Горячий след - Олег Верещагин

— Я-то думал, что ты Властелин Тьмы, — Олег перешёл на "ты" совершенно непроизвольно, сам не заметив этого. Может быть, потому что его неожиданно удивили эти рассуждения. — А ты просто мелкий паразит. Блоха или вошь.

Он ожидал, что пришелец разозлится. Но тот рассмеялся и повёл рукой над плотом:

— Смотри. Ты погубил их всех. Они бы жили. Почти все. Некоторые даже неплохо. А теперь вы все умрёте. Все.

— Я не верю, что ты всесилен, — тихо сказал Олег.

— В этом мире — как, впрочем, и в твоём — почти всесилен, мальчик, — даже с какой-то грустью подтвердил пришелец. — Увы. Ведь бога нет. Нет моего вечного оппозиционера. Да и меня-то изначально создали люди. Например, как СПИД. Сами создали, сами вырастили, сами сделали сильнее себя. И теперь я диктую им, как жить. Почти во всех мирах. А в некоторых — только я и диктую. Ты же видел их — мои миры. Ты их видел, ты жил в них. Ты даже почувствовал их на себе. Каково это, мальчик — видеть, как убивают друг друга честные, смелые, умные — и знать, что это всё — моё, и не иметь сил что-то сделать? А теперь, — он наклонился ближе, и Олег не почувствовал никакого запаха, не услышал дыхания, — я открою тебе самую страшную тайну. Перед смертью ты должен узнать её, чтобы тебе было страшнее умирать. Ты удивлялся, что я не мешаю тебе? А я играл с тобой. Всего лишь играл, потому что знал — закономерным будет этот итог. Ты сам придёшь к нему, потому что иначе в моём мире — нельзя. Нет другого мира. Нет другого итога. Вот и всё.

И он обвёл рукой плот и океан вокруг.

Олег снова облизнул губы. Кровь была солёная, как морская вода, которой не напьёшься. Только у морской воды привкус соли, а у крови — железа. Кто-то думает, что в человеке есть только дерьмо. По-своему он прав, наверное. Но на губах Олега был вкус железа.

— Тогда запрети мне быть человеком, — негромко предложил он. Лицо пришельца стало встревоженным. — Ты живёшь, наверное, столько, сколько живёт Земля. А я — всего пятнадцать лет. Ты всесильный. А я и себя-то сейчас передвигаю с трудом. Запрети мне быть человеком.

— Не понимаю, — признался тот озабоченно.

Олег рассмеялся — искренне и легко:

— Я думаю… Но я объясню, не беспокойся. Можно приказать бросить оружие

201.

целой армии. Но нельзя заставить бросить оружие человека, который решил его не бросать. Такого надо сначала примитивно убить. Ну так убей и забери. Не жди, что я брошу его сам. Каких бы имён ты мне называл — моего среди них нет. И нет у тебя власти надо мной. А что до смерти — так я после некоторых встреч здесь не очень-то в неё верю.

— Утром на вас может наткнуться корабль. Остальных, конечно, продадут. Но я легко устрою так, что ты…

— Пошёл вон, — устало сказал Олег. — Надоел.

Он на миг прикрыл глаза. А когда открыл их — на краю плота никого не было.

* * *

Корабля утром не было.

Зато Артур вытащил из воды Генку.

Проснулся вовремя, чтобы увидеть, как тот молча, "солдатиком", уходит на глубину в прозрачную воду. Через полминуты Артур уже выволок его на плот и ударом между лопаток выбил из него солёную смерть, которой тот успел наглотаться. И только после этого понял — Генка собирался не пить, а утопиться.

Жуков плакал, скорчившись рядом. Артур, помедлив, положил руку ему на плечо:

— Тише, — сказал кадет. — Тише, разбудишь всех, а все устали.

Генка поднял на Артура измученное мокрое лицо. Облизнул полопавшиеся губы.

— Я… — дрожащим голосом начал Генка и, захлебнувшись слезами, уткнулся в грудь кадета. — Я не хотел… я просто не смог… я не хотел… я… понимаешь… я не смог… прости меня… прости, прости, прости…

— Давно простил, — сказал Артур. И сам поразился своим словам, прислушался к себе изумлённо: что это он плетёт?! Но понял вдруг, что это — правда. Не знал, давно или нет, но ни злости, ни ненависти, ни даже равнодушия к Генке не осталось. Была только жалость.

Генка поднял лицо. Мокрые глаза были огромными:

— П… равда?! — изумлённо выдохнул он.

Артур кивнул…

…Он ничего никому не рассказал. Даже Олегу, когда тот проснулся и они вместе лежали (умирали…) на носу плавно качающегося плота. Разговор шёл о совершенно отвлечённых вещах.

— Странно, — задумчиво сказал Олег, — где же клейма?

Артур приподнялся на локте и поинтересовался севшим голосом:

— Ты, что бредишь?

Олег хмыкнул, улёгся удобнее:

— Ты знаешь, что такое Х'cан'кор? — Артур помотал головой. — Ужасная флейта.

В переводе с оркского, — Артур уже сидел, глядя на Олега с откровенным беспокойством. — Ты не читал Пехова?

— Нет, — отрезал Артур. — А тебе голову напекло…

— Ничего мне не напекло, — Олег сел по-турецки. — Я сдуру много читал.

Живетьева, "Стальное княжество", Каплан, "Круги в пустоте"… Фабула везде одна: наш человек, мальчишка, иное пространство, рабство… Везде описываются клейма. Но никому из вас клейма и не думали ставить. Ну ладно — девчонки, не хотели уродовать. Ну ладно — Макс, там это, может, не принято. Но ты-то и Кирилл с Тимкой были в классическом рабстве…

— Большое тебе спасибо, — ядовито сказал Артур. — Тебе что, хотелось, чтобы в

меня ещё и раскалённой железкой потыкали?

202.

— Да ничего мне не хотелось, — Олег шлёпнул ладонью по воде. — Просто

странно, вот и всё…

— Да тут этих странностей море, — сказал Артур. — Вон, океан целый вокруг…

Хватит трёпа, послушай, как поёт.

Пел Макс. Пел плохо — он и так-то не умел, а тут ещё и еле сипел сухой глоткой. Но песня была — вызов. Мальчишка сидел на краю плота, смотрел в небо и пел:

— Он носил волчью шкуру и перед битвой пил волчью кровь, чтобы стать воплощением этого бесстрашного зверя и броситься на врага — и, если он погибал в бою, вслед валькириям, уносившим викинга, слышался прощальный волчий вой…

Перед битвой волчью кровь пил из древней чаши,

Поднимает чёрный стяг и вступает в бой.

Богом севера храним,

Гордый и бесстрашный,

Против тысячи один

На земле чужой.

Город битвами сожгли хитрые лисицы

Стынет золото в огне

Клад монастырей

Меч поёт в твоих руках, звёздами искрится

Жажду крови утолить просит побыстрей.

Пусть последним будет яростный прыжок —

Хватит силы для рывка.

Смерть и слава!

Погибает старый волк,

Разрывая криком,

Разрывая криком

облака

облака.

Честно биться ты привык —

Нож вонзили в спину…

Рассмеялся, увидав страх в глазах врага.

И душа рванулась ввысь,

Злость и гнев отринув —

К вечным солнечным морям