Горячий след - Олег Верещагин

Мимо шли женщины и дети. Их взгляды скользили по лицам людей. Нет, всех не возьмут на баркас. Но кто-то всё-таки спасётся…

— Ладно, — буркнул Юрка, — пошли строить плот, что ли?

* * *

Сашка долго скребла котелком по дну кувшина. Ёжилась, словно на холодном ветру, что-то бормотала…

Остальные смотрели. Одиннадцать пар глаз. Лишь Макс, сидя на "условном носу" со скрещенными ногами, глядел в другую сторону — в море.

— Ничего нет, — сказала Сашка.

Олег знал, что она сейчас ответит, но внезапно на миг возненавидел её за этот ответ.

Плыли двадцать второй день.

В первые два дня, не особо ограничивая себя, путешественники поневоле выдули кувшин воды — были почти уверены, что кто-никто их подберёт. И потом поздновато опомнились… Короче, к исходу десятого дня оставался один из подобранных в развалинах порта большущих кувшинов. И именно в то утро его кокнул Макс. Случайно, конечно — рукоятью скрамасакса.

Случись такое сейчас — его бы, наверное, убили. Но тогда жажда ещё не добралась до всех по-настоящему. Мкас, конечно, скис почти до слёз, да и остальные ругались, но — так… Сутки продержались на фляжках и надежде, что вот-вот подберут или прибьёт к какой-то земле. Не подобрали, не прибило — вообще не было ни кораблей, ни дирижаблей все эти дни, с того момента, когда течение вынесло их от порта. Но прошёл дождь, и набрали кувшин и фляжки. Рыбалка была плохая…

Одиннадцать дней — по стакану воды в день. Воду отмеряла Сашка, и Олег отдал ей всё оружие, сказав, что она может стрелять, если что.

Надо сказать, Олег плохо подумал о своих. Они подсовывали воду девчонкам имладшим. Сперва он сам сделал то же несколько раз, но потом сказал, что, если кто-то ещё раз попытается "сбагрить" свою воду — будет бить. Всё равно ведь у младших и у девчонок порция больше…

А продуктов не было уже две недели…

Сегодня вода кончилась. Оставалось где-то по поллитра во фляжках. Да и то — Олег подозревал — не у всех…

…Ещё несколько секунд он рассматривал Сашку, чувствуя, что борется с диким, мерзким желанием — закричать ей, что это она пила тайком воду, поэтому та и кончилась так быстро…

Мальчишка тряхнул головой. Обвёл всех взглядом:

— Вода кончилась, — сказал он, сам испугавшись сказанного. И повторил: — Вода кончилась. Всё, что у нас осталось — фляжки. И я сейчас спрашиваю всех — кто хочет пить?

Послышались смешки. На него глядели с исхудавших лиц покрасневшие глаза.

199.

— Ясно, — Олег откашлянул мерзкую сухость в горле. — Я знаю, что вода во фляжках не у всех, — он помедлил, вспомнив, как три дня назад, ночью, сам отк-

рыл фляжку и в страшных, непередаваемых муках несколько секунд боролся сам с собой, пока… пока не завинтил пробку. Сейчас Олег открутил её снова и, подойдя к кувшину, сунул в него руку и опрокинул фляжку внутрь. В тишине все слушали, как вода стучит о дно. Потом — капает. Звонко и медленно. Потом — всё… Олег потряс фляжку. — Все по очереди подходят сюда и выливают воду. Никто не узнает, пустая была фляжка или полная. Но этой водой… — он снова сглотнул, — ей мы будем поить только девчонок. И мелких. Даньку, Тимку… — он посмотрел на Борьку, глядящего прямо в глаза "командиру", — …и всё. По полстакана в день.

— У вас ещё раны не зажили!.. — начала Оля-старшая, но Олег прервал её:

— Я закончил на этом. Я не предложил, я приказал. Всё. Пошли…

…Сашка подошла второй, потом подсела к Артуру. Кадет подмигнул ей:

— Сперва пьют лошади, потом дети и женщины. Джентльмены пьют последними.

— Но ведь тогда уже ничего не останется, — усмехнулась девчонка

— Вот именно… — не стесняясь, Артур обнял её левой, — Если случится так, что я буду умирать — ты не вздумай меня отпаивать. Понятно?

Олег слышал это краем уха. Он думал. Воды было около пяти литров. Должно было — больше восьми, но Олег отмёл эту мысль: всё, и никто никогда не узнает, у кого не хватило выдержки… Восемь литров — это девчонкам и младшим на пять дня, если по двести пятьдесят… Они ещё будут пить, когда нас уже не станет… Потом у них будет ещё дня три.

Неделя у них есть. Целая неделя.

У нас — три дня, подумал Олег. И сказал через плечо:

— Саш, хватит болтать. Выдавай воду.

* * *

Он сидел рядом и смотрел спокойными глазами, холодными, как лунный свет, как лёд на вершине, где нечем уже дышать, как цинковое железо на морозе.

— Здравствуй, — сказал он, и Олег приподнялся на локтях, с трудом сел. — Я же предупреждал, что встреча у нас ещё будет. В тот момент, когда ты окажешься в самой глубокой бездне отчаянья. Чтобы ты просто понял, насколько бесполезно даже пытаться бороться со мной… — он наклонился ближе к Олегу и улыбнулся: — Я знаю все недостатки каждого человека. Все самые грязные фантазии и желания. И твои, Олег. Ведь они у тебя есть. Ты просто прячешь их даже от самого себя. Хочешь, я тебе про них расскажу? Обо всех твоих страхах. Обо всех твоих снах. О тебе самом — таком, какой ты есть?

— Увольте, — Олег перевёл дух.

— Хорошо, — покладисто согласился пришелец. — Я везде. Хочешь, я назову тебе список людей — в любой стране твоего мира! — облечённых властью, заправляющих искусством, культурой, ворочающих миллиардами — которые имеют со мной договорённости? Ты удивишься, честное слово.

— И это меня не интересует, — Олег вздохнул. — Пришли просто затем, чтобы посмотреть, как мы умираем?

— А разве этого мало? — вроде бы искренне удивился пришелец. — Ну вот ты спас шестнадцать человек. На самом деле меньше, но пусть шестнадцать. А знаешь, сколько за первый летний месяц пропало в твоей стране детей — совершенно без моего участия?

— Без вашего? — Олег криво усмехнулся и почувствовал, как лопнула губа. Лизнул её, но язык был сухим и шершавым, как тёрка. — Ну уж. Не прибедняйтесь.

Тот вроде бы задумался. Опустил голову. Медленно покивал в ответ на

200.

какие-то свои мысли. И поднял голову:

— Да, ты прав. Открою тебе секрет, — лицо пришельца вдруг стало ребячески-шаловливым, словно из форточки на втором этаже фешенебельного дома высунулась весёлая мальчишеская рожица — посмотреть, в кого попал выброшенный кирпич? — Я очень не люблю двух видов человеческой смерти. Смерти от старости и смерти в бою. В первом случае человек чаще всего уже так устал от жизни, что смерть его не пугает и он уходит спокойно. А во втором — наоборот, человек так взбудоражен, что как правило не успевает даже понять, что умирает, осознать весь ужас этого факта. Да ещё… — он поморщился с чисто человеческой неприязнью. — Ещё ведь в таких случаях многие считают, что гибнут за разную там Ро-одину, а мне это… — он не договорил. — А вот такая смерть, когда умирающий осознаёт, что теряет, когда хочет жить, когда мучается от страха и боли — для меня это отличная подпитка. Каждый покончивший с собой от отчаянья взрослый. Каждый замученный маньяком ребёнок. Каждый наркоман, сделавший себе "золотой укол". Всё это — моя пища. Каждый, кто кричал и не был услышан. Каждый, кто звал на помощь и не дождался её. И это очень обильная пища, поверь мне.