Белая львица - Хеннинг Манкелль

Утром в понедельник, получив от Борстлапа странный телекс из Швеции, Схееперс незамедлительно и энергично взялся за дело. Через несколько часов они отыскали Виктора Мабашу в компьютерной картотеке и еще больше встревожились, когда установили, что Мабаша неоднократно был на подозрении как исполнитель заказных убийств. Но ни разу не был схвачен. Между строк полицейских отчетов они прочитали, что он очень умен и всегда ловко маскировал свои дела и принимал все меры предосторожности. Последнее известное место жительства Мабаши — Нтибане под Умтатой, неподалеку от Дурбана. Это лишний раз подтверждало, что покушение намечено на 3 июля в Дурбане. Борстлап немедля связался с умтатскими коллегами и узнал, что они постоянно держат Виктора Мабашу в поле зрения. В тот же вечер Схееперс и Борстлап выехали туда. И рано утром во вторник полиция нагрянула в дом Виктора Мабаши. Но там никого не оказалось, Схееперс с трудом скрывал разочарование, а Борстлап мучительно размышлял, как быть дальше. Вернувшись в Йоханнесбург, они бросили все полицейские резервы на розыски Мабаши. Официально Схееперс и Борстлап сообщили, что Виктора Мабашу разыскивают за несколько тяжких изнасилований белых женщин в провинции Транскей.

Кроме того, было строго запрещено сообщать что-либо о Викторе Мабаше средствам массовой информации. Фактически они работали теперь круглые сутки. Но никаких следов Мабаши до сих пор не нашли. А теперь и Ян Клейн был мертв.

Борстлап зевнул, отложил в сторону ножницы, потянулся.

Как видно, завтра придется начинать все сначала, подумал он. Но время пока есть, будь то до 12 июня или до 3 июля.

Борстлап не вполне разделял уверенность Схееперса, что след, ведущий в Капстад, проложен для отвода глаз, и подумал, что все-таки не мешало бы и к этому следу присмотреться повнимательнее.

В четверг, 28 мая, Борстлап и Схееперс встретились ровно в восемь утра.

— Яна Клейна нашли сегодня в самом начале седьмого, — сказал Борстлап. — Какой-то автомобилист вышел помочиться и наткнулся на труп. Он сразу известил полицию. Я говорил с патрульной машиной, которая первой прибыла на место. По их мнению, это явное самоубийство.

Схееперс кивнул. Он сделал прекрасный выбор, попросив себе в помощь комиссара Борстлапа.

— До двенадцатого июня остается две недели, — сказал он. — И ровно месяц — до третьего июля. Иными словами, у нас еще есть время выследить Виктора Мабашу. Я не полицейский. Но полагаю, времени пока достаточно.

— Это как посмотреть, — отозвался Борстлап. — Виктор Мабаша — преступник опытный. Он способен надолго исчезнуть. Спрячется где-нибудь в трущобном поселке, и тогда нам нипочем его не отыскать.

— Мы должны, — отрубил Схееперс. — Не забывайте, мои полномочия позволяют затребовать практически любые резервы.

— Так его не поймать, — сказал Борстлап. — Можно послать солдат на штурм Соуэто, вкупе с десантниками. И толку все равно не будет. Только бунт схлопочем на свою голову.

— Так что вы предлагаете? — спросил Схееперс.

— Скромное вознаграждение в пятьдесят тысяч рандов, — сказал Борстлап. — И деликатный намек преступному миру, что мы готовы раскошелиться, чтобы заполучить Виктора Мабашу. Вот это — реальная возможность найти его.

Схееперс посмотрел на него скептически:

— Таким вот манером работает полиция?

— Нечасто. Но бывает, что и так.

Схееперс пожал плечами:

— Вам виднее. Деньги я достану.

— Слух пустим сегодня же вечером.

Затем Схееперс заговорил о Дурбане. Нужно как можно скорее наведаться на тот стадион, где при большом стечении народа будет выступать Нельсон Мандела. Уже сейчас необходимо выяснить, какие меры безопасности намерена принять тамошняя полиция, и заранее выработать план действий на случай, если Виктора Мабашу схватить не удастся. Борстлапа огорчало, что Схееперс не придавал значения альтернативному следу. И он решил про себя, что свяжется с одним из капстадских коллег и попросит его кое-что сделать.

В тот же вечер Борстлап связался с полицейскими информаторами, от которых регулярно получал более или менее полезные донесения.

Пятьдесят тысяч рандов — большие деньги.

Он знал, что теперь охота на Виктора Мабашу началась всерьез.

34

В среду, 10 июня, Курт Валландер получил бюллетень. По словам врача, который считал Валландера человеком немногословным и весьма замкнутым, комиссар не мог толком объяснить, что, собственно, его мучит. Сетовал на кошмары, бессонницу, боли в животе, ночные приступы панического страха, когда сердце, казалось, готово было остановиться, — короче говоря, на всем известные признаки прогрессирующего стресса, который может кончиться нервным срывом. В этот период Валландер ходил к врачу через день. Симптомы менялись, при очередном визите он называл что-нибудь новое, что якобы мучило его больше всего. Вдобавок у него внезапно начались сильные приступы слезливости. Врач, который в конце концов выдал ему больничный по поводу серьезной депрессии и назначил «разговорную» терапию в сочетании с антидепрессантами, нисколько не сомневался в серьезности ситуации. За короткое время Валландер убил человека и способствовал тому, чтобы другой сгорел заживо. Не мог он и сложить с себя ответственность за женщину, которая ценой собственной жизни помогла его дочери бежать. Но больше всего он винил себя в гибели Виктора Мабаши. То, что нынешняя реакция проявилась непосредственно после смерти Коноваленко, было вполне естественно. Теперь ему некого выслеживать, и за ним тоже никто не охотится. Как ни парадоксально, депрессия свидетельствовала, что Валландер испытывал облегчение. Теперь он разбирался с самим собой, и скорбь прорывала все возведенные им плотины. Валландер находился на больничном. И через несколько месяцев многие из его коллег начали думать, что он уже не вернется на службу. Временами, когда до истадской полиции доходили сообщения о его многочисленных разъездах, то в Данию, то на Карибские острова, сотрудники задавались вопросом, не придется ли отправить Валландера досрочно на пенсию. От этой мысли всем было не по себе. Но такого не случилось. Он вернулся, хотя и нескоро.

И все же на следующий день после того, как его отправили на больничный, он сидел в своем кабинете. Летний день на юге Сконе выдался теплый и тихий. Валландеру нужно было завершить кой-какую бумажную работу, а уж потом очистить стол, уйти и лечиться от депрессии. Он чувствовал мучительную неопределенность и спрашивал себя, когда, собственно, сможет вернуться.

В управление он пришел в шесть утра, проведя бессонную ночь у себя на квартире. За эти тихие утренние часы ему удалось наконец закончить подробный отчет по убийству Луизы Окерблум и всем последующим событиям. Перечитывая написанное, он как бы вновь спустился в ад, повторил путь, который хотел поскорее забыть. Кроме того, кое-что в этом отчете о дознании неминуемо оставалось фальшивым. Для него по-прежнему было загадкой, почему его странное исчезновение и тайное общение с Виктором Мабашей отчасти так и не раскрылись. Крайне слабая, а подчас и противоречивая мотивация целого ряда странных его поступков вопреки его ожиданиям вовсе не вызвала откровенных подозрений. В конце концов Валландер решил, что, поскольку он убил человека, все дело тут в сочувствии, смешанном с неким корпоративным духом.

Он отложил в сторону толстую папку с отчетами и открыл окно. Откуда-то издалека доносился детский смех.

Как выглядят мои собственные выводы? — думал он. Я попал в ситуацию, над которой был совершенно не властен. Сделал все ошибки, какие только может сделать полицейский, а самое ужасное — подставил под удар жизнь родной дочери. Она уверяла, что не винит меня за тот страшный день в подвале. Но вправе ли я ей верить? Возможно, я причинил ей страдания, которые лишь много позже дадут о себе знать страхами, кошмарами, ущербной жизнью? Вот с чего надо начать мой отчет, тот, какого я никогда не напишу. Тот, что заканчивается теперешней депрессией, из-за которой врач выписал мне больничный, причем на неопределенный срок.

Валландер вернулся к столу, грузно опустился на стул. Ночь он провел без сна, это правда, но усталость шла совсем от другого, коренилась в глубинах депрессии. Может, усталость и есть депрессия? А что с ним будет дальше? Врач предложил незамедлительно начать курс психоанализа. И Валландер воспринял это как приказ, не подлежащий обсуждению. Но что, собственно, он сможет сказать?

Перед ним лежало приглашение на отцовскую свадьбу. Сколько же раз он перечитывал его с тех пор, как оно пришло по почте несколько дней назад. Отец сочетается браком со своей прислугой накануне Иванова дня. То есть через десять дней. Не один раз уже Валландер разговаривал со своей сестрой Кристиной, которая ненадолго приезжала неделю-другую назад, в разгар хаоса, и решила, что все уладила. Теперь Валландер более не сомневался, что свадьба вправду состоится. Как не мог и отрицать, что отец пребывает в таком благостном настроении, какого он не припоминал, сколько ни копался в памяти. В студии, где состоится церемония, отец нарисовал огромный задник. К удивлению Валландера, сюжет был тот же, какой он писал всю жизнь: романтически неподвижный лесной пейзаж. Только на сей раз большого формата, вот и вся разница. Потолковал Валландер и с Гертруд, отцовской невестой, кстати по ее настоянию, и понял, что она искренне любит его отца. Это растрогало его, и он сказал, что очень рад их свадьбе.