Белая львица - Хеннинг Манкелль

— Я хочу, чтобы ты ушел, — сказала Миранда.

Сперва он просто не поверил своим ушам. Повернулся к ней с пиджаком в руках:

— Ты просишь меня уйти?

— Да.

Секунду он смотрел на свой пиджак, потом бросил его на пол. И ударил ее, со всей силы, прямо в лицо. Миранда потеряла равновесие, но не сознание. Прежде чем она успела подняться на ноги, он схватил ее за блузку и рванул вверх.

— Ты просишь меня уйти, — тяжело дыша, повторил он. — Если кто-то и уйдет, так это ты. Но и тебе никуда не уйти.

Он втащил ее в гостиную, швырнул на диван. Матильда хотела было помочь матери, но Клейн гаркнул, чтобы она не двигалась с места.

Сам сел на стул перед Мирандой. Темнота в комнате вдруг опять привела его в ярость. Он вскочил, зажег все лампы. И увидел, что из носа и изо рта у Миранды течет кровь. Снова сел на стул и уставился на нее.

— Из твоего дома вышел мужчина. Чернокожий. Что он здесь делал?

Она не отвечала. Даже не смотрела на него. На кровь, которая текла по лицу и капала на пол, она вообще не обращала внимания.

Ян Клейн подумал, что все это бессмысленно. Что бы она ни сказала и ни сделала, она предала его. Дорога кончилась. Дальше пути нет. Что делать с Мирандой, он не знал. Не мог представить себе, чем ей отомстить. Посмотрел на Матильду. Та по-прежнему не шевелилась. На лице у нее застыло выражение, какого он прежде никогда не видел. Не понимал, что оно означает. И от этого тоже чувствовал неуверенность. Затем он обнаружил, что Миранда смотрит на него.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — повторила она. — И я не желаю больше видеть тебя. Это твой дом. Ты можешь остаться, но тогда уйдем мы.

— Никто отсюда не уйдет, — сказал он. — Я хочу только, чтобы ты все рассказала.

— Что ты хочешь услышать?

— С кем ты разговаривала. Обо мне. Что сказала. И почему.

Она смотрела ему прямо в глаза. Кровь под носом и на губах уже свернулась и почернела.

— Я рассказывала о том, что находила в твоих карманах, когда ты спал здесь. Я слушала, что ты говорил во сне, и записывала. Может быть, это не имеет значения. Но я надеюсь, что это приведет к твоей гибели.

Миранда говорила чужим, хриплым голосом. И он понял, что таков ее настоящий голос, а тот, каким она говорила все эти годы, был притворным. Все было притворным, он уже вообще не находил искренности в их взаимоотношениях.

— Чем бы ты была без меня?

— Возможно, я бы уже умерла. А возможно, была бы счастлива.

— Ты жила в трущобах.

— Думаю, мы способствовали тому, чтобы их снесли.

— Не приплетай сюда мою дочь.

— Ты — отец ребенка, Ян Клейн. Но дочери у тебя нет, у тебя нет ничего, кроме собственной гибели.

На столике между ними стояла стеклянная пепельница. Теперь, когда у него не осталось слов, он схватил ее и с размаху швырнул Миранде в лицо. Она едва успела увернуться. Пепельница упала рядом с ней на диван. Ян Клейн вскочил на ноги, отшвырнул столик, снова схватил пепельницу и занес над ее головой. В этот миг он услышал странный звук, шипящий, словно звериный. Матильда шагнула вперед и что-то шипела сквозь зубы, он не разбирал слов, но видел в ее руках оружие.

Матильда выстрелила. Пуля ударила Яна Клейна прямо в грудь, и он как подкошенный рухнул на пол. А они стояли и смотрели на него — это было последнее, что различил его гаснущий взгляд. Он пытался что-то сказать, пытался удержать жизнь, которая стремительно уходила. Но уцепиться было не за что. Не за что.

Облегчения Миранда не ощущала, но и страха не испытывала. Посмотрела на дочь — та повернулась к мертвецу спиной. Миранда забрала у нее пистолет. Потом пошла к телефону и позвонила человеку, который приходил к ним и которого звали Схееперс. Она еще раньше звонила ему и оставила листок с номером возле телефона. Теперь она поняла, почему так поступила.

Ответила женщина, назвала свое имя: Юдифь. Потом позвала мужа, который тотчас взял трубку. Он обещал немедля приехать в Безёйденхаут и попросил Миранду ничего не предпринимать до его появления.

Юдифи Схееперс объяснил, что с обедом придется подождать. Но не сказал почему, а она расспрашивать не стала. Ведь скоро все кончится, он сам сказал накануне. Жизнь опять вернется в давнюю колею, они опять поедут в парк Крюгера и посмотрят, там ли еще белая львица и все так же ли они ее боятся. Схееперс связался с Борстлапом, обзвонил несколько номеров, пока разыскал его, сообщил адрес, но просил не заходить в дом, подождать его самого.

Когда он приехал в Безёйденхаут, Борстлап ждал на улице, возле своей машины. Открыла им Миранда. Провела в гостиную. Схееперс положил руку на плечо Борстлапа. До сих пор оба не проронили ни слова.

— Мертвец, который лежит там, — это Ян Клейн, — сказал Схееперс.

Борстлап ошеломленно воззрился на него, тщетно ожидая продолжения.

Ян Клейн был мертв. В худом, чуть ли не изможденном лице ни кровинки. Что здесь произошло — преступление или трагедия? — думал Схееперс. Но пока не нашел ответа.

— Он ударил меня, — сказала Миранда. — И я его застрелила.

Когда она произносила эту фразу, Схееперс случайно посмотрел на Матильду. И заметил, что слова матери удивили ее. Яна Клейна застрелила Матильда, сообразил он, дочь застрелила отца. Ян Клейн бил Миранду, свидетельством тому синяки и кровь на ее лице. Успел ли он понять? — подумал Схееперс. Успел ли понять, что умирает и что его родная дочь держит в руках оружие, которое принесло ему смерть?

Ни слова не говоря, Схееперс знаком предложил Борстлапу выйти с ним вместе на кухню. И закрыл дверь.

— Меня не интересует, как вы это сделаете, — сказал он. — Но вы должны вывезти труп и сделать так, чтобы все выглядело как самоубийство. Ян Клейн сидел под арестом. Это оскорбило его. И, спасая свою честь, он покончил с собой. Вполне приемлемый мотив. Пресечь слухи, связанные с разведслужбой, обычно труда не составляет. Желательно сделать все это сегодня же вечером или ночью.

— Я рискую своей должностью, — сказал Борстлап.

— Даю слово, что вы не рискуете ничем, — ответил Схееперс.

Борстлап долго смотрел на него, потом спросил:

— Кто эти женщины?

— Вы вообще никогда их не встречали.

— Все дело, конечно, в безопасности ЮАР, — сказал Борстлап, и Схееперс расслышал в его голосе усталую иронию.

— Да, совершенно верно.

— Опять фабрикуем ложь, — сказал Борстлап. — Наша страна просто конвейер, который фабрикует ложь, круглые сутки. Что же будет, когда все это рухнет?

— Чего ради мы пытаемся предотвратить покушение?

Борстлап медленно кивнул:

— Ладно, я все сделаю.

— В одиночку.

— Никто меня не увидит. Я оставлю труп на улице. И постараюсь, чтобы расследование было поручено мне.

— Я предупрежу их, — сказал Схееперс. — Они откроют, когда вы вернетесь.

Борстлап уехал.

Миранда накрыла труп Яна Клейна простыней. Схееперс вдруг почувствовал, что страшно устал от всей этой лжи вокруг, лжи, которая отчасти была и внутри его самого.

— Я знаю, его застрелила ваша дочь, — сказал он. — Но это не имеет значения. По крайней мере для меня. Если это имеет значение для нас, тут я ничего поделать не могу. Но труп отсюда исчезнет. Полицейский, который был со мной, позаботится об этом. Он констатирует самоубийство. Никто не узнает, что произошло на самом деле. За это я ручаюсь.

В глазах Миранды мелькнул огонек удивления и благодарности.

— В некотором смысле это, пожалуй, и было самоубийство, — продолжал Схееперс. — Человек, который живет так, как он, наверно, не вправе рассчитывать на другой конец.

— Я даже плакать по нем не могу, — сказала Миранда. — В душе ничего не осталось.

— Я ненавидела его, — неожиданно сказала Матильда.

Схееперс увидел, что она плачет.

Убить человека, подумал он. Даже если совершаешь это в лютой ненависти или в крайнем отчаянии, все равно в душе возникает трещина, которая никогда не зарастет. Вдобавок он был ее отец, она не выбирала его, но и заменить другим тоже не могла.

Задерживаться он не стал, понимая, что им нужно побыть вдвоем. Но когда Миранда попросила его вернуться, он обещал.

— Мы уедем отсюда, — сказала она.

— Куда?

Она развела руками:

— Не знаю. Может быть, пусть лучше Матильда решит?

Схееперс поехал домой обедать. За столом он был задумчив, мысли бродили далеко-далеко. Когда Юдифь спросила, долго ли еще до завершения спецзадания, он почувствовал угрызения совести.

— Скоро все будет позади, — сказал он.

Около полуночи позвонил Борстлап.

— Хочу только сообщить, что Ян Клейн покончил с собой, — сказал он. — Завтра утром его найдут на автостоянке между Йоханнесбургом и Преторией.

Кто же теперь главный? — думал Схееперс, положив трубку. Кто руководит Комитетом?

Комиссар Борстлап жил в Кенсингтоне, одном из самых старых районов Йоханнесбурга. Он был женат на медицинской сестре, которая вечно дежурила по ночам в медчасти крупнейшего из здешних армейских городков. Трое их детей давно выросли, и по будням Борстлап обычно проводил вечера в одиночестве. Как правило, он так уставал, что был не в силах заниматься домашними делами, только смотрел телевизор. Иногда спускался в маленькую мастерскую, оборудованную в подвале. Сидел там, вырезал силуэты. Этому искусству его научил отец, но отцовской ловкости он не достиг. И все же отдыхал, сидя здесь и осторожно, но твердой рукой вырезая из тонкого черного картона контуры лиц и фигур. Но в тот вечер, когда отвез труп Яна Клейна на плохо освещенную автостоянку, о которой, кстати сказать, узнал в связи с одним из недавних убийств, Борстлап, придя домой, никак не мог успокоиться. Принялся вырезать силуэты своих детей, а думал о последних днях, о работе со Схееперсом. Во-первых, он не мог не признать, что ему нравится работать с этим молодым прокурором. Схееперс умен, энергичен, мыслит оригинально и выводы делать умеет. Слушает, что говорят другие, а совершив ошибку, не пытается ее скрыть. Но с другой стороны, Борстлапа очень интересовало, чем они, собственно, занимаются. Он понял, что речь идет о серьезном деле, о заговоре с целью убийства Нельсона Манделы, которое необходимо предотвратить. Но все прочее — сплошное белое пятно. Борстлап догадывался о крупном заговоре, не зная, кто, кроме Яна Клейна, принадлежит к числу заговорщиков. Порой ему казалось, что он участвует в расследовании, но — с завязанными глазами. Схееперсу он так и сказал, и тот ответил, что понимает его. Но сделать ничего не может. Секретность миссии ограничивает его полномочия.