Дипломат - Джеймс Олдридж.

– Вовсе не скучно, – говорила Кэтрин. – Ваш друг губернатор, должно быть, занятный тип: режет людям губы!

– Сделайте скидку на некоторое преувеличение, – сказал Эссекс.

– Вы что же, собираетесь спасать его шкуру, Гарольд? – Кэтрин встала и топталась на месте, стараясь согреть ноги.

– Шкура его и так в безопасности, – сказал Эссекс, – да я о ней и не забочусь.

Мак-Грегор передал Джавату записку, и тот согласился как-нибудь доставить все это. Потом он провел их в другую маленькую комнатку, где горела небольшая керосинка, а на полу спало с десяток солдат. Джават приказал им очистить место. Они вышли, а Джават расстелил на полу возле печки два одеяла. Он извинился, что не может предоставить им никаких удобств, и ушел.

– Надеюсь, вы делали себе противотифозную прививку? – спросил Кэтрин Эссекс.

– Я не верю в прививки. – Она скинула шубку и уселась на одеяло. – Если вам сейчас не нужно пальто, Мак-Грегор, дайте его пока мне.

Мак-Грегор исполнил ее просьбу, и она подстелила его пальто вместо своего котикового. Эгоистическое пренебрежение Кэтрин к другим снова всколыхнуло в Мак-Грегоре неприязнь к ней. Опять ее чванство и аристократическая спесь! Подобное обращение с его пальто могло бы польстить ему, но сейчас это было оскорбительно. От такой манеры обращаться и с людьми и с вещами Кэтрин никогда не излечится. Это приросло к ней, как кожа.

– Вы жалеете, что поехали с нами? – спросил Мак-Грегор, глядя на нее сверху вниз.

– Пока мне тепло – нет. – Прямо отрицать что-нибудь было свыше ее сил. – А когда холодно, я говорю себе, что сглупила, отправившись сюда. Но здесь становится интересно. А как зовут этого маленького человечка?

– Неужели для вас все люди только человечки, Кэти? – спросил Мак-Грегор.

– Прошу прощения. – Она была изумлена. – Я ведь просто не знаю его имени.

– Джават. Джават Гочали.

– По-моему, этому губернатору не на что надеяться, – объявила Кэтрин. – В людях, которые свергают правительства, особенно правительство вроде здешнего, что-то есть. Они такие непреклонные на вид. Я уверена, что ваш Джават побывал в тюрьме.

– Почему?

– Да есть что-то, что закаляет в этих людях веру в себя, – сказала она.

– А вы думаете, что это дает тюрьма? – спросил Эссекс, прочищая свою трубку.

– Не обязательно. – Кэтрин поджала под себя ноги в лыжных штанах и стала похожа на дремлющую тигрицу. – Но именно за это они обычно и попадают в тюрьму. Я часто задаю себе вопрос, может ли быть у кого-нибудь из англичан вот такое выражение лица. Трудно это представить, но, вероятно, таких англичан много. Это лицо политического деятеля, вы не находите, Гарольд?

– Он похож на угрюмого пуританина, – сказал Эссекс. – Немудрено, что губернатор не спешит с ним встретиться.

– А если вы спросите его, Айвр, признается он, что был политическим заключенным?

– Я думаю, признается.

– Тогда спросите его.

– Хорошо, спрошу.

– Вы бы спросили его также, не обучался ли он в России? – сказал Эссекс, хотя это ему самому казалось мало вероятным. – Он держится, как русский. И политика у него русская!

– Почему вы так уверены в этом, Гарольд? – спросила Кэтрин. – Подождите, познакомьтесь с губернатором и тогда будете сравнивать их между собой. Подойдите к этому вопросу научно.

– Пусть уж научным подходом занимается Мак-Грегор, – ответил Эссекс.

Мак-Грегору надоело слушать их словесную перепалку, и он пошел поискать чего-нибудь съестного и проверить, охраняет ли Аладин машину.

Было темно; хотя луна поднялась уже высоко, ее скрывали тяжелые дождевые тучи. Немного освоившись с темнотой, Мак-Грегор разглядел форд. Он стоял в стороне от дороги возле обвалившейся стены и палаток. Подходя, Мак-Грегор услышал чьи-то голоса.

Он окликнул Аладина.

– Саиб? – послышалось из одной кожаной палатки.

– Ничего, ничего, – сказал Мак-Грегор, увидев подбегающего Аладина. – Я просто хотел проверить, позаботились ли о тебе. Все в порядке?

– Да, саиб. Я сижу у огня.

– С кем – с солдатами?

– Да они не настоящие солдаты, а рабочие из Тавриза и здешние крестьяне, – сказал Аладин. – Говорили вам про губернатора? Толкуют, что здесь скоро будет бой.

– Да? А что еще говорят?

– Им хочется поскорее вернуться домой. Они уже давно тут.

– А говорят они, почему их послали против губернатора?

– Они много рассказывают о его зверствах. Ну, а чего от него ждать? Жестокость в обычае у персов, и в этом нет ничего удивительного. Все мы бываем жестоки при случае – верно, саиб?

– Да, пожалуй.

– Еще они говорят, что им дадут землю. Тут так много земли принадлежит шаху, что они ожидают раздела ее между крестьянами. И будто бы правительство дает всем семена и сельскохозяйственные орудия. Только я не понимаю, почему они здесь, если землей их будут наделять по месту жительства?

Три солдата вышли из палатки и, остановившись возле Аладина и Мак-Грегора, стали с любопытством прислушиваться к английской речи. Мак-Грегор приветствовал их по-азербайджански, и они ответили на его приветствие. Он спросил их, что слышно. Они коротко ответили, что губернаторские солдаты произвели налет на дальний конец города, и, сказав это, бесшумно разошлись. Аладин достал из машины коробку шоколада. Возвращаясь с ней в дом, Мак-Грегор услышал ружейную стрельбу, на этот раз ближе и чаще. Он передал шоколад Кэтрин. Эссекс сидел теперь рядом с ней; его всегда румяное лицо побагровело от жары.

– Машина в порядке, Мак-Грегор?

– В порядке.

– Опять стреляют?

– Да, где-то впереди.

– Значит, получили ваше письмо, – сказала Кэтрин.

– Здешние люди, видимо, принимают все чересчур всерьез, – пожаловался Эссекс. Но каждый винтовочный выстрел радовал его. Есть люди, которые сразу молодеют, чуть только запахнет войной, а Эссекс уже не надеялся, что ему придется вновь испытать это чувство.

– Сколько нам тут еще сидеть? – обратилась Кэтрин к Мак-Грегору.

– Недолго. – Мак-Грегор взял шоколад, который она ему протягивала.

– Я что-то устала, – сказала Кэтрин. – Подвиньтесь, Гарольд, дайте мне лечь. А вы садитесь, Айвр. Что вы торчите, словно столб, это невежливо.

– Джават, кажется, уже вернулся, – сказал Мак-Грегор и вышел в другую комнату.

Джават сидел за своим импровизированным столом и складывал лежавшую перед ним карту.

– Ваше письмо, должно быть, дошло по адресу, – сказал он. – Слышите, какое там оживление?

В комнату вошел солдат с самоваром. Он приветствовал Мак-Грегора и Джавата, вышел, через минуту снова вернулся с подносом, уставленным стаканами, и разлил чай. Джават велел ему отнести два стакана в другую комнату. Пока Мак-Грегор пил горячую сладкую жидкость, Джават расспрашивал его, будет ли иметь влияние на английское правительство их доклад о положении в Азербайджане.

– Да, – сказал Мак-Грегор. – Этот посол имеет большой вес.

– Почему ему так хочется видеть губернатора? – Сейчас это был уже частный вопрос.

Мак-Грегор уклонился от прямого ответа.

– Может, для нас будет поучительно повидаться с губернатором, – сказал он.

Джават выразил свое несогласие с ним, чуть скривив губы.

– Этот губернатор трус. У него вы ничего полезного не узнаете. Как только он поймет, что мы в состоянии его одолеть, он сдастся и будет блеять, как овца. Ваш посол не собирается подбодрить его?

– Наш посол не говорит по-персидски, – сказал Мак-Грегор.

– Ваша помощь в этом деле может сберечь и время и человеческие жизни. – Джават погладил пальцами подбородок. – Мы очень хотели бы покончить с этим и приняться за другие дела. Нам еще многое надо сделать в этом округе.

Мак-Грегору хотелось узнать поподробней, что именно предстоит сделать Джавату, но спрашивать было бы смешно, потому что никакой ответ не дал бы представления об огромных задачах, стоящих перед этим человеком. И Мак-Грегор спросил только, много ли уйдет времени на проведение намеченных реформ. Но, задав такой вопрос, он сейчас же понял, что времени на все это потребуется немало, ведь задачи были огромные.

– Несколько лет. – Джавата это, видимо, не удручало. – Ведь нам нужно не только перераспределить землю и улучшить управление страной, но и перевоспитать все население, от мала до велика. Иначе оно никогда не поймет того, что мы делаем. Народ наш, отсталый и неграмотный, страдает от болезней, грязи и невежества. Всем этим тысячу лет и держались шахи, ханы и муллы. Невежество, грязь и опиум – превосходные средства грабить народ и держать его в угнетении. Теперь мы должны добиться переворота в самом сознании людей. Мы привыкли считать взятки и беззакония чем-то неизбежным в нашей жизни. Перед нами стоит задача покончить с тысячелетней привычкой ко всякому злу и нищете, бесправию, разбою и убийству – ко всему, что до сих пор считалось обычным в политической жизни нашей страны. И более того, мы должны воспитать чиновников и полицейских, которые не будут ни продажны, ни жестоки, а таких у нас в Иране еще не видели. Дальше: нужно вести борьбу за улучшение санитарных условий жизни. Вы, вероятно, знаете Иран, потому что говорите по-нашему, и, следовательно, можете себе представить, как страдает народ от нищеты, болезней и других бедствий. Мы начнем с экономических преобразований, чтобы изменить в корне эти ужасные условия, а затем проведем ряд мероприятий, будем внедрять правила гигиены, займемся профилактикой. Мы должны также покончить с курением опиума. Более пятидесяти процентов нашего населения курит опиум, среди них есть даже дети. А дети – первая наша забота, ведь семеро из десяти сейчас умирают, не достигнув десятилетнего возраста. Детскую смертность надо свести до обычной нормы, а семьи обеспечить хорошей одеждой, хорошим жильем и хорошим питанием. Достичь этого будет нелегко, потому что революции у нас еще не было. Мы еще не провели законов, которые полностью покончили бы с крупным землевладением, не обобществили нашу промышленность и национальные богатства. Мы проводим это, руководствуясь постановлениями нашего демократически избранного собрания, то есть осторожно, исподволь. Многое из того, что нам предстоит сделать, для нас ново, и тут мы должны искать помощи специалистов из более передовых стран, вроде вашей. Как видите, все это потребует нескольких лет.