Хирургическое вмешательство - Олег Серегин

Ксе подавился желчью, и сквозь мучительный спазматический кашель услышал последние слова Координатора:

— Вас скоро не станет.

Сильные руки куда-то тащили Ксе, пихали его и тормошили; головная боль, потерявшаяся во мгле обморока, вернулась, и жрец застонал.

— Ксе! — взвыл над ухом Жень, чуть не плача, — ну Ксе! Ну что ты… что с тобой… ну пожалуйста, проснись…

Жреца разобрал смех, но его снова перебило кашлем; вялым движением Ксе вывернулся из рук Женя, сел на снег. Вокруг было, о радость, чисто, и Ксе смог умыться.

— Что? — хрипло выдохнул он, поднимая глаза на перепуганного божонка.

— Тут… тут они! — прошептал Жень, сунувшись к самому лицу Ксе, так что тому пришлось легонько толкнуть пацаненка в грудь.

— Кто? Те, кто был… тогда?

— Хуже! — в ухо ему сказал Жень, тревожно сопя. — Вообще — они! Все! Понимаешь… понимаешь…

Его одолевал страх, близкий к панике, и как ни был Ксе сейчас измучен, равнодушен ко всему, кроме головной боли, но даже он заражался от мальчишки этим страхом.

— Что?

— Я правду говорил! — громко, обиженно сказал Жень. Ксе поморщился, и божонок предупредительно понизил голос: — Я действительно сейчас могу Великого Пса отогнать, — жарко зашептал он. — Но тут… тут что-то такое… я даже не знаю, как такое называется! Такого не бывает, Ксе, понимаешь, вообще в принципе не может быть! Они… вообще — все!

— Ох, — сказал жрец. Жень был чрезвычайно современный бог. Ксе и в лучшие-то времена иной раз с трудом понимал сказанное подростком на его оригинальном диалекте, а сейчас, больной и разбитый, просто не имел сил вдумываться в слова.

— Ксе, — почти всхлипнул Жень, — что же делать? Ксе! Они же убьют!..

Тот снова вздохнул, приложив к векам онемевшие от холода пальцы.

— А то сам не догадываешься, — сказал ворчливо.

Жень засопел.

— Даниль нас пошлет, — мрачно предрек он.

Ксе покачал головой и скривился от приступа боли.

— Перетерпим как-нибудь, — сказал он. — Пусть сначала пошлет, а потом поможет. Жень, я не вижу ничего и мобильник, кажется, потерял, позвони ему…

Тот, хлюпая носом, послушно зашарил по карманам. Ксе поднял лицо, щурясь. Восток уже просветлел, и жрец недоуменно спросил себя, сколько же прошло времени, пока он наблюдал схватку в тонком мире — семь часов, восемь? Казалось, не более получаса. Впрочем, это вышло даже удачно. Даниль наверняка еще спит, но разбудить человека рано утром все-таки не то, что разбудить его посреди ночи. Только бы аспирант не отключил мобильник и нигде его не забыл, как в тот раз…

— Даниль? — тихо сказал Жень; голос божонка сорвался. — Даниль, ты… слушай, тут… тут опять эти. Даниль, пожалуйста…

Динамик телефона был настроен на максимальную громкость, и Ксе услышал ответ Сергиевского — четкий и совершенно не сонный. От сердца отлегло.

— Сейчас, — сказал аспирант жестковато. Ксе заподозрил, что он знал о том, что должно здесь произойти, или, по крайней мере, ожидал подобного. — Через пять минут.

Ксе вздохнул и закрыл глаза.

Он не следил за временем, не видел, что происходит; пару раз доносилось эхо далеких выстрелов, но жрец даже не вздрагивал. За его плечом сидел на корточках настороженный Жень, Ксе слышал его дыхание и ощущал излучение божественной силы. Он знал, что подросток смотрит в небо, где происходит что-то непонятное, небывалое, жуткое, но бог войны не умеет бояться сражений, и Жень, несмотря ни на что, готовится к схватке.

А потом явился Даниль. Кажется, не прошло и обещанных пяти минут. Явился Сергиевский, как за ним водилось, не по-людски, и не потому, что выпрыгнул из ниоткуда, взметнув ногами грязный снег и остывшие черные поленья, даже не потому, что нацепил, по своей загадочной моде, тонкий летний плащ посреди зимы.

Он был в ужасе.

Выскочив у забора, Даниль пронесся бегом через двор, влетел в кострище, но остановиться не смог — пролетев еще пару шагов, вляпался в самую грязь и в бешенстве заорал:

— А чтоб вы все сдохли!..

— Сейчас, — ласково сказал Ксе, уставившись в небо; подумалось, что с головной болью ему в ближайшее время придется жить законным браком… — Подожди чуть-чуть.

— Какого?.. — возопил Даниль, оборачиваясь. Осекся. Сказал «опаньки» и достал сигарету.

Ксе терпеливо ждал.

— Это что, — с опаской пробормотал аспирант, явно обращаясь сам к себе, — это что, полный комплект? Ой, какая мерзкая гадость… Нет, не полный… все равно ж какая гадкая мерзость…

— Даниль, — донесся осторожный голос Ансэндара. — Вы…

Воздух дрогнул; стфари оборвал фразу и отступил, натолкнувшись спиной на Менгра-Ргета, молча стоявшего возле широких бревенчатых ворот двора. Сумерки бледнели, наступал неяркий зимний рассвет, и над землей плыла тишина — хмурая, густая, давящая. Ксе поймал себя на том, что не чувствует открытого неба; интуиция или, возможно, простое чувство пространства как будто отказывало окружающему в истинности. Все вокруг — небо, земля, огромный деревянный дом за спиной, лес, подымавшийся над забором, снег — превращалось в декорацию, в съемочный павильон с необыкновенно высоким потолком и низкой температурой…

— Даниил Игоревич, — с ноткой печали повторил Координатор. — Я предупреждал вас ранее. Поверьте, сейчас ситуация намного серьезней. Ради вашего блага, не вмешивайтесь. Прошу вас.

Даниль задрал голову, высматривая что-то в небе, подернувшемся странными бледными клочьями, лишь отдаленно похожими на облака.

— Птица Говорун отличается умом и сообразительностью! — громогласно, с издевкой объявил он. — Умом, блин, и сообразительностью!

Расхохотался; и завершил тихо:

— А я — нет…

14

Ужас поселился под крышей МГИТТ: перевалил за середину декабрь, и началась зачетная сессия. Аспирант вспоминал былое и слегка злорадствовал, наблюдая в коридорах несчастного вида юнцов, уткнувшихся в тетради, учебники и наладонники с отсканированными лекциями. Все это были детские игры, разминка — предметы, которые можно сдать, просто выучив матерьял. Те, кого ждали испытания посерьезнее, в предсессионную пору вообще не появлялись в физическом мире. Один данилев однокурсник перед своей пятой сессией так переутомился, что Лильяне Евстафьевне пришлось на экзамене самой воссоздать ему плотное тело — у бедняги на это уже не хватало сил. Впрочем, Евстафьевна, хоть и зверь, валить зубрилу не стала.

Даниль заскочил в институт перед работой: его попросила Аннаэр. Просьба так изумила Сергиевского, что он согласился помочь просто ради того, чтобы понять, в чем дело. Непонятно было, во-первых, как и почему А.В. Эрдманн в рабочий день оказалась в институте, во-вторых, зачем ей понадобился бумажный учебник теории сансары, и в-третьих, почему она не сходила через точки домой и не взяла собственный.