КГБ в 1991 году - Василий Михайлович Сойма

в августовские дни он находился как бы в растерянности и плыл по течению событий. Конечно, он не был «заговорщиком», каковым в сложной политической интриге его пытались представить антикоммунистические силы. Объективности ради надо также сказать, что в чекистской среде бытует мнение, что Крючков, понимая безнадежность силовых методов, попытался смягчить удар по органам госбезопасности. Он намеренно во время августовских событий опирался на узкий круг сотрудников из своего окружения, выводя из-под удара всех остальных, ибо они действительно ничего не ведали о планах ГКЧП. Только сам Крючков знает, так ли было на самом деле. Уж он-то лучше, чем кто-либо понимал, как были раздавлены органы госбезопасности в бывшей ГДР и некоторых других странах Восточной Европы.

О.Д. Бакланов (запись 2011 года):

— А позиция Крючкова мне до сих пор непонятна. Получилось, что страны нет, а Комитет государственной безопасности весь в белых перчатках. Между тем именно он в первую очередь и отвечал за то, чтобы арестовать Ельцина и отправить его в «санаторий».

Л.В. Шебаршин:

— В 1990 году волею Крючкова я посылался в три прибалтийские республики, во Владивосток, в Краснодар… Видел одно и то же. Огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решиться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. Совершалось множество суетливых механических движений (так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть чем-то кому-то полезными. Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий.

В.И. Болдин:

— Крючков обладал спокойным и веселым нравом, тонким и добрым юмором, часто шутил, с близкими ему людьми устраивал забавные розыгрыши и в нерабочей обстановке был компанейским веселым человеком. Насколько я знал, он был трезвенником и практически не пил. И только на официальных обедах набивал льдом стакан, наливал содовую воду, сдабривал все это глотком виски. Он почему-то считал, что такая вода полезна, и льда не жалел.

Первый мэр Москвы Г.Х. Попов:

— Хуже, но все же я знал и В.А. Крючкова. Настоящего профессионала внешней разведки, напрасно взявшегося за неизвестные ему дела внутри страны, для руководства которыми гораздо больше подходил Ф.Д. Бобков.

Лукьянов

С 29 августа 1991 года по 14 декабря 1992 года находился в «Матросской Тишине». Первоначальное обвинение в измене Родине в ноябре 1991 года переквалифицировали на «заговор с целью захвата власти и превышение властных полномочий».

Он был единственным из арестованных по делу ГКЧП, кто с самого начала отказался давать показания. Заявил, что не считает себя виновным и не может контактировать с людьми, которые, игнорируя презумпцию невиновности, уже в ходе первых следственных действий объявили его «уголовным преступником».

В ночь с 5 на 6 сентября 1991 года ему стало плохо после того, как ему было предъявлено обвинение. В камере его посетили Генеральный прокурор РСФСР В. Степанков и министр внутренних дел СССР В. Баранников. Интересовались, почему Лукьянов отказывается давать показания.

Ответил: потому что не признает себя виновным. Более того, считает беззаконным сам арест, то, как он проводился. И поэтому отказывается разговаривать с людьми, причастными к этому беззаконию.

После того посещения условия содержания Лукьянова в следственном изоляторе изменились, а его самого поместили в центральный госпиталь МВД. У него стали плохо двигаться левая рука и левая нога.

18 октября 1991 года дал первое интервью радио «Франс Интернасьюналь». Интересны те вопросы, на которые он отказался отвечать. Вот они: «Кто, по Вашему мнению, мог быть инициатором переворота?», «Ожидаете ли Вы справедливого суда?», «Ваш политический прогноз развития событий в бывшем СССР?».

В августе 1992 года следствие вернулось к первоначальному обвинению в измене Родине и добавило обвинение в ряде должностных преступлений. 14 декабря 1992 года был освобожден под подписку о невыезде.

В канун Нового 1993 года принимал участие в торжественном вечере, посвященном 70-летию СССР. Мероприятие проходило в Парламентском центре России. Лукьянова встретили дружными овациями.

В феврале 1993 года участвовал в работе Московской областной партийной организации в Ивантеевке, 1 мая того же года вместе с Крючковым и Янаевым — в первомайской демонстрации. Тогда Генеральная прокуратура даже обратилась в Верховный суд с просьбой изменить меру пресечения с подписки о невыезде на заключение под стражу. Пытались обвинить в том, что они «начали активно заниматься политической деятельностью, дестабилизируя обстановку в обществе… Последняя из демонстраций с их участием прошла в Москве 1 мая и закончилась массовыми беспорядками». Однако суд отклонил ходатайство прокуратуры.

23 февраля 1994 года постановлением Госдумы амнистирован в числе всех членов и сторонников ГКЧП, уголовное дело было прекращено.

На свободе стал заниматься политикой. В декабре 1993 года был избран депутатом Госдумы первого созыва по одномандатному округу от своей родной Смоленской области. Переизбран в 1995 и 1999 годах. Был членом и председателем думских комитетов.

В августе 1995 года на вопрос, могли ГКЧП победить, ответил: «В августе 1991 года вопрос о победе не ставился. Просто надо было предотвратить подписание Союзного договора. Товарищи, которые подписали известное обращение, рассчитывали на поддержку, но…»

В 1998 году ответил так:

— ГКЧП никогда не был ни переворотом, ни путчем. Все события длились 72 часа. Если это заговор, то где вы видели такой заговор, чтобы заговорщики поехали к тому, против кого заговор. Если это был путч, то должен был произойти слом всех структур. Здесь же осталось все: и правительство, и Верховный Совет…

Переворот — изменение социального строя. Где вы видели переворот в защиту строя, который есть?.. Это был отчаянный, очень плохо организованный шаг в защиту Союза, против его развала с помощью Союзного договора. Никаких сил в Москву практически не вводилось, никаких жертв не было, кроме трех человек, практически жертв автокатастрофы. Не было ни захвата радиостанций, ни захвата правительства. 21 августа свободно ко мне приехали Руцкой и Хасбулатов. Потом все поехали к Горбачеву договариваться…