Свита Мертвого бога - Владислав Гончаров

– Значит, книгу ты искать не собираешься? – переспросила Урано.

– А зачем? Новую Супругу Смерти найти на порядок проще.

На это волшебница-недоучка не нашла, что возразить. Собственно, все было ясно уже тогда, когда ящик, выдвинутый из постамента под статуей богини-козы, оказался пуст. Ей оставалось лишь тянуть время и рассчитывать на жалость Йахелле – прекрасно зная, что жалостью этот жесткий, расчетливый и властолюбивый уроженец северных островов никогда не отличался.

– Итак, в своем нынешнем состоянии ты для меня не только бесполезна, но и вредна, ибо компрометируешь меня, – снова прозвучал бесстрастный голос Верховного. – Ты не исцелилась за несколько дней, по острову уже пошли пересуды. Поэтому имеет смысл как можно скорее перевести тебя в лежачее и неподвижное состояние, в котором ты снова обретешь некоторую ценность, – с этими словами он уверенно подошел к тайнику, где хранились яды Урано, достал бутылочку из темного стекла, плеснул из нее несколько капель в чашу и долил водой из стоящего рядом кувшина. – Пей. До шествия осталось всего пять часов, а тебя надо предъявить народу в подобающем виде – не в том, так в другом. Думаю, версия, что господин наш покарал тебя за мерзостные сношения с другой женщиной, устроит всех.

– Смилуйся! – одними губами прошептала Урано, невольно отшатываясь от чаши в руке черного жреца.

Йахелле чуть улыбнулся.

– Разве я не милостив? Я смешал для тебя тот самый состав, которым ты убивала наиболее угодивших тебе мальчиков. Ты не хуже меня знаешь, что умирали они без всяких мучений – просто засыпали и напоследок видели хорошие сны. У тебя, правда, обойдется без снов, я даю тебе слишком сильную дозу. А в порядке утешения скажу, что, хотя твою книгу мне искать совершенно незачем, но ее похитительницу я постараюсь вырыть из-под земли… и по возможности снова под землю и отправить. Если ее не берут проклятья, то, может быть, возьмет меч или костер…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

в которой Нисада развивает бурную деятельность, а Тай получает предупреждение

Мы знаем все невесту эту,

Другой такой на свете нету.

Таких невест, таких невест

Сажать бы надо под арест!

Эмалинда отложила вышивку, к которой за эти дни добавилось лишь несколько стежков, и выглянула в окно. У крыльца суетились слуги, укладывая вещи Нисады в багажный ящик старенькой кареты, которая уже больше десяти лет совершала путешествия только из Лорша в Веннан и обратно. Как-то эта развалина выдержит долгий путь до Сэ’дили, столицы Вайлэзии?

А пусть как хочет, так и выдерживает!

Княгиня зло задернула штору.

Разумеется, Тарме, когда вернется, обвинит во всем именно ее – не пресекла, не воспрепятствовала, не проявила материнскую власть… Можно подумать, в ее материнской власти было что-то пресечь и чему-то воспрепятствовать! Обретя возможность ходить, Нисада как с цепи сорвалась, и если и прислушивалась к кому-то, то исключительно к этому Танберну Истье из Кинтаны, переводчику меналийской жрицы…

От нее, Эмалинды, никогда ничего не зависело. С самого детства, так рано, как только себя помнила, она всегда следовала за Тарме, как хвост за лошадью, и разделяла все его мнения. Они были похожи не только внешне и очень гордились своим сходством. Вот только… Княгиня снова бросила взгляд на неоконченную вышивку – великолепный букет фиалок с лепестками, переливающимися лиловым и сиреневым. Так и они с Тарме: он всегда был лиловой ниткой, а она – только сиреневой. Один цвет, но разная насыщенность. Она была лишь тенью, отголоском, подтоном для своего брата и ничуть не роптала на судьбу – пока в один прекрасный день блистательный Эллак Лорш, единственный наследник Великого Держания юга, не заявил, что умрет, но добьется руки и сердца неприступной Эмалинды.

Конечно же, он добился – он всегда добивался своего. Наследникам великих держаний не отказывают, к тому же поначалу Эллак приглянулся ей и сам по себе – своим жизнелюбием, порывистой властностью, сияющими серыми глазами и непокорной каштановой гривой. Лишь прожив с ним несколько лет и родив ему двоих первых детей, Эмалинда поняла, что так и осталась сиреневой ниткой, в то время как Эллак – ярко-красная. Брат оттенял и усиливал ее – муж, сам того не желая, подавлял одним своим существованием. Тарме она подчинялась потому, что и сама не хотела иного, подчиняясь же Эллаку, она каждый миг теряла собственное значение. Во всяком случае, так ей казалось…

Она родила ему семерых. Двоих, мальчика и девочку, совсем маленькими унесли детские болезни. А из оставшейся пятерки лишь самая младшая, Калларда, была ее отрадой. Все остальные вышли до обидного похожими на Эллака.

Это не слишком сильно задевало ее, пока они жили в Сэ’дили – там она была принята при дворе, блистала на балах, ездила в гости к подругам и снисходительно выслушивала комплименты светских кавалеров. И вдруг, как гром с ясного неба – странная смерть короля, которого хоронили в закрытом гробу, потом потрясшая всю столицу казнь наследного принца… И, после того, как Эллак посмел публично заявить, что в тот день обезглавлен был не только Далькрай, но и вся Вайлэзия – опала, приказ вернуться в Лорш и не выезжать оттуда без особого соизволения королевы.

Последний ее ребенок, проживший всего два с половиной года, появился на свет уже в замке, вдобавок княгине пришлось самой выкармливать его грудью – в деревне не нашлось женщины, родившей не более полумесяца назад и имеющей достаточно молока. После этого Эмалинда, не простившая мужу изгнания, под тем или иным предлогом старалась уклоняться от близости. Сначала Эллак ласково уговаривал ее, потом начал скандалить – и в конце концов махнул рукой со словами: «У вас, Веннанов, всегда была рыбья кровь».

Именно тогда она жгуче осознала, что за все эти годы так и не стала по-настоящему Лорш, не сроднилась с мужем. Зато у ее детей кровь кипела, как глинтвейн на жарком огне. Даже Нисада с ее бездействующими ногами не отставала от братьев – на охоте, привязанная к дамскому седлу специальным креплением, сломя голову неслась за лисой, а при желании могла неплохо метнуть нож. И само собой, строила глазки всем сверстникам мужского пола, какие попадали в ее поле зрения – от сыновей соседних мелких держателей до симпатичных крестьянских парней. Эллак безмерно гордился тем, что его дочь отказывается считать себя калекой, и позволял ей все, что только можно.

Эмалинда же как раз этого и не могла ей простить. Если бы Нис коротала свои дни за вышивкой и молитвами, если бы не лезла затычкой в каждую бочку и покорилась своей участи, ее можно было бы жалеть. Но как пожалеешь того, кто не желает быть жалким?!