Ваше благородие - Олег Васильевич Северюхин

Русская православная церковь, почувствовав ослабление самодержавия, решила выскользнуть из-под крыла Святейшего Правительствующего Синода и выдвинуть для России патриарха, как бы второго царя по делам небесным, и вывести церковь из-под влияния государства под лозунгом светского государства и отделения церкви от государственных дел.

Я выступил категорически против и предложил изъять из ведения Синода вопросы духовного просвещения народа.

Кто не помнит, в 1700 году скончался последний российский патриарх Адриан, и император Петр Первый на место патриаршества учредил Духовную коллегию, которая в 1721 году и получила название Святейшего Правительствующего Синода. Синод с одобрения верховной власти России мог открывать новые кафедры, избирать епископов, устанавливать церковные праздники и обряды, канонизировать святых, осуществлять цензуру в отношении произведений богословского, церковно-исторического и канонического содержания. Синоду же принадлежало право суда в отношении епископов за совершение противоканонических деяний, окончательного решения по бракоразводным делам, делам о снятии с духовных лиц сана и о предании мирян анафеме.

Меня поддержали премьер Столыпин и ЕИВ. Церковь попыталась было развернуть пропагандистскую работу среди прихожан и предать меня анафеме со всех церковных кафедр, но обер-прокурор Синода, как государственный служащий высокого ранга, пресек на корню эту антиправительственную деятельность. На этом дело и затихло.

В Синод было внесено предложение создать целый сонм[12] российских церковных орденов, по примеру папы римского, и награждать от имени церкви всех сочувствующих и помогающих церкви и государству, но на прошении была наложена подготовленная мною резолюция о том, что у России достаточно орденов, чтобы отмечать ими заслуги своих подданных и государственных деятелей других государств.

ЕИВ и его духовник Григорий Распутин были в престарелом возрасте, но сохраняли здравый ум, и было неизвестно, сколько они еще проживут, и кто будет следующим царем или царицей в Российской империи.

Я же был на пенсии и наслаждался спокойной жизнью, отклоняя предложения съездить на черноморское курорты Турции или на средиземноморье. В верхах я не толкался, и после смерти Столыпина обо мне забыли практически полностью. Вполне естественный процесс. Я не ходил по школам и не завывал в телевизионных программах, стуча себя коленкой в грудь и с пеной у рта доказывая, что я — это Ангел. Нет никаких ангелов.

Перед пенсией ЕИВ вручил мне погоны флигель-адъютанта его собственной свиты и посетовал, что не может вручить мне генеральские погоны, так как у меня нет необходимого ценза командования полком. Закон есть закон и законам подчиняются все, от крестьянина до императора. И какое совпадение: начинал с погон с императорским вензелем и заканчиваю службу с императорским вензелем.

Где-то в 1958 году я прогуливался в районе Баскова переулка в Петрограде, и из подворотни вышел маленький мальчик, лет шести.

— Дядь, а дядь, — спросил он, — а что лучше, джиу-джитсу или дзю-до?

Район этот в Петербурге не отличался особым спокойствием или благонравностью его жителей, поэтому я проверил, как легко мой персональный пистолет а-ля Макаров, сделанный под моим непосредственным руководством, может быть пущен в дело.

Обычно взрослые подсылали малолеток к респектабельным гражданам, ребенок оскорблял взрослых, за что ему следовало бы надрать уши, но тут появлялись великовозрастные дяди и с криками «Ты почто к ребенку пристаешь» избивали и грабили оказавшихся в несчастливом месте добропорядочных граждан.

— Дзю в переводе с китайского языка, — сказал я, — означает цифру девять. То есть нужно девять раз подумать, чтобы заняться этим видом борьбы, и еще девять раз подумать после. Так что, пацан, давай иди, думай.

Мальчик ничего не ответил и ушел в свою подворотню. Никто из взрослых из подворотни не появился.

«Повезло им, — подумал я, — да и этому пацану тоже повезет».

Глава 69

Эксгумацию могилы его благородия мы проводили ночью. Смотрителем кладбища оказался мой бывший сослуживец, который и организовал ночную раскопку могилы.

Прошел год со дня смерти нашего товарища, а вдова все не верила в то, что в гробу кто-то есть, вот мы и решили развеять ее сомнения. Говорят, что после отпевания гроб открывать нельзя, но его благородие со скепсисом относился ко всем церковным церемониям, хотя в церковь ходил регулярно.

Мы подсвечивали фонарями, а двое рабочих сноровисто орудовали своими лопатами, выкидывая землю на предварительно подстеленный брезент.

— Глянь-ко, Вань, — сказал один, — земля словно пух какой, совсем не слежалась, как будто вчера усопшего хоронили.

Второй рабочий работал молча и отчего-то испуганно оглядывался.

— Ты чего, — спросил я Ивана, — покойников боишься? Так покойников бояться не надо, надо бояться живых.

В это время лопата скребнула по гробу, и рабочий выскочил из могилы, спрятавшись за спину смотрителя. Это было как-то странно.

Второй рабочий обкопал гроб и подвел под него веревки. Вчетвером мы вытащили гроб и поставили его на земляную насыпь. Был второй час теплой сентябрьской ночи, и вся нечистая силы давно уже повылезала из земли и внимательно наблюдала за нами из-за памятников и крестов.

Смотритель достал из кармана отвертку и стал откручивать крышку гроба.

— Смотри-ка, Христофор, — сказал он мне, — гроб-то всего на два шурупа закручен. А я помню, что он был закручен на все шесть шурупов.

Я тоже это помнил и подтвердил, что лично видел, как гроб закручивали на все шурупы, которые были наполовину вкручены в крышку.

Открутив последний шуруп, мы подняли крышку и увидели там только полковничий мундир с оторванными пуговицами. Покойника не было.

— Закручиваем назад, — сказал я, — убираем все, чтобы было чисто.

Обратная работа пошла быстрее. Марфа Никаноровна стояла молча, беззвучно шевеля губами, как будто проговаривала какую-то тираду, которую не могла здесь произнести.

Когда закопали гроб и восстановили холмик с крестом, все облегченно закурили.

— А сейчас, дружок, — сказал я рабочему по имени Иван, — давай выкладывай все, как вы раскапывали эту могилу в прошлом году.

Рабочий попытался вырваться из моей руки, но у него это не получилось с первого раза, не получится и со второго. Сивков-старший научил меня цепким захватам, чтобы объект наблюдения не смог вырваться и убежать. Старая филерская школа.

— Ты чего молчишь? — грозно спросил смотритель. — Не знаешь, какие порядки у нас на кладбище? Говори, а не то это кладбище твоим родным домом окажется.

— Косой меня подбил могилу раскопать, — начал говорить Иван. — Мол, полковник-то не из простых людей, в самых верхах вращался и у него даже пуговицы из чистого золота, в зубах бриллиантовые пломбы вставлены. Сам видел, век воли не видать. Гроб мы откопали, вытаскивать не стали, только крышку сняли и наверх выкинули. Косой начал пуговицы рвать, а тут