Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль

стороны, есть люди «ветхого» убеждения, – это перенниалисты[84], которые стоят на платформе тождества и господства Бытия. И мусульмане как мусульмане, которые являются частицей революционного Духа, – они стоят на платформе сознания как божественного присутствия (антитеза Бытию). А Бытие, что очень важно, это Великое Существо. А кто такой Великое Существо? Это есть Иблис, который был архетипом, по модели которого созданы все остальные существа, то есть архетипическое существо, которому Аллах (Свят Он и Велик) приказал поклониться Адаму. И сам факт того, что для Всевышнего было так важно, чтобы именно Иблис поклонился Адаму, говорит о том, что Иблис был Первосуществом, архетипическим существом, что он является «главным» по онтологическому весу. Иначе какой смысл к нему обращаться, чтобы он поклонился Адаму…

И этот конфликт, который идёт в исламе, является отражением глубинного исторического конфликта между радикалами и традиционалистами, потому что либералов тогда ещё не существовало. И почему традиционалисты в XIX веке, в XX веке в Европе принимают ислам? Да потому что они хотят через суфизм оседлать эту глыбу пассионарного давления. И, собственно говоря, они хотят, чтобы халифат, который в перспективе должен возникнуть, был «их» халифат, был халифатом, принадлежащим членам Палаты лордов…

Социальная основа традиционализма

28.09.2016

Мы продолжаем наш разговор о традиционализме, и сегодня речь пойдёт о социальных основах традиционализма.

Да. Это продолжение общего разговора, перед тем как начать говорить конкретно о столпах, которые образуют традиционалистский клуб, о фигурах, которые являются репрезентантами традиционалистской мысли. Но прежде чем перейти к таким именам, как Генон, Шуон, Титус Буркхардт, Эвола, Мирча Элиаде, нужно всё-таки разобраться с тем, что такое традиционализм в социальном и в политическом смыслах.

Почему традиционализм, который, собственно говоря, апеллирует к «Вечной Традиции», – к Традиции, которая есть и не может не быть? Потому что, с точки зрения традиционалистов, исчезновение Традиции из человеческого пространства – это смерть человечества. Оно живо, пока есть неведомая большинству, но тем не менее работающая, тайно присутствующая Традиция. Почему вдруг в конце XIX века (но если шире, то это Фабр д’Оливе, Сент-ив д’Альвейдр[85], – но это уже мы сдвигаемся к середине XIX века), почему с этого времени вдруг начинается подъем этой темы, появляется (правда, её числят по рубрике «неоспиритуализма»), допустим, мадам Блаватская[86]? Мадам Блаватская, кстати – это серьёзная фигура, я бы не советовал к ней относиться легкомысленно, хотя её «разоблачению» посвятил целую книгу «Теософизм как псевдорелигия» Рене Генон. Но тем не менее Блаватская – это человек, который ввёл в оборот огромное количество знаний, фактов, тем, которые потом уже в более аутентичном ключе разрабатывались серьёзными именами. Но впервые они были «вброшены» именно в её работах. Скажем так, она создала это поле интереса к спиритуализму, эзотеризму, к Традиции в широком смысле слова. Очень многие вещи она, в общем-то, формулировала достаточно близко к тому, как их формулировал потом тот же Генон. Но главный вопрос – а почему? Почему в конце XIX века всё это так мощно появилось, а уже в ХХ веке стало завоёвывать себе позиции интеллектуального мейнстрима? Страшная битва за «мейнстримность», за место под солнцем. Битва, естественно, против либерализма и либерального сознания – в том числе «рационально-научного», и битва с неоспиритуализмом, кстати говоря (то есть со всякого рода имитациями и симулякрами).

Правильно ли я понимаю, что в ответ на рванувший технический прогресс начала ХХ века, с появлением паровозов, самолётов, пароходов и так далее, был какой-то ответ со стороны традиционализма?

Я думаю, дело сложнее. Конфликт между архаическим типом сознания и тем, которое порождено техническим прогрессом, – это яркое противопоставление, но оно не решающее. Потому что, во-первых, «антипрогресс» и критика технического развития была и у тех, кто не стоял на традиционалистской платформе. Например, Хайдеггера нельзя назвать традиционалистом в геноновском смысле слова. Он, конечно, работал очень глубоко с греческой мыслью, с греческой инспирацией и так далее, но всё таки это острый философ. Не традиционалист, который работает, прежде всего, с «объективной» такой истиной, которая дудит в дуду с неба и ничего персонально привнесённого быть не может. Это индивидуальный философ. Но тем не менее он против технического прогресса, он считает, что в этом осуществляется духовная смерть человечества. Это с одной стороны.

С другой стороны, тот же Рене Генон, – он получил великолепное физико-математическое образование, был математик, активно пользовался математикой Лобачевского, Пуанкаре, гильбертовыми пространствами, прекрасно понимал суть современной физики, той же теории относительности, и он умел это использовать. В том же «Символизме креста» есть такие чисто научные задвиги. Поскольку он говорит именно о пространстве, о геометрических и физических аспектах пространства, мы понимаем, что имеем дело не с невеждой, который считает, что земля на трёх китах, на трёх слонах, на черепахе и так далее, а мы имеем дело с человеком, который обогнал средней руки учёного, может быть на 200 фарсангов вперёд.

Возвращаясь к вопросу: думаю, что дело не в этом. Дело в том, что западный империализм в конце XIX века восстал против глобального либерализма. Глобальный универсальный либерализм (тоже как бы западный), охватывающий весь мир некой «усреднённой» универсальной цивилизацией, в которой все вертикальные ценности стёрты, смыты, мотивации высшего порядка упразднены, – вот западный империализм, который базируется на вертикальных ориентирах, на духовных мотивациях, взбунтовался. И если посмотреть на логику того же Рене Генона, он говорит, что осколки и всё ещё присутствие традиционалистских истин, сверхчеловеческих истин сохранились на Востоке, а на Западе от этого осталась мёртвая буква, – христианство стало мёртвой буквой, католицизм (а он католик по рождению) стал мёртвой буквой.

На самом деле он это не акцентирует, но по его тону мы слышим, что он считает эту ситуацию абсолютно неправомерной. Запад в духовном смысле провалился, превратился в нечто убогое. Восток, поставленный на колени военной и административной силой, превращённый частично в колонию, частично в полуколонию, в зависимую территорию, – от чего он зависит? Восток стоит на коленях перед либералами, которые представляют собой не Запад в его мистериальном значении, он стоит на коленях перед либералами, которые знать не знают и не хотят ничего знать о «духовных ценностях», о «высшем смысле», ради которого все мы живём. Просто как бы борьба за ресурсы, борьба за то, чтобы хорошо качать нефть, контролировать финансовые потоки, ресурсы, и так далее.

Это отвергается. Но на самом деле предлагается восстание во