Дневники - Неизвестно

421

Большой зал. Плакаты. Красные полотна с лозунгами. Все молодежь, нет ни одного старика.

Танцы. Девушки — учительницы, преимущественно — интеллигенция села — с высокими прическами и, по возможности, в современных платьях. И девицы в сапогах, тоже в обтянутых коротких платьях, и с торчащими торжественно грудями и задами. Танцуют, разумеется, вальс. Никонов120 важно сказал, что сюда еще не дошли современные неприличные танцы. На что я ему возразил, что дошли бы, вместе с узкими брюками, которые высмеивают. И вообще “почва готова”,— культурная революция вполне возможна, ее только не допускают, но она, я уверен, придет и придаст всей этой жизни необходимый колорит и краску. По-видимому, это последует с приходом следующих машин.

Мое выступление:

1) Биография.

2) Путешествия.

3) М.Горький и моя юность.

4) “Семиозерье” (аплодисменты).

— Пожилому человеку совершить такое путешествие трудновато,— сказал Никонов.

В вокзале нелепая роскошь — люстры, ковры и так далее. В ресторане, впрочем, чисто и пьяных с утра нет.— Мой дневник принимают за “меню”!

15. [VIII]. Утро.

Красный Чикой. Здесь нам впервые,— при посадке наших самолетов,— сообщили о гибели четырех рабочих, ехавших на моторной лодке. Нашли только обломки досок при устье и два трупа, остальные не найдены. По-видимому, хотели переплыть через порог на лодке.

Прилетели в Меньзу. Дорога удивительно красива. Девственная тайга, клокочущие бело-коричневые реки, домов нет, даже дорог (которых между Читой и Петрозаводом много) тут нет. Вдали виднеются гольцы; кое-где торчат голые камни.

15. [VIII]. Чита.

По-видимому, вылетим.

Билеты зарегистрированы. Вчера, в гостинице встретил человека, который прилетел на Онон с Чукотки, “чтоб навестить свою

422

сестру”. Я спросил: “Какая разница между Забайкальем и Чукоткой?” Геофизик в сером костюме, горевавший, что в ресторане нет пива, ответил: “Сопки такие же, ну, тундра. Вот снег — другой. Его так упрессовывает ветер, что снег надо пилить или рубить топором”. А другой, видевший меня в Намите, рассказывал о бездорожье: “Главный бич — россыпи,— "чертовы пашни" — мы их зовем: издали они, действительно, похожи на пашни”. Актер, герой-любовник, в коричневом, летит в Москву: у отца рак пищевода и желудка, лег на операцию. “Мне предлагали в театр им. Станиславского; я воспитанник Малого”,— с обычной актерской хвастливостью сказал он.— Опять сижу на том же гранитном выступе, что и вчера. Из серого фургона с поперечной белой полосой и надписью белым “Почта” выгружают посылки и газеты. Гудят, согреваясь, самолеты. Прислонен велосипед. На регистрации очередь; какая-то полубурятка-полурусская бранит своих спутников за то, что ей не купили билетов. Ждем Гошу и Гамова.— Ночью стояли у радиоприемника в вестибюле и слушали сообщение о космонавтах.

— Этими дровами не разживешься,— говорит старик о сухарях.

Зазарев, Никита Климыч, 78 лет.— Поохотился бы, да ноги не несут.— Полоса между Монголией и Советским Союзом — не только оттуда не идут звери, но отсюда уходят.

— Кедра нет.

— Соболей пришло много. Где-то в тайге пожар.

— Уходили на лошадях. Заготовка [нрзб.] и мяса, варили его с солью.

— Бенн, Яков Григорьевич — 72 лет. Был в Красной Гвардии в Улан-Удэ, на [нрзб.], 1 Рез. Полка.— Соболя добыл в прошлом году.

— Из бердана — 15 медведей. Теперь не дают, кого из дробовика убьешь?

— Монгольский язык ладно толковал, а сейчас забыл. С монголами можно было жить.— Кулаки убегали, их назад выгнали монголы — в 31 году, когда кулаков вычистили, они убежали за границу.

— Второй — организованный колхоз: 48 хозяйств, остальные — единоличники; только деревянные сохи. Раньше к нам ехали, а теперь растекаются, уезжают. С 24 года бессменные члены сельсовета.— Плуга бросили сеять на горах, трактора их не

423

берут, спустились в низину, а там ранние заморозки. Выгоднее всего сеять рожь. Дочь — доярка, рублей 400—500, тракторист — 800—900, [нрзб.] Яковлевна.— Учение не выходило, горшки лепила — горшок отдадим, дадут за это хлеба; в одних подштанниках ходил в школу: до 16 лет новую рубаху не носил, а сейчас, чуть обсохнет, и уже ботинки. Сильно плохо жили. Посмотришь, слеза прошибает.— Отравлен газами на речке Висле. Одна сотня казаков вместе с лошадьми пропала.

— С Луковой попали на [нрзб.]: летела — и на камень.

— Прошел через Улан-Батор на [нрзб.], увидел впервые жел. дорогу.— Вернулись в Кяхту, а там — война. “Монголы воевали с китайцами; где ослабнут, поможем. Киргиза поймали, убил,— расстреляли, в 1919 г.” Две шкуры челов. [нрзб.] и баб себе собрал — и 6 человек в кандалах Джа-Ламу забрали, увели в [нрзб.], расстреляли.

— Дождь хочет!

— На санях на четвертые, на пятые сутки. Я один раз — через ночь.

— Меньзя, меньзинский.

— Из старых казаков я одна осталась. 170 семейств было.

— Угостить шибко нечем, так вода хорошая — с реки Кумыр, приток Меньзы.

— Звон в Амандясых — кумырня была у бурят.

— Сенки. Сушится трава. Веник.

— Придут со [нрзб.] 10 медведей в селе и 60 соболей.— Кабанов много: [нрзб.] будет. “Шатунов” появится много, т.к. орехов нет.— В село приходила.

— [нрзб.]

Домашний плетень.

Волки: собаку манят, тащут за речку, съел — готово.

— [нрзб.]

— Ямал, в пустыне Гобий, дикие лошади — “Чики-гей”. Убил офицера, в рога ямана входил пуд дегтя.— Одной пулей трех джейранов.

— Смотри через “заплот” собаки с длинными хвостами. Шест с флагом — аэродром. Рыже-белые стада уходят к самым горам, над которыми тучи. Луг, дома, бегут, взвизгивая, ребятишки, босиком.

— Хотят точней [нрзб.], строгают весла; в бархатной куртке,

424

прислонившись к велосипеду, тоскливо смотрит на нас председатель сельсовета:

— Вы бы поработали здесь, отдохнули. Я не советую вам плыть. Меньзя река коварная.

Конечно, коварная! Но работа есть работа и надо плыть, и, кроме того, бог милостив.

Удивительнейшая и благовонная тишина над долиной.

— До дурности можно и в ложке утонуть. Река глубокая, два-три порога, их можно обойти.

Шумит точильный круг — мне точат топор. Ребятишки рассматривают фотоаппарат.

Развешано белье. Стоят ведра, корыта для свиней, на котором я пишу. Пила; треск распиливаемых досок.

— У Никиты Климыча что-то десять внуков. Он хохочет беззубо:

— Всех-то и не упомнишь.

Земля плодороднейшая, но ранние заморозки. Еще в поле на гольцах снег. Сквозь огородные жерди видел подсолнух, освещенный солнцем.

— Бегут учиться! Не к нам, а от нас.

16 авг[уста].

[нрзб.] — Две-три бензиновых цистерны, висячий мост,— и [нрзб.] через реку, несмотря на бурное течение, плывет рыжая собачонка. Течением ее несет, она, видно, колеблется, не вернуться ли? Но, решает — нет, не вернусь. И доплыла, снесло ее не больше, чем на четверть километра. И словно предостережение бесп[окоит] всех, вплоть до высшей власти,— белые памятники герою и какому-то рыбаку.— Выкорчев[анное] дерево, камни, смородина и черемуха. Волны. Летим быстро — по десятку километров в час.

Белые скалы, залив, остров, утки. Эхо. Шиповник, кустарник, тальник, березы — пять, следы лося.

17 августа.

Остров. Спали чудесно. Снилась почему-то молодая Н.А.Пешкова и жена Поликарпова, которую я никогда не встречал и не слышал о ней. Комаров нет.

425

Вода очень спала, может быть, сантиметров на десять. Начальник заставы тов. Стодин в мае 1921.

Дер. Пшеная

— Медведя убиваешь, хочешь, не хочешь.

— Лет пять-шесть назад, самолетов нет, верхней тропой, верхом за припасом для охотников: порох, свинец, верхом, через сопки, [нрзб.]

— Павел Иваныч Климов, охотник, 73 года.

Снег стал глубокий, мало ходил. Соболей — 10 штук. Медведей не сосчитаю, самое последнее — сотня. Оружие плохое. В лоб не палил. Помощник — в ухо; я со злости месяц пролежал — со злости трех убил. Зимовье [нрзб.] и все держим. Печечки железные. Уходим до сотни километров, самое дальнее. На одной лошади кого увезешь? Три-четыре собаки. Собаку надо кормить, плохо не накормишь, она не пойдет, да и сам не поешь, куда годишься? Теперь рыбу достаем. Она в реке не лежит. Таймень по пуда два. Мало их нонче, плохо. С весны мало воды, она идет за границу и обратно не возвращается: наша река. Идет в июне? В Монголии река не замерзает. Таймень выметает в Чикое, (нам не дают [ловить]) — лед обвалится, [вода] закипит, лед образует, и рыба пропадает.— Орехи возим, мясо, машин по двадцать-тридцать за раз, хлеб выбрасывают. Охота с октября по март, там запрет. Привязывают “базлуки”. Пекарню построили, но не выпекаем.— 4.500 тысяч килогр. на 60 охотников!

Надо посмотреть!

Голец Курении, 2200 — старик в пилотке.

— Затупились, надо вострить. Синяя рубаха, штаны, босиком.