Час урагана - Песах Амнуэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таня налила кофе и положила в чашку три ложки сахара вместо двух — пусть это скажется на фигуре, может она раз в неделю позволить себе выпить такой кофе, какой нравится? В салон она вышла, когда диктор, завершая рассказ о ночном урагане, произносил:
— По неуточненным данным, погибло семь человек: три женщины и четверо мужчин. Ураган продолжался всего сорок минут, но нанес хозяйству города ущерб, который, по предварительным сведениям, исчисляется сотнями миллионов рублей. Мэр Москвы Юрий Лужков…
Таню не интересовал мэр Москвы Лужков. Вопреки общему мнению она Лужкова терпеть не могла, кепочка страшно раздражала, не говоря уж о голосе — слишком, по мнению Тани, самоуверенном и даже самодовольном. Нарасно все ее знакомые жалели Лужкова, когда Доренко по первому каналу телевидения катил на него огромную и грязную бочку компромата. Неважно, что было в бочке, Лужков Тане не нравился, и потому любое дурное слово в его адрес казалось ей справедливым.
Она переключила канал и стала смотреть по РТР окончание то ли «Дикой розы», то ли «Санта Барбары», Таня путала страны и героев, страсти в обоих сериалах были одинаковы, а любовь нарочитой, как сложенные бантиком губки красавицы, изображенной на гобелене, висевшем когда-то в московской таниной квартире.
Кофе оказался слишком сладким, нужно было положить две ложки. Танины мысли вернулись к урагану. Дуб, конечно, не поломался, его и атомный взрыв не сломит, а вот сарай, что стоял у въезда во двор, наверняка разрушился. На вид он был хлипкий, дунь — упадет. Домоуправление держало там разную чепуховину, а дети в тени сарая строили из песка крепости и насыпные дороги. Тане всегда хотелось узнать, что держат внутри сарая, но он почти всегда был закрыт, а вот теперь наверняка если не стены, то крышу уж точно сорвало. Дай Бог, чтобы никого этой крышей не убило. Впрочем, в полночь в их дворе обычно уже не было ни одной живой души.
Таня допила кофе, выключила телевизор и принялась за уборку — мама вернется из поликлиники, пусть лучше почитает книгу, а не бродит со шваброй. Отец ушел на работу еще затемно, Таня его сегодня не видела, да и вчера, если разобраться, не видела тоже — работала утром, а отец вечером.
Таня взяла в руки телефон, чтобы протереть пыль, скопившуюся между кнопок, и в это время аппарат зазвонил. Женский голос на другом конце провода был смутно знакомым, но все же неузнаваемым. Слышно было хорошо, женщина, казалось, всхлипывала.
— Танюша… Такое горе… Мне и сказать больше некому, кроме тебя… Никого вокруг…
— Что случилось, Тамара Евсеевна? — спросила Таня, узнав наконец голос Аркашиной матери, властной женщины, постоянно решавшей за сына, что ему делать и с кем встречаться.
— Танюша… — голос Тамары Евсеевны прервался. — Танюша, Аркашу… убило… Аркашу…
Таня выронила аппарат, и диск раскололся пополам.
* * *
— Доченька, — сказала мать, морщась от боли в ногах, — ты ничем ей не поможешь. Да она тебя и не любила никогда, ты же помнишь… А на похороны все равно не успеешь. И с работы тебя могут уволить, если ты не выйдешь целую неделю. Где ты потом устроишься, кругом вон сколько безработных…
— Мама, к чему эти разговоры? — раздраженно сказала Таня, перекладывая в сумочку российский паспорт и деньги. — Любила, не любила… Если бы Аркадий хотел, мы бы все равно поженились, пусть его мать хоть на потолок лезет…
— Вот видишь… Если бы Аркадий хотел… А он не хотел.
— И поэтому я не поеду на его похороны? Я любила его, мама!
Сдержав слезы, Таня бросила сумочку на диван и выбежала на кухню. «Не хочу, — думала она, — никого видеть не хочу. Уйти, пока не вернулся отец, иначе»… Она прекрасно представляла себе, что будет иначе: в выражениях, если его не желали слушать, отец не стеснялся.
Выпив колы и придя в себя, Таня вернулась в гостиную и, не обращая внимания на причитания матери, оделась и постаралась не сильно хлопнуть дверью, выходя из квартиры.
Господи, Аркаша… В Израиле Таня жила уже пятый год, приобрела немало знакомых, мужчины не оставляли ее своим вниманием, да и она не была такой недотрогой, какой изображала себя дома. Но все это не имело значения. Все это была мишура, видимость, трепыхание плоти. В душе Таня продолжала любить Аркадия, ждала, что настанет время, и он бросит свои компьютеры и приедет в Израиль, потому что, если смотреть телевизор, жить в России стало совсем тошно. Конечно, это была наивная надежда, потому что за несколько последних лет Аркадий выбился в большие специалисты, он сам говорил ей об этом по телефону, Аркадий названивал Тане обычно по ночам, мама и отец потом долго и нудно выговаривали дочери за то, что она мешает спать, а отцу утром вставать на работу.
Аркаша… Представить его мертвым Таня не могла. По дороге в агентство «Трансаэро» она воображала, что все происходящее — виртуальная аркашина реальность. С билетом, впрочем, проблемы не возникло — на завтрашнем рейсе пустовала едва ли не половина салона туристического класса.
— Слабо стали летать в Москву, — пожаловался молодой служащий, заполняя бланки. — Лето, обычно люди в гости ездят, а в этом году почему-то совсем пусто.
Проблемы «Трансаэро» Таню не интересовали, она ждала, думая о том, что с работы действительно могут уволить. С Пирхой, их начальницей, нельзя говорить по телефону, нужно непременно явиться самой и долго объяснять, что произошло, и как для Тани важно быть в Москве.
— Пожалуйста, распишитесь здесь и здесь, — сказал служащий. — С российским паспортом вам проще, а то многие гражданство так и не вернули, у них всегда проблемы с визой…
— Спасибо, — сказала Таня и, не дослушав, выбежала на душную улицу.
Почему-то только сейчас, когда стало ясно, что на похороны она успеет, Таня подумала, что не знает, что, собственно, с Аркашей случилось. «Несчастье», — сказала Тамара Евсеевна. Авария? Наверное, дорожная авария, что еще могло быть…
Глава вторая
Из Шереметьева Таня поехала домой — больше ей было некуда ехать. Домой — то есть, в тот дом, где она провела детство, и где в соседнем подъезде жил Аркаша. Конечно, квартиру Брикманов давно заняли, но ведь и Светка, и Верочка продолжали жить на
