Час урагана - Песах Амнуэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы не собирались…
— Это было его решение, ведь так? Только его. Последнее. Я думала… если что, вызову «скорую», мобильник у меня с собой… Так мы дошли до пруда, и я поднялась на холмик, чтобы лучше видеть и, если что…
— Вы видели.
— Это произошло так быстро! Ася вдруг свернула с тропинки и пошла по льду. Треск. Олег помчался большими шагами. И… В общем, потом я ушла.
— Вы так и не позвонили в «скорую»!
Она оттолкнула меня обеими руками, отступила на шаг. Слез на ее лице не было.
— Я решила неправильно?
Я молчал. Неправильно. Конечно. Она бы вызвала «скорую» и осталась ждать. Врачи только и смогли бы, что фиксировать смерть, а потом… Как вы здесь оказались? Что видели? Милиция. И нужно было бы или молчать, вызывая никому не нужные подозрения, или рассказать все, вызывая никому не нужное недоверие. А потом понаехали бы журналисты, уж от них точно не избавишься, и пришлось бы…
Как поступил бы я сам?
У нее не было ни малейших шансов спасти обоих. Или одного. Или одну. Выбора не было. И у Парицкого не было выбора. Значит…
Или выбор был? Есть ли вообще у человека выбор в такой ситуации? Разве он выбирает в этот момент с помощью разума? Или действуют только инстинкты, которые у всех разные: один бросается на помощь, рискуя собой, другой отступает. Решения эти бессознательны, и значит… Значит, счетчик не щелкает. Нет выбора — нет щелчка.
Но тогда… Значит, это не могло быть последним решением Парицкого в его жизни! Что-то должно было произойти раньше! Раньше должен был раздаться последний щелчок счетчика, раньше должен был Олег Николаевич принять окончательное решение, а потом — одни инстинкты… как у парализованного, каким он никогда не хотел быть.
— Я решила неправильно?
Буданова хотела, чтобы я ответил.
— Вы могли его остановить… до того, как он побежал. Крикнуть. Позвать.
— Это было бы правильно? — настойчиво повторила она.
— Нет, — сказал я.
На лбу Евгении Ниловны выступили капельки пота, в комнате было довольно тепло, но не настолько, чтобы… Она стояла, пошатываясь, я подхватил ее под руку и отвел на диван. Пружины на этот раз охнули разом, вразнобой.
— Где ваше лекарство? — спросил я.
— Там… на тумбочке.
Я вытащил из пакета пластинку валидола, оторвал таблетку, дрожащими пальцами Евгения Ниловна положила лекарство под язык и затихла, глядя в потолок.
Я сел рядом на стул. Как она жила здесь — одна? Старая женщина. А если приступ? Телефон всегда под рукой, но если боль сильная — и не дотянуться?
А я-то? Мне тоже не двадцать, не сорок и даже не пятьдесят. И каждую минуту может… Сколько еще тикать моему счетчику? Сколько решений я еще смогу принять в жизни?
— Идите, Петр Романович, — сказала Буданова слабым голосом. — Вы опоздаете на последний автобус.
— Я не могу сейчас…
— Со мной все будет в порядке, — едва заметно улыбнулась она. — Мой счетчик еще…
— Вы знаете? — вырвалось у меня.
— Не с точностью до дня, конечно.
— Вы знаете… — пробормотал я.
Она хотела кивнуть, но лежа не получилось, голова Евгении Ниловны странно дернулась.
— Не надо, — сказал я. — Полежите спокойно.
Минуту в комнате было так тихо, что, казалось, было слышно, как за окнами падают снежинки и ложатся на землю с тихим звоном, будто крохотные осколки хрусталя.
— Не думайте об этом, Петр Романович, — неожиданно произнесла Евгения Ниловна и посмотрела мне в глаза. — Не нужно вам знать. Никому не нужно. Потому что…
— Я понимаю, — сказал я. — Когда знаешь, начинаешь принимать решения чаще, чем обычно. Да? Приближаешь конец.
— Нет, — сказала она. — То есть, наверно, и поэтому тоже. Но главное в другом. Когда знаешь… Хочешь, чтобы твои последние решения были значительны. Не размениваться на мелочи. И тогда…
Она хотела что-то сказать, но передумала. Мне показалось, что я понял ее мысль. Эта мысль мне не понравилась. Она была… неправильной? Может, и правильной, но — неверной. Парадокс?
— Вы хотите сказать, — медленно произнес я, — что свое последнее решение — спасти Асю, если что-то с ней случится — Олег Николаевич принял еще тогда, когда пошел за ней следом? Еще по дороге? Его счетчик зашкалило и… И если бы не его решение, Ася не свернула бы с тропы на лед? Она не поступала так прежде. Но это же вообще чепуха! Телепатия? Вы хотите сказать, что он сам ее толкнул? Сам?
Должно быть, я кричал. Не знаю. По-моему, я не произнес ни слова, только думал вслух, и в этом даже не было парадокса.
Евгения Ниловна положила руку на мою ладонь.
— Ну да, — сказала она тихо, и мне пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Конечно, чепуха. Он ее толкнул? Вы действительно могли так подумать?
— Нет, я…
— Мне кажется, — сказала Евгения Ниловна, — Олег принял последнее свое решение по дороге, да, и выбора у него больше не было. Но вы, наверно, замечали в жизни… Как часто ваш выбор зависит от выбора другого человека? Вроде бы вы не договаривались, но кто-то делает что-то, и вы…
Ей было трудно говорить.
— Когда Софе стало плохо, — вспомнил я, — я был на работе… Почему-то захотелось что-то делать. Встать. Выйти на улицу. Бежать. Я не понимал. Сколько решений я принял в эти минуты? Десять? Больше? Я места себе не находил. А потом позвонил Вадик… это наш сын… и сказал, что мама упала на кухне…
— Не нужно, — сказала Буданова. — Не вспоминайте. Вы меня поняли.
— Как это происходит? — воскликнул я.
— У Олега на этот счет была идея. Ряды простых чисел… их множество… их, вообще-то, тоже бесконечно много, этих рядов… они пересекаются, обгоняют друг друга или отстают… числа… они связаны…
— Но счетчик у каждого свой! — воскликнул я. — При чем здесь…
Буданова едва заметно покачала головой. Она не знала. Она была генетиком; математика, теория чисел были ей чужды, это был другой мир, в котором жил Олег Николаевич Парицкий, а она только смотрела со стороны и помогала, как могла…
— Вы опоздаете на автобус, — сказала она.
Да, я опаздывал. Если задержусь еще на пару минут…
Евгения Ниловна повернулась на правый бок, достала из кармана халата и положила рядом с собой мобильник.
— Не бойтесь принять это решение, — сказала она уже довольно бодрым голосом. — Мне лучше, а такие приступы случаются со мной… ну, скажем, довольно часто. Поезжайте, Петр Романович. Я позвоню, если что. И вы звоните. Хорошо?
