Вся синева неба - Мелисса да Коста

понимает, что она хочет сказать. Ему не хочется говорить ни о своих провалах, ни о своих тревогах. Пусть ему дадут забыть об этом хоть на несколько секунд.

— Я думаю, тебе станет легче жить, и… и это может помочь тебе укорениться, когда случится блэкаут.

— Укорениться?

Она плотнее кутается в шаль.

— Да, в настоящем. Я хочу сказать…

Она как будто ищет слова на горизонте, в серо-белом небе.

— Твое прошлое стирается. Ты… Ты ничего не можешь с этим поделать. Это не в твоей власти…

Она говорит мягким голосом, как обычно.

— А твое будущее… оно…

— Моего будущего не существует.

Она сглатывает и кивает.

— Твое будущее тоже стирается. Значит…

Жоанна выдерживает короткую паузу, и он, кажется, понимает, куда она клонит:

— Значит, у меня остается только настоящее.

Она поворачивается к нему с явным облегчением: он понял.

— У тебя остается настоящий момент. И это… это хорошо в каком-то смысле.

Он смотрит на нее с капелькой горечи.

— А?

— Да. Мой отец когда-то переписал цитату и повесил на стену в гостиной. В ней говорилось: Настоящий момент имеет преимущество над всеми остальными: он принадлежит нам.

Уже давно она не говорила цитатами. Ему этого почти не хватало.

— Он был прав. И я думаю, если ты научишься жить в настоящем, будешь меньше страдать. Если решишь быть только в настоящем моменте и отпустить прошлое, тебе будет не так больно.

— Это выглядит так легко, когда ты говоришь. Отпустить прошлое.

— Я не говорила, что это легко.

Отголосок пережитого слышится в ее голосе. Эмиль пожимает плечами и, отведя взгляд от кружащих в небе чаек, поворачивается к ней.

— Ладно. Я готов учиться.

Ее довольная улыбка чуть окрашена грустью.

— Вот и хорошо. Я думаю, это пойдет тебе на пользу.

Эмиль не знает, поможет ли ему это преодолеть тревогу, но время, проведенное с Жоанной в качестве инструктора, наверняка облегчит ему жизнь.

— Жоанна, ты могла бы повторить мне цитату твоего отца… чтобы я записал ее в дневник?

— Да. Конечно.

В глазах ее мелькает огонек, словно какая-то мысль вдруг пришла ей в голову.

— Можно будет написать ее на двери кемпинг-кара, правда?

Перед глазами встает Жоанна с аметистовым гребнем в волосах, сосредоточенная, она старательно выводит красивые буквы на дверце кемпинг-кара, и он от души соглашается.

— Отличная мысль.

— Значит, вот как, твой отец записывал цитаты на стенах?

— А?

На улице пошел дождь. Им уютно и тепло в машине. Жоанна кутается в шаль, в руке черный фломастер. Она накладывает слой за слоем на буквы, которые написала на входной дверце кемпинг-кара. Сцена вполне похожа на видение Эмиля. Не хватает только аметистового гребня в волосах.

— Это твой отец научил тебя писать цитаты на стенах?

Она улыбается веселой детской улыбкой. Господи, как же она изменилась за считаные месяцы…

— Да. Они были повсюду.

— Это…

Он не знает, какое слово употребить.

— …оригинально.

Улыбка Жоанны становится шаловливой.

— Одна была даже в туалете. Она была из Дино Буццати[6] и гласила: Легче переносить нищету, когда можешь гадить как господин.

Эти слова в устах Жоанны, обычно такой стыдливой, звучат исключительно комично. И он не может удержаться от смеха.

— Тебе нравится? — спрашивает она, отрываясь на несколько секунд от своего занятия.

— Да. Я хочу такую же в нашем туалете, — заявляет он.

— Тогда я предоставлю тебе честь ее переписать.

— Я польщен…

Оба посерьезнели. Пок крепко спит на банкетке. Он все время спит. Жоанна в последний раз проходится по черным буквам. Настоящий момент имеет преимущество над всеми остальными: он принадлежит нам. Потом она вписывает имя автора, помельче и потоньше, внизу. Чарльз Калеб Колтон.

— Ну вот, — говорит она, наконец выпрямившись.

Она садится рядом с Эмилем на банкетку у стола. Оба не сводят глаз с фразы на белой двери. Какое-то подобие жизни возникло в их тесном доме. Новый штришок, личный и забавный. Как искорка задушевности.

— Думаю, мне бы очень хотелось иметь такого отца, как у тебя, — говорит Эмиль, по-прежнему глядя на цитату.

Она спрашивает с серьезным видом:

— А твой не любит цитат?

— Вряд ли… Мой отец — славный малый. Но… Я понимаю, что совсем его не знал.

Жоанна реагирует на его слова, нахмурив брови.

— Он проводил много времени на работе. А с нами, дома, часто бывал вымотан. Он старался уделять нам внимание, но… Думаю, у него было слишком много забот. Он чаще бывал погружен в свои думы, чем в нашу реальную жизнь. Работа, ипотека, проблемы со старшей дочерью… Я… Я даже не знаю, что он любил. Теперь я это понимаю. Не знаю, какую музыку он предпочитал слушать, о чем мечтал…

Он трясет головой.

— Бред, да?

До встречи с Жоанной он и не понимал, что прошел мимо собственного отца. Это была несостоявшаяся встреча. Пример человека, съеденного бытом. Человека, который не умел жить в настоящем и всю жизнь беспокоился о будущем. Эмиль думает, что и сам мог бы кончить как отец, поглощенный будничной рутиной, будь у него шанс дожить до старости. В юности он был живчиком. Был живым. Потом, с уходом Лоры, стал злым и апатичным. Он наверняка кончил бы как отец, только скорее в прошлом… предаваясь сожалениям, забывал бы жить в настоящем. Но случились болезнь, путешествие, встреча с Жоанной.

— Жаль, — тихо говорит Жоанна.

Эмиль склоняет голову, не сводя глаз с написанной на двери цитаты.

— Мне очень симпатичен этот личный штришок.

— Ммм, — мычит Жоанна. — Мне тоже.

— Надо нам и дальше украшать кемпинг-кар. Ты могла бы повесить здесь какие-нибудь из твоих картин.

Идея ей явно нравится, легкая улыбка появляется на лице.