Красные пианисты - Игорь Бондаренко

Глава десятая

Фак никогда не видел Мирбаха таким подавленным.

— Что стряслось, Иоганн? — кинулся он к нему, не здороваясь и не предлагая снять мокрый плащ.

— Может, я сначала разденусь? — спросил Мирбах.

— Конечно, конечно, извини меня…

— Дай чего-нибудь выпить, — попросил Иоганн, и это тоже было так непохоже на него.

— Но что с тобой?! Несчастье?!

Мирбах не торопился с ответом. Он выпил рюмку бренди, закурил. Видно, что ему трудно начать.

— Знаешь, я не буду писать эту книгу, — наконец выдавил он.

— Какую книгу?!

Но тут же Максимилиан понял, о чем идет речь.

— Ты шутишь! — невольно повысил он голос.

Действительно, разве это не шутка? Ведь именно Мирбах начал эту войну. В него уже дважды стреляли и присылали письма с угрозами, и все это не только не остановило его, но вызвало лишь большую ярость и желание работать… Что же могло сломить его?

— Расскажи мне все по порядку, — попросил Фак, пытаясь взять себя в руки.

То, что он услышал от Иоганна, могло бы показаться ему еще вчера невероятным.

После того как враги Мирбаха, испытав все средства, от подкупа до угроз, не смогли заставить его замолчать, они неделю назад похитили его шестилетнего сына. Не успел Иоганн сообщить в полицию, как раздался телефонный звонок и какой-то мужчина хриплым, измененным вероятно, голосом заявил, что если Мирбах тотчас же не пообещает, не поклянется, что не будет больше печатать свои грязные статейки об уважаемых людях Германии, не перестанет быть иудой, продающим свою родину красным, они убьют его сына.

Иоганн нисколько не сомневался, что убийцы выполнят свою угрозу и что их садистский, изощренный ум нашел именно то, что может заставить его замолчать. Они не давали ему даже времени на обдумывание и требовали немедленного ответа.

— И что же ты им ответил? — спросил Фак, которого трясло от этого известия.

— Что я мог сказать?.. У тебя нет детей, Мак, и ты не знаешь, что это такое… Когда я представил, что они действительно его застрелят… или задушат… возможно, будут мучить, а я могу спасти его… В общем, я сказал, что согласен…

— Они вернули его?

— Вернули…

Фак с минуту молчал.

— Может, они просто решили тебя попугать? — наконец выговорил он.

— Нет, Мак! Я хорошо их знаю. И по Дахау… да и вообще.

— Но неужели полиция не может оградить твою семью от этого кошмара?

— О чем ты говоришь? Полиция?.. А ты уверен, что и в полиции у них нет своих людей? Я — нет!

— Значит, мы трудились зря, — с грустью сказал Фак. — И с нами они могут делать все, что хотят! И не только с нами, но и с нашими детьми. Они снова пустят их на пушечное мясо, как когда-то пустили нас…

— Замолчи! Не говори так!

— А разве я не прав?

Мирбах обхватил руками голову.

— Разве не ты, Иоганн, позвал меня, — снова заговорил Максимилиан. — И я пришел… Да, у меня нет детей, и, может, поэтому я и жил до сих пор спокойно, рассуждая: при моей жизни этого не случится. Но ты позвал, и мне невольно пришлось посмотреть правде в глаза… Теперь уже я не могу вернуться к прежней жизни, спокойно пить свой мозельвейн… писать рассказы о любви в марте…

— Прости меня, Мак… Я действительно виноват перед тобой. Но сейчас я не могу иначе, не могу! Это выше моих сил.

Все это было так неожиданно для Фака. Ведь книга уже почти готова. Он сам за это время собрал немало материалов для нее. Еще немного, и они окончательно раскроют тайну Грюнзее… Как те теперь? Люди, с которыми он встретился, которых он узнал, от Шрота до Розенкранца, должны наконец явить миру свое настоящее лицо. Поэтому они с Мирбахом и назвали свою будущую книгу «Двуликий Янус. Открытая и тайная жизнь современных нацистов».

Скорее себе, чем Мирбаху, Фак твердо сказал:

— И все-таки книга должна выйти… И она выйдет… Под моим именем.

Мирбах с сомнением глянул на него:

— Конечно, если бы она вышла, это было бы замечательно. Наверное, я не должен сейчас говорить тебе это: ведь выход такой книги и для тебя сопряжен с большим риском.

Максимилиан поднял глаза на Мирбаха:

— А что они могут сделать мне?.. Здесь, в Австрии, они не посмеют…

— Я тоже хотел бы надеяться на это, — тихо проговорил Иоганн.

Они помолчали немного, каждый думая о своем. Потом Мирбах сказал:

— Я обещаю тебе, Мак, что как только я обеспечу безопасность своей семье, хотя я еще не придумал, как это сделать, то снова возьмусь за них… — И добавил: — Если ты твердо решил издать книгу, располагай всеми моими материалами.

— Но это большой труд, ты потратил не один год…

— Я делал это не ради денег… и не ради славы…

— Ну что ж, если ты не против, я рискну, не откладывая… Чем раньше выйдет эта книга, тем лучше.

Прощаясь, они крепко обнялись. Уже у двери Фак остановил Мирбаха:

— Ты забыл свою папку.

— Нет, это тебе.

— Что это?

— Дополнительные материалы.

— Значит, ты знал, что я поступлю именно так?

— Нет, Мак… Но я взял их на всякий случай…

Когда Мирбах ушел, Фак с нетерпением раскрыл папку. Там было двести с лишним страниц машинописного текста. К рукописи прилагался список бывших нацистов, которые связаны с секретными операциями на Грюнзее. Он скользнул глазами по списку. Его интересовало, есть ли кто-нибудь в этом списке, проживающий в настоящее время в Австрии. Вот Эрих Розенкранц.

«В 1945 году руководил затоплением в Грюнзее ящиков с секретными документами и фальшивыми деньгами».

О Розенкранце в рукописи Мирбаха Фак нашел несколько разрозненных выписок.

Эти выписки, выдержки из речей Розенкранца, как нельзя лучше ложились в книгу с названием «Двуликий Янус».

21 апреля 1944 года Розенкранц в речи «К матерям солдат» говорил:

«Вам выпало счастье быть современниками Адольфа Гитлера. Фюрер лучше всех знает, дальше всех видит, каким путем должен идти немецкий народ к достижению великой цели. Вы и ваши дети всеми силами должны способствовать выполнению исторической миссии, предначертанной нам Адольфом Гитлером».

Сам Розенкранц не щадил сил, чтобы как можно лучше «способствовать выполнению этой великой миссии». В 1939 году в «Кенигсбергер альгемайне цайтунг» он писал:

«Восточная Пруссия всегда уделяла большое внимание польской опасности. Несомненным успехом Германии является германизация польских земель. За несколько лет нашего пребывания в уезде Штум число детей в польских школах сократилось больше чем вдвое. Эти цифры говорят сами за себя. Тот, кто теряет молодежь, тот теряет будущее…»