Земля, до восстребования - Евгений Воробьев

Среди последних донесений, аккуратно подшитых к делу, на глаза попался клочок папиросной бумаги, неведомо как и с кем пересланный Этьеном:

"Дорогой и уважаемый Старик! Горячо поздравляю тебя с девятнадцатой годовщиной РККА. Передаю привет всем старым товарищам.

Твой Э."

А вот еще записка, неровные буковки, неуверенные штрихи, будто Этьен писал трясущейся рукой:

"Вдребезги болен и сегодня плохо соображаю. Прошу Старика написать мне несколько слов для ободрения духа. Передаю ему свой тоскующий привет.

Э т ь е н".

"Вот ведь какая планида у всех у нас, - подумал Берзин невесело. Даже тоскующий привет другу занумерован, и хранится он в папке с грифами на обложке: "Совершенно секретно", "Хранить вечно", "В одном экземпляре"... Так-то вот".

Записка от вдребезги больного пришла, когда Берзин находился где-то в горах Гвадаррамы.

Сегодня же послать ответную шифровку в Италию!

"Как же ты, Ян, после возвращения из Испании не перечитал внимательно все дело Этьена, не разобрал все буквы-закорючки до единой, не поговорил по душам с далеким другом? Конечно, дел с первого же дня, как только вернулся и переступил порог разведуправления, навалилось поверх головы, но это не может служить мне оправданием..."

На Берзина нахлынуло и уже не покидало теплое чувство к Этьену.

За листами дела Маневича-Этьена отчетливо вырисовывалось лицо Гри-Гри. Вот кто по-настоящему озабочен участью товарища!

Гри-Гри разработал несколько вариантов побега из тюремной больницы. Берзину показался весьма дельным план, при котором исчезновение Этьена из тюремной больницы могли обнаружить только спустя два часа после бегства и исключалась возможность всяких жертв при побеге... Но Илья, как явствует из копии письма, подшитого к делу, лишь напомнил Гри-Гри, что ему следует быть осторожнее. И никакой деловой подсказки, ни одного совета!

Между строчек письма слышится крик души Гри-Гри:

"Ведь, в конце концов, я должен не только бояться, но прежде всего делать дело! С умом, само собой разумеется, но делать дело, а не сидеть у тюремных ворот и ждать погоды!..

Какой все-таки молодец Этьен! Ни одной жалобы или намека на нее. На его месте от многих можно было бы ожидать не только жалоб, но даже ругани, причем ругани, заслуженной нами...

Без принятия хирургических мер Этьену угрожает пребывание в больнице до полного выздоровления..."

Это значит - пребывание в тюрьме до окончания срока заключения. Пусть Гри-Гри и в дальнейшем не стесняется делиться с Центром планами освобождения Этьена.

Судя по переписке с Гри-Гри, Илья совершил две ошибки: не имея никаких прочных доказательств, исходя из примитивной логики, которая могла быть свойственна лишь глупому противнику, он предупреждал об опасной секретарше и рекомендовал помощь адвоката, который несимпатичен Этьену и Гри-Гри. Почему же не доверять мнению, интуиции товарищей, находящихся там, на месте?

А Гри-Гри пишет Илье:

"Наше счастье, что секретарша - человек верный, она доказала это делом. Ваши подозрения напрасны".

Из записки Этьена, адресованной Гри-Гри:

"Последняя твоя записка не дошла. Связную обыскали перед свиданием с женихом, и она вынуждена была проглотить писульку. Привет Старику. Прощай.

Э.".

Значит, совершенно очевидно, что у Этьена появилась в тюрьме какая-то более или менее надежная связь... Почему же Илья ничего об этом не доложил? Или считает, что невесте, которая глотает писульки, также нельзя доверять?

Листая страницы личного дела Маневича-Этьена, Берзин усомнился в правильности своего старого приказа - подать прошение о помиловании. Был смысл подавать прошение сразу же, как только Кертнер оказался в тюрьме. Но такое прошение должно было сопровождаться целым рядом организационных мер! И большие взятки могут помочь в подобных случаях. Однако нельзя теперь требовать от Этьена, чтобы он поступился всеми тюремными связями, когда без них он не мог бы жить и работать, связи эти - единственные, и никаких других связей мы установить с ним не сумели.

Берзин листал личное дело полковника Маневича, все глубже заглядывая в прошлое, возвращаясь к тем дням, когда красных командиров еще не называли полковниками, майорами, капитанами, а к нему, к Берзину, еще не пристало прозвище "Старик".

Личное дело хранило в копиях все справки и бумажки, какие в прошедшие годы были выданы Маневичу: о лётном пайке, о путевке для дочери Тани в пионерский лагерь, об отпуске дров со склада, о выдаче нового обмундирования. Берзин задержался взглядом на письме, отправленном в Чаусы, в исполком, с просьбой помочь родителям военнослужащего Л. Е. Маневича и отпустить им по государственной цене восемь листов кровельного железа для ремонта прохудившейся крыши. Сюда же подшита справка от местных властей о социальном положении родителей:

"Из имущества означенные граждане имеют ветхий дом и ветхий сарай. Торговлей не занимаются".

Листая подшитые бумаги от конца к началу, Берзин уткнулся в анкету молодого Маневича, ту самую, которая лежала на столе во время первой беседы с будущим разведчиком.

Более чем закономерно, что Маневича перевели тогда на работу в разведуправление!

Старший брат, Жак Маневич, с юных лет участвовал в революционном движении, состоял в РСДРП(б). Был арестован, с помощью сестры бежал из каторжного централа в эмиграцию. Там получил медицинское образование. Позже товарищи Жака по подполью привезли к нему в Швейцарию младшего брата Леву. Родом Маневичи из белорусского городка Чаусы, семья бедная, и учить мальчика было не на что. После февральской революции братья вернулись в Россию. Девятнадцатилетний Лев Маневич добровольно вступил в Красную Армию, сражался за советскую власть в Баку, а затем против Колчака, был комиссаром бронепоезда. Член РКП(б) с 1918 года. Партбилет No 123915. После гражданской войны стал слушателем Военной академии. Окончил академию с отличием и поступил на курсы усовершенствования начсостава при Военно-воздушной академии.

Во время первой беседы Берзин спросил Маневича:

- Как вы отнеслись бы к предложению перейти к нам на работу? Придется и по белу свету поездить...

Маневич не торопился с ответом.

- Языки знаете? - тоном полувопроса продолжал Берзин.

- В Самаре меня даже обзывали полиглотом. После одного случая...

- Какого же?

- Еще в двадцатом году. Я тогда работал заврайполитом. Дорожная Чека задержала двух подозрительных - мужчину и женщину. Хотели обыскать - те скандалят, требуют французского консула. По-русски вроде бы понимают плохо. Чекисты, чтобы соблюсти дипломатию, позвали на помощь. Я попросил не представлять меня той парочке, сел молча в стороне, послушал. Потом один чекист взял из рук женщины сумочку, разрезал подкладку, достал оттуда пластинки золота и документы.