Франкенштейн. Подлинная история знаменитого пари - Перси Биши Шелли

Записки о шестинедельной поездке по некоторым областям Франции, Швейцарии, Германии и Голландии

Со времени этой поездки прошло уже почти три года; дневник, который я тогда вела, содержал лишь беглые заметки; но я так часто рассказывала о своих приключениях и описывала места, по которым мы проезжали, что, вероятно, помню все сколько-нибудь значительное.

Мы выехали из Лондона 28 июля 1814 г., в очень жаркий день, какие случаются в нашем климате лишь однажды за много лет. Я не принадлежу к выносливым путешественникам и сильно страдала от этой жары, пока, прибыв в Дувр, не освежилась морским купанием. Так как мы хотели совершить переезд возможно быстрее, мы не стали дожидаться пакетбота, отправлявшегося на следующий день (было около четырех часов пополудни), и наняли небольшую лодку, решив переправиться в тот же вечер, что заняло бы, по уверениям лодочников, каких-нибудь два часа.

Вечер был прекрасный, погода почти безветренная; паруса едва шевелились под ленивым бризом; взошла луна, сгустилась тьма, а с нею появилась мертвая зыбь, затем подул ветер, подняв на море такую волну, что нашу лодку сильно бросало. Я мучилась морской болезнью и, как обычно в таких случаях, проспала большую часть ночи, а просыпаясь, всякий раз спрашивала, где мы, и всякий раз получала неутешительный ответ: еще не прошли и полпути.

Дул сильный встречный ветер; если бы не удалось высадиться в Кале, лодочники предложили отвезти нас в Булонь. Вместо обещанных двух часов их прошло много, а мы все еще были далеко от цели; луна скрылась в багровых грозовых тучах, и перед рассветом в небе сверкнула бледная молния.

Мы с трудом подвигались против ветра, как вдруг грозовой шквал ударил в парус, и волны захлестнули лодку; даже лодочники признали, что опасность была немалая; но им удалось зарифить парус; ветер вскоре переменился, и мы смогли идти прямо в Кале уже по ветру. Я очнулась от беспокойного сна, как раз когда мы входили в гавань и над причалом вставало в безоблачном небе огромное красное солнце.

Франция

Утомленная переездом и качкой, я со своими спутниками211 побрела по песчаному берегу к гостинице. Впервые я услышала смутный гул голосов, говоривших на чужом, непривычном языке, и увидела людей, одетых совершенно иначе, чем на нашей стороне пролива: женщин в высоких чепцах и коротких кофтах, мужчин с серьгой, дам в высоких шляпках или coiffures212, причесанных так, что все волосы подобраны на макушке и ни один локон не выбивается на висок или щеку. Впрочем, в манерах жителей Кале есть нечто очень приятное, располагающее в их пользу. Англичанин мог бы тут вспомнить, что при взятии Кале Эдуард III213 изгнал коренных жителей и почти целиком заселил город своими соотечественниками; но нравы здесь, к сожалению, не английские.

Мы провели в Кале весь первый день и почти весь следующий: накануне нам пришлось оставить багаж в английской таможне, и его должны были прислать пакетботом, а тот из-за встречного ветра прибыл только к ночи. Ш[елли] и я пошли прогуляться по укреплениям за городскою чертой; там оказались луга, где сушилось сено. Пейзаж был совершенно деревенский и очень приятный.

30 июля, около трех часов пополудни, мы выехали из Кале в кабриолете, запряженном тройкой лошадей. Для людей, которые до тех пор не видели ничего, кроме щегольских английских экипажей с форейтором, в нашей повозке было нечто невыразимо комическое. Кабриолет несколько похож на дорожную коляску, но на двух колесах, а потому не имеет боковых дверец; в него садятся спереди, и для этого передок откидывается. Все три лошади впрягаются рядом, самая рослая – посредине; она кажется еще огромнее из-за непонятной упряжи, похожей на пару деревянных крыльев, укрепленных у нее на спине. Постромки веревочные. За форейтора сидел странный человечек с длинной косицей; он щелкнул кнутом, и мы покатили, провожаемые взглядом унылого старого пастуха в треугольной шляпе.

Дороги оказались отличные, но жара стояла нестерпимая, и я сильно от нее страдала. Первую ночь мы провели в Булони, где запомнили некрасивую, но очень приветливую горничную. Тут мы впервые заметили, насколько они отличаются от английских. У нас они чопорны, а когда хоть сколько-нибудь освоятся, становятся наглы. Во Франции люди из простонародья держатся так же вежливо и свободно, как хорошо воспитанные англичане; они обращаются к вам как к равным, и, следовательно, дерзость невозможна.

Мы заказали лошадей на ночь, но слишком устали, чтобы ими воспользоваться. Возница потребовал денег за весь перегон. «Ah, madame, – сказала горничная, – pensez-y; c’est pour dédommager les pauvres chevaux d’avoir perdu leur doux sommeil»214. Английская горничная так бы не пошутила.

Первое, что поразило наши английские глаза, это неогороженные поля215; однако на них зрел отличный урожай. Виноградников мы не видели вплоть до Парижа.

Жаркая погода удерживалась, и путешествие крайне утомляло меня. Это побудило моих спутников торопиться; поэтому на следующую ночь мы нигде не останавливались и около двух часов дня прибыли в Париж.

Здесь нет гостиниц, где можно остановиться на любой срок: поэтому нам пришлось снять комнаты в гостинице на неделю. Они были дороги и не слишком удобны. Как и всюду во Франции, главной комнатой была спальня. Был еще чуланчик, где тоже стояла кровать, и прихожая, которую мы превратили в гостиную.

Жара стояла такая, что мы могли выходить только под вечер. В первый вечер мы гуляли в Тюильрийском саду; это типичный чопорный французский сад: деревья подстрижены, и совсем нет травы. Бульвары показались мне несравненно приятнее. Кольцо их почти окружает Париж и тянется на восемь миль; бульвары очень широки и по обе стороны обсажены деревьями. На одном конце находится великолепный фонтан, непрерывно плещущий свежими струями. Поблизости расположены ворота Сен-Дени с прекрасной скульптурой. Не знаю, насколько она теперь изуродована варварством завоевателей216, которые не удовольствовались тем, что захватили наполеоновские трофеи, но в бессильной злобе разрушили эти памятники своих поражений. Тогда я видела ворота во всем их великолепии, заставлявшем думать, что в Париже возродилось величие древнего Рима.

Проведя в Париже неделю, мы получили небольшой денежный перевод, освободивший нас из плена, который становился тягостным. Куда направиться далее? Обсудив множество планов, мы остановились на одном, довольно эксцентричном, но пленившем нас именно своей романтикой. В Англии мы не сумели бы осуществить его, не подвергаясь постоянным издевкам; во Франции к причудам ближних относятся куда более терпимо. Мы решили обойти Францию пешком; но так как я была слишком слаба для больших переходов, а сестра моя