Изобретение зла - Сергей Герасимов

Желудок не брал эту дрянь. Сейчас все его ребята были мертвы, но ему было почти все равно. Он слишком ослабел от голода. Сердце стучало у самого горла и то и дело сбивалось с ритма. Иногда оно совсем замирало и тогда майор делал глубокий вдох, чтобы запомнить вкус воздуха, если этот вдох окажется последним. Но сердце сильно ударяло и заводилось снова.

В последние дни или часы стало чуть светлей. Или его глаза изменились так, что стали воспринимать темень как подобие света. Он снова видел блестящие ромбики на дверях, но уже не читал номера. Он ещё мог идти, придерживаясь рукой за стену, но чаще он полз. Полз просто так, потому что сильно ослабевшая пружинка чести упруго подталкивала его, не позволяя сдаться окончательно. Он протер до дыр брюки на коленях, а стертые ладони уже не воспринимали боли.

Он услышал треск и грохот. Чудовище скакало между полом и потолком как каучуковый мяч, но оно не особенно спешило приблизиться. Какой ужас, спокойно подумал кто-то мертвый внутри него. СТС. Всего лишь СТС.

Что он знал об этих существах? Совсем немного - лишь то, что однажды проходили в кратком, на две недели, курсе военной истории. Тогда была весна и сочная сирень разрослась так, что почти закрывала зарешеченные окна училища милиции. Сирень ещё только собиралась цвести. Низенький подполковник, иссохший как мумия, скрипучим голосом говорил о несуществующих СТС. Говорил исключительно матом, но исключительно разнообразно, ухитряясь небольшим набором слов выразить самую сложную мысль. (Это перед смертью, - подумал майор Томчин в скобках, - только перед смертью бывают воспоминания, яркие как бред.) В ту же весну подполковник умер от рака. Предполагали, что в них живут души людей, погибших в величайшей войне. Возможно оно и так. Чья душа живет в этом скачущем звере? Чья бы душа ни жила, это мне не поможет. Батарея совсем разрядилась - не хватит даже на то, чтобы прострелить себе висок. Он приблизил ствол к виску и нажал крючок. Ничего - и лишь ещва ощутимая струйка теплого воздуха, мягкая, как дыхание женщины. Раздиратель приближался. Если он прыгнет на меня, то раздавит своим весом, раздавит как вредное насекомоме, - думал майор и пытался представить себе насколько страшен конец - быть раздавленным. Ему даже не обязательно меня разрывать...

Он отбросил лучевик вдаль коридора и поднялся, выпрямился, прислоняясь к стене. Умирать нужно достойно. Хотя, какая разница, если никто не узнает, как ты умер. Вдруг синий свет резанул его по глазам. Свет был ярок как полуденный солнечный диск или близкий огонь электросварки. Еще минуту он ничего не видел, а только слышал все затихающие прыжки монстра. Прыжки затихали, но не удалялись.

Он начал видеть не сразу. Глаза слишком привыкли к темноте, чтобы безболезненно перенести подобную вспышку. Вначале он стал различать контуры квадратов на потолке и стене и понял, что это окна и те фигуры, которые окна бросают на потолок. Потом он стал различать цвета, но лишь зеленый и красный. И только после этого он заметил скачущее существо. Оно сильно изменилось.

Казалось, Раздиратель был раньше накачан воздухом, а теперь его проткнули иглой и воздух стал выходить. Сейчас от него осталось меньше половины. Он ещё продолжал скакать, но его прыжки далеко не доставали до потолка. Он уменьшался на глазах. Майор почувствовал новую силу в теле. С каждым вдохом он становился все сильнее. Он оттолкнулся рукой от стены и сделал несколько шагов вперед, все ещё шатаясь. Потом разогнул спину, постоял, повернулся и сходил за лучевиком. Не гоже бросать табельное оружие. Когда он подошел к монстру, тот уже не прыгал и даже не стоял лишь присел на корточки и пытался поднять голову. Сейчас он стал очень похож на человека. На худенького юношу в шрамах, с обожженной головой.

Майор подошел к Раздирателю и взял его за волосы. Волосы расли только на левой половине головы, правая, похоже, была сожжена огнеметом. Он взялся за волосы и дернул голову вверх. Очень молодое лицо. Щека разорвана. Большие глаза и в них - старость.

"Ты кто?", - попытался спросить майор, но его горло не сумело произвести ни малейшего звука.

- Меня зовут Манус, - прошептал юноша. - Это третий уровень. Вы знаете, что сейчас включился третий уровень? Эта синяя вспышка...

Майор снова попробовал произнести простые слова, но снова остался нем. Это ничего, - подумал он, - это от утомления. Нервное. Пройдет.

- Мне плохо.

"Плохо ему, - подумал майор, - нашел чем удивить."

- Почему вы молчите? Вы не боитеть третьего уровня?

Майор попробовал поднять его - все же не СТС, а человек, по крайней мере с виду. Юноша оказался неестественно легким. Он продолжал таять уже на глазах у майора, пока не превратился в пустую кожу с несколькими костьми внутри. И все же, он был ещё жив.

Железяка его убивает! - возмущенно подумал майор.

- Нет, она не убивает меня, - сказал юноша, словно прочтя эту мысль, она записывает меня в архив.

Еще через минуту от тела остался только клок волос. Очевидно, клок волос в архиве не понадобился. Майор положил клок в карман и пошел к выходу.

Номер ближайшей двери оказался всего лишь тридцать девятым. Вскоре показался дверной проем. Дверь была снята с петель и унесена на экспертизу. Госпиталь выглядел так, как будто был оставлен пять минут назад. Впрочем, слишком пусто здесь.

Он захотел выругаться, но изо рта вырвалось лишь шумное дыхание. Речь к нему так и не возвратилась в эту ночь.

98

Город пережил всего одну ночь третьего уровня. И даже не всю ночь, а лишь часть той ночи. Большинство жителей заметили вспышку, но никто из них ничего не сказал по этому поводу. Небо придвинулось совсем низко и каждая звездочка на нем распустилась как цветок. Небосвод покрылся россыпью огненных шаров, похожих на шары фейерверка, но неподвижных. Время от времени пролетали огненные знаки, бессмысленные и никак не связанные друг с другом. Некоторые были пожожи на огненных ящериц, некоторые - на огненные глаза, некоторые - на огненные многоугольники. Сияние прорезывалось сквозь щели ставен и люди, желающие спать, вставали и затыкали в ставнях щели. Они вставали и ложились молча. Казалось, что во всем городе осталась лишь одна говорящая голова - голова Прозерпины

Великолепной, насаженная на кол на центральной площади, у эшафота.

Голова открыла глаза и отразила глазами цветущее небо; отражение оказалось перевернутым. Провела длинным языком по черным губам. Ее язык был так длинен, что легко ощупывал все пространство щек.

- Так-то вам! - сказала она и пошевелилась, как будто примериваясь к прыжкку. - Так-то вам. Теперь меня будете слушать! Один мой голос остался!

Но нет. Небо становилось ярче и звезды цвели все свирепее и вот уже обозначились три ряда кольев, недавно вбитых, ещё пахнущих смолой. На нескольких уже торчали первые головы.