Отец Арсений - Духовные отца Арсения

Ушла от следователя, а мысли в голове: «Странный человек, не подлавливает он меня?» На третий день перевели в Бутырки, получила продуктовую передачу и вещевую, на двенадцатый день вызвали ночью на допрос к Василенко, встретил приветливо, спросил, освоилась ли в тюрьме, и стал писать второй протокол допроса: «Прошлый раз тебе все рассказал, сиди и молчи, и, конечно, молиться будешь». Протокол писал долго, вдруг без стука открылась дверь, по шагам поняла, вошло несколько человек – сидела спиной к двери.

Василенко вскочил, крикнул мне: «Встать!», и по стойке «смирно» отрапортовал: «Докладывает следователь Василенко, товарищ, – и далее назвал высокий чин для работников ОГПУ, – ведет допрос сектантки Хохловой, следствие заканчивается, необходимые показания получены, вещественные доказательства, изобличающие ее деятельность, приобщены к делу».

Начальствующий голос сказал: «Необходимое взбадривание для ускорения следствия применяете?»

«Применяю, товарищ», – и далее следовал ранг и фамилия вошедшего. «Продолжайте!» – последовал ответ, и начальство вышло. Василенко сел и продолжал писать протокол; закончив, дал прочесть – построенный на вопросах и ответах протокол растянулся на несколько страниц, я подписала его – от первого он отличался мало, но был длинен и подробен.

«Вот и все, Ия, – сказал Василенко, – главное отколоть тебя от группы, превратить твой арест и высылку в обыкновенную профилактическую операцию по очищению социалистического общества от вредных элементов. Возможно, тебя и вспомнят при проведении следствия по другим арестованным, но ты срок уже получила, и тебя больше не тронут. Сколько таких, как ты, через наш аппарат проходят, представить себе не можешь! Прощай, голубушка! Думаю, все у тебя хорошо будет, молодая. Напоминаешь дочь Зинаиду – в горах погибла. Не забывай, вспоминай нас обоих. Прощай!» Крепко пожал руку и, чуть-чуть касаясь волос, провел рукой по голове, тяжко вздохнул и вызвал конвойного.

Пробыла несколько дней в Бутырках, в пересыльной тюрьме, был этап, ссылка в Караганду, жила на вольном поселении, работала, часто увольняли за то, что ссыльная, потом опять брали на работу, жилось голодновато, но мама присылала посылки, и жить было можно.

Все, кто был арестован со мной по бывшей общине, получили от пяти до восьми лет лагеря, только Клавдия Викторовна и я получили ссылку, она за преклонностью возраста – пять лет, а я, благодаря милости Божией, явленной через следователя Василенко Владимира Павловича, только три года.

Действительно, великую милость проявил ко мне Господь – в месте, где никто и никогда не давал пощады, нашелся человек, проявивший милосердие, доброту. Человек, с которым никогда не пришлось больше встретиться. Все же однажды встреча произошла, но, к сожалению, заочно, через тридцать пять лет. Работала в большой библиотеке, фамилия давно стала не Хохлова – другая, более тридцати лет была замужем, ссылка забылась, но следователя Василенко Владимира Павловича и Зинаиду, его дочь, помнила всегда, молилась за них. Пришлось мне довольно долго работать с милой женщиной, Светланой Владимировной Швырковской. Мы подружились, невольно о многом говорили, и она стала постепенно рассказывать о своей жизни, о детстве, матери, но об отце совершенно не упоминала. Знакомство перешло в дружбу, и постепенно мы хорошо узнали друг друга, и стали они бывать у нас, мы тоже приезжали к ним.

Однажды мой муж заговорил о тысяча девятьсот тридцать третьем, тридцать четвертом годах, культе личности, и Светлана Владимировна сказала, что ее отец в эти годы работал в ОГПУ, потом в НКВД и в 1936 году был расстрелян за потерю бдительности, а ее с матерью выслали в Сибирь.

Слушая Светлану, почему-то спросила: «Не было у вас сестры Зинаиды, погибшей в горах в 1931 году, и не было ли отчество отца Павлович, фамилия Василенко?» Светлана Владимировна разволновалась, спросила, откуда мне это известно, и я рассказала о встрече с ее отцом, допросе, протоколе, как вел следствие по моему делу и спасал от лагеря.

«Да! Да! Папа был такой. Он очень мучился происходящим в те годы, возмущался, пробовал говорить начальству и даже написал докладную в ЦК партии и руководству наркомата. Вскоре его арестовали и расстреляли. Конечно, в 1956 г. посмертно реабилитировали, маме и мне разрешили вернуться в Москву и даже дали двухкомнатную квартиру».

Вот и все, что хотела рассказать о своей встрече со «странным», как мне тогда казалось, Следователем.

Неисповедимы пути твои, Господи! Добавлю только, что Светлана Владимировна и ее мать, оказывается, еще в ссылке в Сибири пришли к вере. В 1962 году подробно рассказала об этом допросе о. Арсению, он сказал: «Напишите»

Отрывок из воспоминаний Ии Сергеевны.

Из архива Т. Н. Каменевой.

ВОСПОМИНАНИЯ А. Ф. БАТУРИНОЙ

(ОТРЫВОК ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ)

Еще за несколько лет до кончины отца Арсения многочисленные воспоминания его духовных детей широко распространились в самиздате среди верующих, полюбились, стали чем-то родным и близким. Несмотря на то, что он говорил, что воспоминания об общине могут быть прочтены только после его смерти, все же многое из написанного неизведанными путями появилось на руках читателей еще при его жизни, и это огорчало его.

Воспоминания об о. Арсении, его духовных детях, общине являются бесценным духовным наследием, оставленным нам, живущим. Мы, знавшие его и духовно росшие под руководством отца Арсения, рано или поздно уйдем (многие уже ушли) в мир иной, а написанное, возможно, останется и согреет душу человеческую. Мои воспоминания вряд ли добавят что-либо новое, тем более что в основном пишу о людях, окружавших его, и об их пути ко Господу. Случилось многое, помешавшее мне написать свои записки при его жизни. Время сделало свое, я стала очень старой, больной, но память Господь сохранил.

Временами приезжаю с внучкой в город, где провел 17 лет своей жизни наш батюшка – старец, иеромонах отец Арсений, вхожу в домик Надежды Петровны – она еще, слава Богу, бодра и здорова – горячая волна воспоминаний охватывает душу, все как при нем: комната, где он жил, иконы, горящие лампадки, кресла, книги, диван, на котором он отдыхал, окно в любимый им сад. Глубокая грусть и в то же время состояние благости, ощущение незримого присутствия о. Арсения наполняют душу. Здесь он, он с тобой!

Иду на кладбище; на небольшом гранитном камне, привезенном из Москвы, высечена надпись:

Отец Арсений

1894–1975

Мы долго размышляли, надо ли написать «иеромонах» (так, конечно, было бы правильно), но для нас, его многочисленных духовных детей, был он отцом Арсением, и слова на могильном камне утверждали это. Мирское имя, отчество и фамилию также решили не писать. Вероятно, пройдут долгие годы, и когда-нибудь подлинные имена тех, кто писал воспоминания о себе и других, будут восстановлены нашими детьми, сейчас еще не время, слишком все еще опасно.

Я, вероятно, одна из первых духовных детей о. Арсения, которая пишет свое настоящее имя и фамилию – слишком стара, и Господь скоро призовет к Себе.

А. Ф. Батурина.

Из архива Т. Н. Каменевой.

СЕЛО КРЯЖИ

Выслали меня на три года в глухое северное село на Урале. Высокие заборы, крепкие ворота, ставни на окнах, собаки во дворах, словом, каждый дом – крепость.

Стучись, проси, умоляй – ворота, дверь не откроют, не пустят даже во двор. Идешь по улице, встречаешь человека – не взглянет на тебя, только собаки заливаются за заборами. Но все это узнала только после приезда в село.

По направлению районного НКВД определили мне место ссылки – село Кряжи.

Зарывшись с головой в сено, ехала на санях по скалистой снежной дороге к месту своего назначения, сильно мерзла.

Возчик всю дорогу молчал и только раз сказал:

– Тяжело тебе будет, село неприютное, чужих не любят, как жить-то будешь?

Ответила: – Бог поможет.

– Бог-то Бог, да сам будь неплох, – ворчливо проговорил старик. Пыталась расспрашивать, задавать вопросы. Ответил два-три раза: «Угу», – и замолк. Так я ничего и не узнала про село или деревню, куда ехала.

Утром въехали в село.

– Твоя, девка, деревня, слезай!

Слезла, взяла мешок с вещами. Морозно, по земле мела поземка, где-то истошным лаем заливались собаки. Вдоль длинной улицы растянулись дома, пустынно. Лишь вдалеке женщина несла на коромысле от колодца ведра с водой.

Попыталась догнать, женщину, но она скрылась за заборами, улица опять стала безлюдной. Постучала в одни ворота – не открыли, во вторые, третьи, десятые – в ответ на мой стук за заборами злобно лаяли собаки. Иду, стучусь, – село словно мертвое; из труб над домами поднимается дым – топят печи, но никто не показывается, безлюдно.

Прошла село, пошла обратно, увидела у колодца женщину, подошла к ней, спрашиваю, где можно остановиться.