Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В такой ситуации оставалось единственное — помечтать о несбыточном. Представить, что героиня моя живет вот здесь, рядом со мной, проходит мимо, задевая мое плечо, как бы нечаянно рукавчиком своего ситцевого платьишка… А на ее руке видна у самого локотка небольшая родинка, которую почему-то вдруг захотелось поцеловать, ощутить ее девичью кожу, покатость плеч, притянуть к себе, прижать крепко-крепко и что-то прошептать в прикрытое прядью русых волос ушко. Как-то она отреагирует на это? Да нормально отреагирует, как все девушки ее возраста, которым так не хватает нежных слов и ласковых прикосновений.
Размечтавшись, почувствовал, как мощная волна желания прокатилась внутри меня и кровь прилила к голове. Сквозь полупрозрачную дымку увидел ее глаза: сияющие и счастливые, но длилось это ровно мгновение, а потом видение исчезло столь же внезапно, как и появилось. Но в воздухе остался неуловимый аромат полевых цветов, речной воды и еще что-то неописуемо-приятное, трепетно-неуловимое, как она сама. Наверное, надежда. Именно она обостряет все чувства и заставляет верить в несбыточное.
Встряхнул головой и оглядел свое жилище. Пусто. Никого. А что это было? Наваждение? Или какая-нибудь там мудреная телепортация? Не так и важно, но я вроде как почувствовал ее, ощутил по- настоящему, как живую, и она сделалась для меня близкой, желанной, а это уже что-то…
И тут я услышал ее голос… Где-то совсем близко, будто бы за стеной моего дома. Она говорила, чуть картавя, и не совсем правильно ставила ударение в словах. Но что именно она говорила, разобрать не мог. Так обычно слышатся звуки из-за реки в туманную ночь, которые, отражаясь от водной поверхности, слегка искажаются и долетают до тебя, словно чужая незнакомая речь.
Прикрыл глаза, и опять, как в первый раз, меня окутала пелена, а потом в стене будто бы открылось какое-то заветное оконце. Нет, не телевизионный экран, хотя отдаленное сходство и было, а именно окошко со ставенкой, за которым разглядел деревенскую улицу, рубленные из свежей, янтарного цвета сосны дома, покрытые тесовыми крышами, с резными ставнями и тяжелыми, закрытыми наглухо воротами. По улочке, вздымая пыль босыми ногами, бабы шли за водой с большими обмотанными холстиной коромыслами на плечах. И сами они были закутаны чуть ли не до глаз в цветастые платки. Проехала телега, груженная мешками с зерном, сыпавшимся через разошедшуюся старую рогожу.
…А вот и моя героиня промчалась босая с туеском в руках, из которого высыпались спелые земляничные ягоды. Мне захотелось окликнуть ее, но сдержался. Пока не время. И тут почувствовал — улыбаюсь! Непонятно чему и с какой стати, но улыбка сама вползла мне на лицо, расправила морщинки, расширилась грудь от могучего вздоха и понял: внутри меня зародилось что-то похожее на чувство к этой самой девушке, моей героине. Оказывается, как мало нужно, чтоб увидеть человека иначе, как бы со стороны, и он уже не безучастен тебе.
Тогда я решился на большее и негромко позвал ее. Она оглянулась, пошла на зов и ненадолго остановилась возле двери моего дома, а потом решительно вошла внутрь, держа в одной руке берестяной туесок, а другой смахивая пот с веснушчатого лба. Но дальше порога не пошла, лишь насмешливо оглядела меня, фыркнула, будто ей смешинка в рот попала, и звонко засмеялась.
Мне стало неловко за свое жалкое убранство и беспорядок и, чтоб как-то скрыть смущение, о чем-то спросил ее. Она ответила. И мы заговорили. Не помню о чем. То ли о хорошей погоде, то ли какой сон ей приснился, или о поспевшей малине в соседнем буераке, а может, и вовсе на другие темы. До меня не совсем доходил смысл ее ответов, но я соглашался, кивал головой и беспрестанно улыбался и даже смеялся над чем-то, чувствуя себя счастливым, как никогда в жизни. Она окончательно околдовала меня и, не выдержав, решился обнять ее, притянуть к себе, но… она тут же исчезла… Я же остался в нелепой позе просителя подаяния с протянутой рукой и все с той же глупой улыбкой на лице.
«Нет, красавица, шалишь, я в эти игры баловаться не намерен, — заявил сам себе решительно, воображая, будто бы она меня непременно слышит, — Сейчас поглядим, кто в доме хозяин…» — и решительно сел к машинке.
Теперь во мне бурлили и рвались на волю самые смешанные чувства — от любви до ненависти. Я мог задушить ее собственными руками, а потом рыдать над бездыханным телом. Так, кажется, писали в далеком девятнадцатом веке, Красиво звучит: над бездыханным телом! Я действительно испытал колдовское чувство, пытаясь вдохнуть в нее душу и тем самым оживить придуманный сию минуту образ. Готов был поверить в рассказы очевидцев спиритических сеансов, где они якобы вызывали души умерших и беседовали с ними. Только что я испытал нечто подобное, и мне хотелось проделать это еще и еще раз, и так до бесконечности. Не знаю, если бы не мерный рокот включенной машинки и уже часть напечатанного текста, то, может быть, так и поступил. Но работа отвлекла и тем самым спасла меня от вхождения в спиритический экстаз. И повествование мое начало разворачиваться стремительно и почти самопроизвольно.
…То, что мне представилась, а потом и ожило, выглядело примерно так. Героиня моя сидела на лавке с низко опущенной головой в небольшой опрятной комнате, а рядом стояла пожилая женщина, судя по всему, ее мать, и ласково гладила ту по лицу своей старческой ладошкой. Но вот дверь в избу открылась, и появились новые герои: еще две женщины среднего возраста, видно, родственники, а вслед за ними вошел хромой старик с посохом, как у странника в руках. Они отошли в угол и стали о чем-то шептаться так,
