Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начало книги включает четыре вставных рассказа, три из которых вложены в уста Синдбада, а один – старшего визира. Переход к вставным историям осуществляется, как и во всех произведениях жанра обрамленной повести, посредством простейшей связки. Рассказчик ссылается в разговоре на какое-нибудь происшествие, и собеседники просят его подробно рассказать об этом, например: «Хоть я и мудрец, и ученый, – сказал Синдбад, – но все же я не обольщусь вашими речами и не поддамся лести, как это случилось с той обезьяной, которая угодила в силок из-за речей лисы. – Расскажи нам об этом, – попросили мудрецы» (здесь и далее перевод М.-Н.О. Османова).
Став жертвой клеветы, царевич не может защитить себя, ибо должен хранить молчание, и тогда на его стороне выступают семь визиров, которые стараются оттянуть время и не дать казнить наследника, чтобы через неделю он смог оправдаться сам. После двух рассказов каждого из пяти визиров следует один рассказ клеветницы-рабыни, которая пытается опровергнуть их доводы. Шестой визир рассказывает три истории, а после двух историй седьмого визира в роли рассказчика выступает царевич, прервавший молчание. Ему принадлежит десять рассказов. Перед заключением в «Синдбад-нама» следует глава, представляющая собой стилизацию под старинную книгу советов – «Изречения, высеченные на стене дворца Фаридуна».
Все действующие лица доказывают свои утверждения, рассказывая истории, коих в книге насчитывается тридцать четыре. Это животные притчи и типичные бытовые сказки. И тот и другой тип рассказов отличается достаточно большим объемом и развитым сюжетом. В некоторых сказках участвуют и животные, и люди. Таков, к примеру, «Рассказ о воре, льве и обезьяне». В нем повествуется о том, как вор, вознамерившийся совершить ограбление в караван-сарае, не преуспел в своем замысле, ибо сокровища охранял бдительный сторож. Досадуя на неудачу, вор решил украсть хотя бы коня, однако у коновязи он в темноте оседлал льва, который вышел на охоту. Под утро вор понял, что скачет верхом на кровожадном льве, испугался и, когда они доскакали до каких-то деревьев, уцепился за ветку и влез на дерево. Лев, тоже пребывавший в страхе, продолжил бег, пока не встретил обезьяну, которая, воздав ему почести, стала расспрашивать о причине гнева и задумчивости царя зверей. Лев рассказал ей историю своих ночных злоключений, и обезьяна посоветовала ему отомстить «наглецу за дерзость, непочтительность и глупость». Вор, увидевший, что на него идут двое, лев и обезьяна, укрылся в дупле дерева. «Когда обезьяна влезла на дерево и подошла к дуплу, вор высунул руку, схватил ее за самый чувствительный орган ее тела и сжал его. Обезьяна потеряла сознание, свалилась с дерева, и душа ее отправилась прямо в царство ада. Увидев такой подвиг, лев пустился наутек во всю мочь, считая бегство удачей. Он счел, что “своевременное бегство равносильно победе”…
Тот, кто поступает по совету глупцов и невежд, – думал лев, – никогда не добьется осуществления ни одного своего желания, не достигнет ни одной цели, не победит ни в одном деле, не управится ни с одним из коней надежды. Ведь именно поэтому говорят: “Беседа с глупцом порицаема, общение с невеждами приносит несчастье”». По окончании рассказа невольница добавила: «Я рассказала эту притчу для того, чтобы шаху не пришлось, подобно льву, раскаиваться из-за советов глупой обезьяны, чтобы ему не пришлось сожалеть из-за этой несправедливости. Я уповаю на величие всесильного Аллаха и жду, что везиров постигнет участь обезьяны».
Особенность данной версии «Книги Синдбада» состоит в том, что автор усложнил ее конструкцию с помощью прения, поскольку истории, вложенные в уста невольницы, противостоят историям визирей о коварстве женщин. Рабыня хочет убедить царя в виновности сына, поэтому рассказывает ему о нерадивых сыновьях и глупых советчиках. Помимо этого, составитель «Синдбад-нама» явно стремился усилить назидательную направленность книги, что было несложно, используя мотив невосприимчивости наследника престола к наукам. Это дало автору возможность ввести в текст большое количество рассуждений о воспитании, его целях и методах, а также расположить в финале книгу советов, приписываемых одному из идеальных правителей древности.
Агиографическая литература
Формирование жанра биографической литературы на Ближнем и Среднем Востоке связано еще с доисламским временем, когда в Аравии стихи известных племенных поэтов стали сопровождаться легендарными жизнеописаниями. Впоследствии сведения, содержавшиеся в этих устно бытовавших преданиях, послужили основой складывания письменного жанра поэтической антологии, в которой образцы произведений того или иного автора перемежались сообщениями об обстоятельствах их создания. Одна из самых известных и авторитетных антологий такого рода – «Книга песен» (Китаб ал-агани) Абу-л-Фараджа ал-Исфахани (ум. в 967 г.), в которую были включены сообщения (хабар) о поэтах, начиная с доисламского времени и заканчивая временем жизни самого автора антологии. Параллельно те же легендарные сказания легли в основу имевших широкое хождение в эпоху Средневековья «народных романов» (сира).
Родовыми названиями антологических сочинений в арабской литературе служили «книга» (китаб), «классы» или «разряды» (табакат), «сообщения» (ахбар). В персидской литературе за жанром жизнеописания закрепилось наименование тазкират, которое можно перевести на русский язык как «поминание». Возможно, этот термин восходит к названию житийного свода Фарид ад-Дина ‘Аттара «Тазкират ал-аулийа» (см. далее).
В период арабского завоевания на территорию Ирана пришла мусульманская агиография: Священное предание (хадисы), «Жизнеописание Пророка» (Ас-сира ан-набавиййа) Ибн Исхака – Ибн Хишама (VIII–IX вв.), а также повествования о жизни и деяниях праведных халифов и т. д. Наряду с этим слоем религиозной литературы на территории Ирана весьма рано начали бытовать жития шиитских святых мучеников Хасана и Хусайна, а затем и первые агиографические сочинения о суфийских подвижниках.
Естественно, сочинения на персидском языке берут за основу арабоязычные образцы биографической литературы, весьма разнообразной по содержанию. Помимо религиозных жизнеописаний и поэтических антологий были распространены также книги о мудрецах, о визирах, о судьях и т. д. Своды жизнеописаний представляли собой цепочки биографий знаменитых личностей, начиная с самых ранних известных составителю и заканчивая его современниками. Кочуя из сочинения в сочинение, эти биографии включали всё новые и новые эпизоды и подробности, порой разрастаясь в пространные повествования.
Одним из первых образцов суфийской агиографии в Иране было сочинение, принадлежащее перу ‘Абдаллаха Ансари и названное им «Разряды суфиев» (Табакат ас-суфийа). Книга считается расширенным переводом с арабского языка одноименного труда великолепного знатока мистической теологии ‘Абд
