Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра - Анатолий Бритиков

Между тем новым принципам неклассического естествознания суждено было произвести переворот в познании. Дифференциация наук (которая в значительной мере налагала печать просветительства на научно-фантастическую литературу и её восприятие) осложнялась противоположным процессом интеграции. В свете более сложного миропредставления граница возможного и невозможного оказывалась куда подвижней, чем с точки зрения прежней «разъединенной науки» (выражение Толстого). Современное фантастическое допущение, скажем, «нуль-пространство» (когда герои мгновенно переносятся в любую точку вселенной) соприкасается иногда со сказочным чудом, но вместе с тем, не порывает и с какой-то вероятностью в расчёте на ещё неизвестные каноны природы, которые могут быть открыты. Жесткий детерминизм «ньютоновской» логики дополнялся вероятностными и относительными представлениями.

Современная фантастика поэтична и рациональной метафоричностью своих допущений, гипотез, прогнозов. Она, как бы изначально, образна на уровне своих специфических первоэлементов, а не только в общелитературном плане. В современной фантастике наиболее полно реализуется подмеченное ещё А.В.Луначарским взаимодействие научного мышления с художественным, когда не только «миросозерцание включается в образы», но и образы «включаются в миросозерцание»[510]. Нынешняя фантастическая литература, к какой бы традиции ни восходили её направления разновидности, жанрово-стилевые формы, не может не ориентироваться на современное сознание, детерминированное научной мыслью.

Поэтому, если отпал комментарий ученого, прямолинейно выводивший реализм писателя-фантаста из прикладных возможностей знания, то нисколько не утратила своего значения для литературного, эстетического анализа философски-мировоззренческая характеристика гипотез и допущений. Такая характеристика особенно важна для современной «релятивистской» фантастики, что перешагивает за пределы бесспорно рациональных мотивировок, чьи гипотезы и допущения в значительной мере ориентированы на интуитивно сознаваемую целесообразность красоты мира.

Осознание метафорической природы научно-художественной идеи, понимание современной фантастики как определенного сплава науки и поэзии, как синтеза эстетического сознания и рациональной логики, когда взаимопроникают уже методы мышления, а не просто наука перелагается на язык образов, входило в литературно-критическую мысль по мере совершенствования самой научно-фантастической литературы.

В свое время Анатоль Франс безосновательно иронизировал над «лунной дилогией» Жюля Верна, потому что, мол, никакая колоссальная пушка не способна забросить «бомбу» на Луну. Действительно, артиллерийская система не обеспечивает космической скорости. Любопытно, однако, что фантазия Жюля Верна отправлялась от ньютоновского допущения. Великий ученый прибегнул к воображаемой пушке, вычисляя условия, необходимые, чтобы преодолеть силы земного тяготения. В XIX веке растущие возможности артиллерии представлялись неисчерпаемыми. И Жюль Верн мастерски воспользовался этой психологической иллюзией, развивая мысль о том, что полет за пределы Земли является, прежде всего, вопросом скорости. Популяризацию этого фундаментального постулата космонавтики считают большой заслугой писателя[511].

Но и в условности с пушечной стрельбой со временем проступило рациональное зерно. В свое время обсуждалась возможность «составной» пушки, когда в качестве снарядов последовательно выстреливаются стволы, вложенные один в другой, наподобие матрёшек, и суммарная скорость достигает космической. Чисто фантастическая условность, таким образом, созрела в инженерную мысль. Красивая фантастика всегда внутренне целесообразна. Действительно художественное воображение непременно содержит зерно истины, так же как и наоборот.

В современном литературном анализе оценка фантастической идеи — это целостный, двуединый, научный и, вместе с тем, эстетический подход. Вряд ли поэтому основательно мнение, будто одинаково правомерно «вести исследование современной научной фантастики по двум параллельным линиям» — «с точки зрения науки и с точки зрения искусства»[512]. Разумеется, в иных случаях отдельный интерес может представлять и внеэстетический анализ, как, например, нравственно-философское исследование в книге Ю.Рюрикова «Через 100 и 1000 лет. Человек будущего и советская научная фантастика» (М.: 1961). Тем не менее, художественная оценка здесь тоже неизбежна, хотя бы в отборе литературного материала.

Повышенные научно-теоретические требования вовсе не исключают обычного литературно-эстетического подхода. Изучение научной фантастики «с точки зрения науки» — составная часть анализа «с точки зрения искусства». Вопреки приведенному суждению Т.Чернышёвой требуется как раз определенное объединение, а не разделение той и другой, так как они нераздельны в лучших произведениях.

Бескрылый техницизм, так называемой фантастики ближнего предела 40-50-х годов вряд ли привлекал внимание инженера, точно так же, как и её убогое «человековедение». С другой стороны, для литературно-критической оценки, например, современной «фантастики, как приема» вовсе не безразличен её научный субъективизм. В обоих случаях разъединенность художественного и научного человековедения — не родовой признак жанра, а лишь результат нарушения обычных законов реализма, хотя и с противоположных позиций.

Речь должна идти лишь о другом, чем в нефантастической литературе, соотношении, об иной структуре научного и эстетического начал в рамках нового художественного целого. Мы ещё будем говорить об ином, чем в нефантастике, соотношении «идей» и «образов», и преобладании оригинальности вымысла над поэтичностью художественного слова, о типизации образа человека над индивидуализацией и т.д. Задача состоит не в оправдании параллельных критериев, а в поиске двуединого подхода, который объяснил бы научно-фантастическую специфику и в общелитературных закономерностях, и как дальнейшее развитие.

В спорах о научной фантастике, о её поле деятельности и художественном методе, граница между научной и «чистой» фантастикой, по справедливому замечанию Ивана Ефремова, представляет особенно зыбкой и неясной. «Именно здесь поскользнулось, — продолжает И.Ефремов, — немало теоретиков литературы, не говоря уже об авторах, утверждающих свое право на любую фантазию, свободную от оков, якобы налагаемых наукой. В этой трактовке, сначала на Западе, а в последние годы и у нас, научная фантастика незаметно слилась со сказкой, гротеском, вообще любым вымыслом, переходящим нормативы бытовой литературы. Некоторые исследователи стали находить корни научной фантастики у Рабле или даже у Гомера. На самом деле научная фантастика — порождение века, резко отличное от чистого вымысла, сказки или иных видов прежней литературы и ни с какими произведениями более древних времен не родственное»[513].

Последняя мысль нуждается в уточнении. Древнее и современное фантастическое творчество имеют определенные общие корни. Изучение фольклорно-мифологической традиции в фантастической литературе нового времени представляет общелитературный и философский интерес. Об этом можно судить по проблематике докторской диссертации Т.Чернышевой «Природа фантастики (гносеологический и эстетический аспекты…)». Это исследование и весь цикл предшествующих работ Т.Чернышевой о современной фантастике — заметное явление в нашем литературоведении, которое заслуживает специального разбора. Представляется спорным отождествление автором современной фантастики с «мифомышлением»[514]. Противоречивое взаимодействие жюль-верновской традиции со сказочной ни в коей мере не означает взаиморастворения. Имеющиеся исследования на эту тему отмечают как раз активное вторжение фантастики научного типа в современную литературную сказку[515]. Гиперболизация обратной тенденции — затяжная реакция на фантастику «ближнего предела». Отрицая её натуралистические иллюстрации одних только технических возможностей прогресса, почему-то превращают в жупел сам принцип научной фантастики.

На полемический вопрос: «На какой основе возможна ныне фантастика, кроме научной?»[516] — один из критиков дает, например, такой ответ: «Фантастика возможна на одной основе: на художественной. Произведениям же „чисто” научной фантастики я, признавая их существование (?!), отказываю в праве называться художественной литературой. Или техницизм, или человековедение. Приходится выбирать»[517]. Подобное «решение» проблемы все ставит с ног на голову. О «лириках» такого рода американский писатель Курт Воннегут не без яда как-то сказал: «Они считают, что нельзя быть художником, если понимаешь, как работает твой холодильник…»[518]. В том-то и дело, что современному фантасту вольно или невольно приходится «соединять».