Форс-мажор (сборник) - Алексей Калугин

– Нашего.

Пауза.

– Кончай трендеть!

Выяснилось, что из восьми человек, работающих со мной в одном отделе – интеллигентных, надо сказать, людей, с высшим образованием, – никто не помнил, кто такой президент.

Хорошо, что я догадался с собой словарь прихватить, потому что на слово бы мне не поверили.

После этого все тот же Витька Зудов подключил к своему компьютеру телетюнер, который держал в столе, чтобы начальство не видело, и мы все вперились в экран, с нетерпением ожидая очередной выпуск новостей.

– Президент… – тихо бормотал у меня за спиной Игорь Родин. – Президент… А кто ты такой, господин президент?..

– Тихо! – одернули его, когда на экране появилась заставка новостей.

И вот он идет по красной дороже, расстеленной от дверцы лимузина к широкому крыльцу, на котором толпятся напряженно, как при запоре, улыбающиеся люди. Лет пятидесяти, невысокий, худощавый, волосы редкие, назад зачесаны, нос длинный, глазки маленькие, узкие губы сжаты в щелку.

– Сегодня утром президент посетил Дом дружбы с народами непризнанных стран…

– Я его где-то видел! – погрозил президенту пальцем Зудов. – Определенно – видел!

– Конечно, видел, – косо глянул на него Юрик Шпанов. – Это ж президент, глава государства. Его небось каждый день по телевизору показывают.

– А я по телевизору только футбол смотрю, – возразил Зудов.

– Его портрет у шефа в кабинете висит! – воскликнул вдруг Родин.

– Точно! – радостно хлопнул в ладоши Зудов. – Там-то я его и видел! – Витька вдруг озадаченно сдвинул брови: – А почему он там висит?

– Потому что это президент! – ответили ему хором.

– А-а… – кивнул Витька. – И что с того?

Этот день трудно было назвать рабочим. Зудов следил за телепередачами, а остальные сидели как на иголках и бросались к Витькиному столу, как только по одному из телеканалов начинался выпуск новостей.

Словарь нам потребовался еще не один раз. Мы обращались к нему, чтобы узнать, кто такой премьер-министр, чем занимаются члены правительства, откуда появился мэр, кто выбирает депутатов и многое другое из того, что мы, взрослые, надо полагать, разумные и вполне дееспособные граждане страны, вроде бы и без того должны были знать. Но мы ничего этого не знали. Более того, лица людей, обращавшихся к нам с экрана со словами воодушевления, ободрения и поддержки, казались нам абсолютно чужими. И несли эти люди, на мой взгляд, полнейшую чепуху. Что опять-таки противоречило элементарному здравому смыслу. Если человеку нечего сказать, то зачем, спрашивается, он влез на телевидение? И кто, простите, избрал его на государственную должность? Все, как один, мы ничего не понимали.

После обеда мы, посовещавшись, пришли к выводу, что странная амнезия не могла поразить только работников нашего отдела и мою дорогую Любашу. Было выдвинуто несколько гипотез относительно причины избирательной потери памяти всего населения Земли.

– России! – показав указательный палец, уточнил Зудов. – Давайте говорить пока только о России.

Предложенная поправка была принята.

Предположения относительно причин происходящего имелись у каждого, все, как одна, оригинальные и в равной степени недоказуемые. Родин был уверен, что проблемы с памятью являются следствием ранее неизвестного инфекционного заболевания, занесенного перелетными птицами из Монголии. У него даже имелся ответ на вполне закономерный вопрос: почему именно из Монголии? А потому, отвечал Игорь, что Монголия – единственное место на Земле, где подавляющая часть населения до сих пор понятия не имеет, что такое политика, а те, что пытаются изображать из себя государственных деятелей, только притворяются, что знают, как это нужно делать. По всей видимости, это связано с распространением среди местного населения некоего эндемичного вируса, который теперь и до нас добрался. Витька Зудов полагал, что потеря памяти есть следствие некоего секретного эксперимента, проводимого военными. Петрович настаивал на том, что во всем виноват колдун Дубовой, который на днях по телевизору разные пасы руками делал. Марья Сергеевна видела во всем происки западных спецслужб, которые таким образом хотят разрушить наше государство. Я же думал о другом: почему, зная, что у меня проблемы с памятью, я не испытываю при этом ни малейшего дискомфорта? Глядя на бодро вышагивающих по экрану людей, которых я должен был узнавать в лицо и знать по имени, я не напрягал мучительно память, пытаясь вспомнить, кто же они такие, как бывает, когда на улице с тобой вдруг поздоровается на первый взгляд совершенно незнакомый человек, который потом окажется бывшим одноклассником. Я понял главное – люди, суетящиеся на экране, мне абсолютно безразличны. Мне нет до них никакого дела. Точно так же, как, по всей видимости, и им до меня.

Вот такая необычная ситуация вырисовывалась. И что с ней делать… А, собственно, почему что-то нужно было делать? Мир не горел и не шел ко дну. А дома меня ждала Любаша. Все, как обычно.

Любаша сидела перед телевизором. Происходящее на экране настолько захватило ее, что она даже про ужин забыла. Что, в общем-то, было к лучшему – не надеясь на кулинарные способности подруги, я предусмотрительно перекусил по дороге.

– Что новенького? – поинтересовался я. Так, между прочим.

– Да тут один, – Любаша заглянула в блокнот, лежавший рядом с ней на диване, – депутат битый час возмущался из-за того, что его во Францию не пустили.

– Почему?

Я тоже сел на диван, кинул руки на спинку.

По телевизору шла реклама надувного дома.

– Тот, что депутатом себя называет, говорит, что он государственное лицо и во Францию едет не по своей прихоти, а исключительно по государственным интересам. Французы же утверждают, что знать не знают, о чем он толкует, понятия не имеют, кто он такой, а потому требуют, чтобы он оформил визу в общем порядке.

Так, значит, это уже и до Европы докатилось. Интересно, они там у себя только наших деятелей не признают или и своих тоже?

– Еще мужик, весь какой-то помятый и одетый небрежно, выпучив глаза, уверял всех, что он мэр, – продолжала Любаша, сверяя терминологию с записями в блокноте. – Говорил, что раз уж мы все его избрали, то и уважать должны.

– За что уважать-то? – спросил я машинально.

– Ну, он много чего перечислил, – Любаша снова заглянула в блокнот. – Только, по-моему, врал он безбожно – одному человеку такое не под силу.

– А как президент?

– Ну, он тоже несколько растерян. Когда прилетел в Москву, его никто, кроме жены, встречать не пришел. И даже машину, чтобы отвезти в Кремль, не прислали.

– А почему в Кремль? – удивился я.

– Он там работает.

– Серьезно?