Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт

— Вы о царе Соломоне, Законнике?

— Разве ты знаешь другого Соломона, построившего храм?

Одо промолчал, будто не заметив язвительности в ее голосе. Алиса меж тем продолжала:

— Но я не могу понять одного: если монахи, как ты и предполагаешь, действительно ведут раскопки, то почему именно там, в заброшенных конюшнях, тем более в голой скале?

— Потому что там можно рыть.

У Одо, очевидно, не возникало ни малейших сомнений на этот счет. Он скрестил руки на груди и пояснил, покусывая нижнюю губу:

— Подумай сама. Там они могут делать это тайно, тогда как в любом другом месте они своей долбежкой уже привлекли бы всеобщее внимание и у людей возникли бы вопросы. Конюшни сейчас в распоряжении монахов, король сам позаботился поселить их там. И пусть работа от этого становится куда труднее и изнурительнее, причины проведения раскопок именно в конюшнях куда как просты: скрытность, безопасность и удобство — невзирая на неудобства.

— Нет. Я вовсе не оспариваю твои доводы, они вполне разумны, но здесь кроется что-то куда более весомое. Сокровище где-то поблизости. Вряд ли они стали бы рыться в конюшнях, несмотря на логичность твоих умозаключений, если бы до цели пришлось прокопать добрую милю.

— Здравое суждение.

— Стало быть, они узнали нечто такое, что явилось подлинной и достойной причиной для поисков… каких-то спрятанных сокровищ? Они, несомненно, что-то узнали… Имей в виду, Одо, они ведь монахи — монахи-новички, в порыве воодушевления поклявшиеся жить в бедности. Таким образом, разумным будет предположить, что они пока невосприимчивы к пороку стяжания. Тем не менее что бы они там ни обнаружили, этого оказалось достаточно, чтобы отвратить их от недавно принесенных обетов. — Она жестом предупредила любую попытку перебивать себя, хотя Одо и не собирался с ней спорить. — Ты, как благородный и преданный подданный, желаешь передать эти сведения моему отцу, поскольку так велит тебе долг. А мой отец прислушается к твоим словам и дознается правды. Все, что будет обнаружено, немедленно попадет в королевскую сокровищницу — на благо всего государства. И кто знает, может, ценность находки будет столь велика, что и тебе перепадет кусочек за твою верность…

— Ты говоришь так, словно сама не веришь в ее ценность.

— Почему же, верю. Сокровище, вероятно, доставит много радости… моему отцу. Оно станет источником богатства, возможно, бессчетного — такого, о котором он и помыслить не мог. Но он не обязан ни с кем им делиться, потому что он — король, а сокровище будет найдено в его владениях. Оно отойдет к нему… в личную собственность.

— Ясно, — поморщился Одо. Он медленно кивнул и лишь затем отважился на полуулыбку: — А ты бы хотела, чтобы оно отошло лично к тебе?

Алиса захлопала глазами, и на ее щеках обозначились ямочки:

— Конечно хотела бы. А ты бы на моем месте пожелал бы другого? И разумеется, я вознаградила бы тебя куда более щедро, чем мой отец… Мне пришлось бы расщедриться — как считаешь? — после того, как ты узнал мою тайну.

— Здесь уже речь идет о заговоре, принцесса… О преступлении, влекущем смертную казнь.

— Чепуха, дорогой мой епископ. Речь всего лишь о мечтах… о фантазиях бурного воображения, не более… все так неконкретно, ни одной зацепки за действительность.

— Пока что нет…

— Верно, верно.

— Что же вы предпримете, принцесса, когда обстоятельства изменятся, а вместе с ними поменяется и действительность?

— Понятия не имею, но к тому времени, когда все будет иначе, я определюсь. Этих рыцарей-монахов всего девять… Бедные ратники воинства Иисуса Христа скрывают свои деяния даже от низшей братии, поэтому нелегко будет найти способ помешать им, когда настанет срок. — Ее лицо неожиданно расплылось в улыбке. — Не сомневаюсь, что мы отыщем средства для вознаграждения этих бедных монахов, несмотря на их заговорщическую деятельность… Вы поможете мне в осуществлении такого намерения?

— Это опасно. — Епископ изобразил на лице сомнение, нарочито колеблясь. — Если дойдет до короля…

Наконец он несколько раз кивнул — сначала с неохотой, потом все с большим воодушевлением:

— И все-таки — да. Помогу. Я буду с тобой.

— Вот и замечательно, Одо, — едва слышно промурлыкала довольная Алиса. — А теперь подойди ко мне поближе. Посмотрим, может, найдется и другое средство — чтоб скрепить нашу с тобой сделку.

ГЛАВА 6

Когда епископ в тот вечер наконец удалился, принцесса снова прилегла на диван, лениво обмахиваясь веером, и начала сосредоточенно размышлять. Одо пробыл в ее покоях около трех часов — неприлично долгий срок для уединения мужчины и женщины, юной или не очень, но Алису это не смущало. Ее личные слуги прекрасно понимали, что их благоразумие в такого рода делах было залогом дальнейшей безбедной и беззаботной жизни. Она знала, что никто из них под страхом смерти не осмелится хотя бы словом обмолвиться, как протекает ее досуг и прочее времяпрепровождение.

Несмотря на заверения, высказанные епископу, Алиса не представляла, как осуществить следующий шаг, который приблизил бы ее к разгадке тайны монахов. Она была лишь поверхностно знакома с Гугом де Пайеном, но даже этого немногого было достаточно, чтобы осознать, что рыцаря не удастся подчинить своей воле и желаниям, а значит, тратить время на него бесполезно. Во-первых, он был слишком суров по натуре и заскорузл в боевых буднях настолько, что никогда не рискнул бы на флирт с женщиной, годящейся ему во внучки. Его ближайший помощник, Годфрей Сент-Омер, был слеплен из того же теста — достаточно привлекательный, но абсолютно неподдающийся, если речь шла об ухаживаниях. Алиса уже встречала в жизни людей подобного сорта и убедилась, что все они без исключения мрачны и неподатливы — самцы, которых ей не удавалось подчинить своей воле.

Оставался только один источник, откуда можно было почерпнуть сведения, — Сен-Клер. Взвешивая свои шансы, Алиса была далеко не уверена в успехе предприятия, поскольку обнаружила, что не может судить объективно об этом человеке. На ее жизненном пути он был первым молодым мужчиной, успешно отразившим ее решительный натиск, и никак нельзя было надеяться, что при следующей попытке что-либо изменится.

Принцесса признала, что во время их последней, провалившейся встречи она пустила в ход все знакомые ей уловки — и все понапрасну. Тогда она пришла в ярость и еще несколько месяцев спустя не могла оправиться от обиды, что он сбежал от нее — улепетнул, словно струхнувший мужлан от чумы. Тем не менее Алиса и пальцем не пошевелила, чтоб ему отомстить. Она объясняла себе, что ею движет человеколюбие, поскольку юноша был монахом, неискушенным и неприспособленным к светской жизни, но сама-то она знала, что отступилась лишь ради собственного спокойствия. Никто пока не знал об ее увлечении, но, если бы она продолжила домогательства, кто-нибудь мог бы прослышать о том происшествии, и ее подняли бы на смех. Алиса де Бурк не желала превращаться в посмешище.