Демон ветра - Роман Глушков

Изнурительный подъем в предвкушении свободного полета вовсе не казался Сото изнурительным. Ночной ветер приятно освежал разгоряченное лицо, когда он достигал вершины и начинал раскладывать летательный аппарат. Сегодня все будет как обычно: плавный спуск на Летяге с Медвежьей Лапы, а затем поездка на берег Эбро, где Мара предстоит умиротворенное созерцание восходящего солнца. Свободный полет и созерцание восхода – лучшие мгновения жизни старшего тирадора сеньора ди Алмейдо.

Путь в гору… Предвкушение счастья… Некоторые находят удовольствие в шумных компаниях, неумеренной выпивке и дешевых трактирных шлюхах. Некоторые пьют дорогие вина в благородном обществе, окружая себя Сестрами Услады Духа, но они ненамного отличаются от первых. Все они – ограниченные люди с такими же ограниченными запросами. Они никогда не поймут Сото Мара, научившегося пользоваться высшей формой дозволенной человеку Свободы и ценить простую красоту природы…

Голос. Незнакомый голос. Причем голос человека, который знает Сото, поскольку этот некто зовет его по имени. По старому имени! Откуда ночью на склоне горы Медвежья Лапа взялся посторонний? Здесь и днем-то пустынно, а по ночам и подавно…

– Луис Морильо! – Голос был громким и угрожающим, однако, несмотря на это, из него сквозила неуверенность. – Ты проиграл, Морильо! Ты ищешь Его Наисвятейшество? Тебе никогда его не найти! Он под надежной охраной, но не здесь, а далеко отсюда! Сдавайся, нечестивец! Подумай о собственной душе! Твои грехи неисчислимы, но они подлежат искуплению, ибо Господь милостив! Я жду, Луис!

Багровая пульсирующая пелена перед глазами на миг отступила, и Сото вновь увидел под ногами благородный мрамор, коим во дворце Гласа Господнего было выложено все, даже лестница для слуг.

Опять провал в сознании! Каратель помнил, как начал подниматься по лестнице, но когда успел преодолеть ее – загадка. Замутненное сознание витало в прошлом, однако тело словно автомат шагало вперед, к не достигнутой пока цели.

– Остановись, Морильо! Тебе не скрыться! Ты обречен!..

Снова этот голос. Слышится откуда-то снизу, по всей видимости из столовой. Между прочим, знакомый голос… Да, верно – тот самый Гонсалес, что преследовал Сото в Мадриде. Что он говорил про Пророка? Его нет во дворце? Лжешь, Охотник, лжешь, как и все ваше инквизиционное отродье! Где же еще быть Гласу Господнему, как не здесь? Уж не хочешь ли ты сказать, что самый могущественный человек в мире трусливо прячется сейчас от простого тирадора где-то за пределами своей цитадели? Вот уж действительно была бы новость!

Лестница не имела выхода на второй этаж, поэтому сразу из столовой вела на третий – верхний. Убитый последним гвардеец, очевидно, как раз и охранял этот стратегический участок. Для обессилевшего человека два длинных лестничных пролета с небольшой площадкой посередине и впрямь показались восхождением на гору, причем гораздо более крутую, нежели привычная Медвежья Лапа. Полупрозрачная красная муть затянула взор Сото, а голос продолжавшего кричать из столовой Карлоса пробивался сквозь шум, что беспрерывно звенел в ушах карателя хором ночных цикад. Стены и лестница качались под ногами Мара, будто он передвигался по палубе угодившего в шторм корабля.

Все это мелочи – лишь бы не ослабела держащая меч рука. Похоже, метко бросить нож ей уже не суждено, но для точного удара сил определенно хватит.

Ступеньки закончились, и прямо перед Сото выступили из багровой пелены большие двухстворчатые двери, резные, с массивными золотыми ручками. Что скрывалось за дверьми, определить было сложно, но скорее всего за ними находилась обеденная зала или гостиная, куда блюда доставлялись по лестнице напрямую из столовой. Ступив на ровную площадку после тяжкого подъема, Мара ощутил в ногах необычайную легкость, но насладиться этим ощущением не успел – позади него раздались крики и топот, которые сразу же перекрыл грохот выстрелов.

Не дождавшийся вражеской капитуляции Гонсалес возобновил преследование, и теперь Охотников от Сото отделяло лишь два лестничных пролета. Однако едва ковыляющий к двери убийца угодил в поле зрение преследователей, как те незамедлительно открыли шквальный огонь. Вплотную приближаться к не имеющему огнестрельного оружия врагу они явно не стремились – четыре трупа за их спинами были убедительным доводом против подобной тактики.

При звуках стрельбы полуживой от потери крови Сото даже не вздрогнул, лишь отрешенно проследил, как прямо перед его лицом от лакированных дверей отлетают выбитые пулями щепки. И ведь не пожалели такую красоту!.. Он вытянул руки, намереваясь распахнуть двери и сразиться с притаившимся за ними очередным противником, но мощный удар в правую лопатку, сопровождаемый глухим хрустом и ослепительной болью во всем теле, бросил его грудью прямо на двери.

Дыхание перехватило, и, когда первая волна боли схлынула, Мара уже лежал на полу внутри просторной залы, куда он не вошел, а натуральным образом влетел. Попытка опереться на руку с мечом и встать ни к чему не привела: мышцы не подчинялись – правую половину туловища парализовало. Пальцы свело судорогой, и они мертвой хваткой вцепились в меч, ставший в этот момент действительно неотделимой частью руки.

Левая рука пока шевелилась. Правда, с большим трудом, но все-таки шевелилась. Опершись на локоть, Сото кое-как встал на четвереньки, после чего, пачкая кровью мраморный пол, пополз обратно к двери. Он делал это не задумываясь, так как знал: драться в одиночку с многочисленным противником удобнее всего в узком дверном проеме. И пусть вояка из карателя уже не ахти, встретить врага необходимо лицом к лицу. Ничего не попишешь: такова традиция; быть убитым в спину – тяжкий позор…

Легкие словно горели, а частое прерывистое дыхание постоянно срывалось на хриплый кашель – пуля зацепила легкое. Рот Сото был наполнен кровью, капающей на пол вместе со слюной. Клинок в омертвевшей руке звенел по мрамору и весил, казалось, центнер. Устрашит ли Охотников такая атака? Вряд ли…

Мара оставалось проползти до дверей всего полметра, когда распахнутые тяжелые створки медленно затворились перед ним под собственным весом. Каратель успел заметить, что враги уже взбегают по второму лестничному пролету. Потом он моргнул, а когда открыл глаза, двери уже захлопнулись и перед его глазами тускло блестел позолоченный дверной засов. Или из опасения получить распахнутой дверью по лбу, или чисто инстинктивно, но Сото ухватился негнущимися пальцами за рукоять засова и запер его. Буквально через пару секунд массивная дверь задрожала от увесистых ударов, но свернуть ее с петель можно было разве что грузовиком.

При взгляде на бряцающий засов, Сото представил, как по-идиотски выглядят за дверью Охотники, и на него внезапно накатил приступ смеха. Смех этот был жалок и по большей части представлял собой брызжущий кровью кашель, но тем не менее каратель смеялся. Умирал, но смеялся… Он не прекратил смеяться, даже когда заметил на себе еще одну кровоточащую рану – пуля Охотников вырвала у него из бедра изрядный кусок мяса. Когда только она успела? Наверное, ударила вслед за своей свинцовой сестрой, раздробившей Мара лопатку. Страдающий от первой раны, полученной в оранжерее, и шокированный второй пулей, он и не почуял попадания третьей. Кто знает, а вдруг у него где-нибудь в теле сидит еще пара-тройка пуль, не ощущаемых по той же причине?

Жалкий нервный смех сорвался и перешел в булькающий хрип. Сото задыхался. Силясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха, он рванулся от дребезжащей двери и пополз к центру зала. Вскоре он уткнулся в большое кресло с мягкой обивкой. Привалившись к нему плечом, каратель совершил серию коротких сиплых вздохов, после которых дыхание немного восстановилось, а глаза вновь стали различать окружающую обстановку.

«Игра проиграна», – сказал пару минут назад Гонсалес. Видимо, придется с ним согласиться. Куда-то идти Сото уже не в состоянии. Шанс прикончить Пророка оставался только один – если Его Наисвятейшество подойдет к карателю на расстояние вытянутой руки и вдобавок подставит под удар свое горло. Нелепейшая предсмертная мысль, от которой вновь хочется засмеяться… Но не получается. Что ж, истовый блюститель традиций предков Сото Мара, ты берег силы для последнего удара мечом не напрасно. И пусть конечной цели ты не достиг, твой последний удар все равно состоится – нельзя позволить Охотникам захватить тебя живьем.

Сэппуку – твое почетное право на искупление и одновременно тяготеющее над тобой проклятие, которое ты сам на себя когда-то и наложил. Тебе никуда от него не деться – как любое проклятие, оно неумолимо свершится в урочный день и час.

Привалившись поудобней к креслу, Сото по одному разжал левой рукой сведенные судорогой на рукояти меча пальцы правой руки, которую сейчас можно было отпилить ножовкой даже без наркоза – рука полностью онемела и уже начинала холодеть. Левая рука приняла меч неуверенно, но все-таки силы для замаха в ней оставались. Тяжело совершать сэппуку одной рукой, практически невозможно. Однако если не вскрывать себе живот, а резко вогнать клинок в левое подреберье, он легко достанет до сердца. Надо лишь хорошенько сосредоточиться…