Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков

мое двухнедельное отсутствие товарищи переменили двух каптенармусов и двух артельщиков, выбрав на эти должности серба, бывшего военнопленного, совершенно неграмотного по-русски, который, конечно, и понятия не имел о ведении книг. Артельщиком был выбран абсолютно безграмотный русский мужик. Вообще, эскадрон принял интернациональный характер. По списку в нем числилось 11 латышей, 10 сербов, 2 чехословака, 1 румын, 3 венгра, все бывшие военнопленные, и 45 русских, из коих, по уверению Ковальчука, двое были беглыми каторжниками.

Когда я указал на ненормальность беспрестанных смен каптенармусов, Пермяков мне ответил, что этого права отнять у товарищей нельзя и что на этой должности может быть только то лицо, которому товарищи абсолютно доверяют. Я был несказанно обрадован такой точкой зрения почтенного Пермякова, видя в этом усугубление развала эскадрона.

Новые порядки в управлении эскадронным хозяйством дали себя знать. Фуража, который почти никак не приходовался, вышло, по моему подсчету, в пять раз больше положенной нормы. При осмотре цейхгауза я усмотрел недостачу 18 шинелей и массы других вещей. Разобраться, как это могло случиться, было невозможно. Каптенармусы сваливали вину друг на друга.

Я решил особенно не углубляться в поиски и смотреть сквозь пальцы на постоянные переизбрания каптенармусов и на все творящиеся безобразия.

Однажды, проходя по одной из улиц, параллельной главной, я увидел заброшенный двор, в котором находились конюшни. По полуистертой доске с надписью на воротах я убедился, что здесь когда-то стоял обоз какой-то пешей дружины. Осмотрев конюшни, я убедился, что их легко увеличить и приспособить под конюшни для эскадрона, людей же можно поместить в здании школы, находившейся рядом. Такое открытие очень обрадовало меня, можно было снова начать бесконечную постройку, а за ней и перестройку. Сказано – сделано. Я обратился к Пермякову, немедленно же получил от него полное одобрение, и через два дня уланы уже пребывали в здании школы, а Совгорхоз, по срочному предложению Пермякова, ремонтировал конюшни.

Из Тобольска были получены известия, что наследник медленно поправляется, но уже покинул постель. Числа 12 мая мы получили известия, что Кобылинский окончательно ограничен в своих правах и что, по-видимому, можно ожидать замены его отряда другой охраной. Ясно становилось, что наследника и великих княжон собираются перевезти из Тобольска. Их величества находились еще в Екатеринбурге. Борис Николаевич получил оттуда известие, что они находятся по-прежнему в доме Ипатьева, который обносят двойным деревянным забором выше окон, и что связи установить с их величествами до сих пор не удалось. Это было неудивительно, так как из сводок Екатеринбургского военного комиссариата видно было, что их величества находятся в руках комиссара Голощекина.

Еще раз обсудив создавшееся положение, мы решили, что Седов бросает свое место и немедленно едет в Петербург. На совещании я указывал ему, что если их величества будут окончательно задержаны в Екатеринбурге, то возможность их спасения оттуда представляется, на мой взгляд, весьма ничтожной: Екатеринбург – не Тобольск! Поэтому надлежит Маркову-второму использовать все свои связи, которые он имеет в Смольном и вообще у большевиков (об этом я слышал от Юлии Ден, говорившей мне, что у Маркова есть свои люди на ответственных советских постах), чтобы точно выяснить причину задержания их величеств в Екатеринбурге, и немедленно вступить с немцами в переговоры об охране их величеств. С немцами Марков-второй имеет несомненную связь, в чем я мог убедиться из разговоров, слышанных мною на конспиративной квартире во время моего пребывания в Петербурге вплоть до отъезда в Тобольск.

Я же остаюсь на своем месте до получения известий от Седова из Петербурга с указанием, стоит ли мне сохранять за собой занимаемое мною место. Борис Николаевич просил Седова информировать обо всем Анну Вырубову.

14 мая Седов уехал из Тюмени в Екатеринбург, чтобы на месте уяснить положение, в котором находились их величества, а оттуда в Петербург. Из писем великих княжон, полученных из Тобольска Борисом Николаевичем, было видно, что они получили письма от их величеств, в которых последние писали, что жизнь их в Екатеринбурге очень тяжела. Кроме того, Борис Николаевич получил из Тобольска икону Иисуса Христа от их величеств, приготовивших для него этот подарок перед отъездом из Тобольска.

О нашем аресте их величества знали, и великие княжны писали нам, что они все были этим очень огорчены.

19 мая Соловьев получил известие, что старая охрана заменена отрядом комиссара Родионова. 20-го в штабе я узнал, что наследник с великими княжнами Ольгой, Татьяной и Анастасией и оставшейся свитой выехали на пароходе в Тюмень, откуда их перевезут в Екатеринбург. Никаких распоряжений я не получил и, желая избавиться от возможного приказания эскортировать их высочества с пристани на вокзал, притворился больным. 22 мая, день, когда их привезли в Тюмень, я пролежал в постели.

На следующий день я узнал в штабе о подробностях их проезда через Тюмень. Пароход пришел в Тюмень утром, и немедленно же они со свитой под конвоем отряда, охранявшего их, были привезены на вокзал и посажены в поезд, который отошел на Екатеринбург. Кроме комиссара Родионова при отъезде находился также и председатель Тобольского Совета Хохряков. По полученным у нас в штабе сведениям, их высочества благополучно прибыли в Екатеринбург 23-го рано утром и были перед обедом перевезены к их величествам в дом Ипатьева.

В конце мая у нас, в штабе, были получены известия, что в Челябинске, через который преимущественно шла эвакуация чехословаков, бывших военнопленных, которым во времена Керенского разрешено было организоваться в подразделения для участия в войне на нашем фронте, произошло восстание против советской власти, поддержанное проходившими эшелонами чехословацких частей. Это восстание положило начало общему движению против большевиков во всей Сибири и было поддержано как уральскими казаками во главе с атаманом Дутовым, так и сибирскими во главе с есаулом Анненковым.

Наши «товарищи» в Тюмени всполошились, но особых мер не предпринимали и были уверены в скорой ликвидации восстания. И все же настроение в наших «сферах» сделалось повышенно нервным.

Несмотря на то что со дня отъезда Седова прошло две недели, от него не было ни слуху ни духу.

Соловьев повторил попытки связаться с их величествами, но они были неудачны. Было установлено, что охрана определенно подбирается из самых отчаянных элементов, зачастую бывших каторжников, большого количества латышей и военнопленных венгров. Можно было себе представить, в каких условиях жила императорская семья! Свита, кроме лейб-медика Боткина, по полученным сведениям, была заключена в тюрьму.

Положение Соловьева делалось все менее устойчивым. В трибунале он узнал, что его дело будет назначено к разбирательству в первой половине июня. Я ему советовал