Быль беспредела, или Синдром Николая II - Игорь Бунич

Асиновский горотдел КГБ уходил своими корнями в спецкомендатуру НКВД, а потому должен был содержать сведения о всех жителях контролируемого района. Подполковник некоторое время не мог понять, чего от него хочет Куманин.

— Вы смеетесь надо мной, что ли? — кричал он в трубку (хотя слышимость была отличная). — У нас целый поселок Романовых, есть еще села Романовское и Романовка. Там, считай, одни Романовы живут, и все — близкие и дальние родственники. Приезжайте сами сюда и разбирайтесь. Окажем возможное содействие. У нас в горотделе всего шесть человек, а новое штатное расписание уже два года утвердить не могут.

Подполковник Мкртчан принадлежал явно к числу людей, которые слышат только самих себя. Такие люди незаменимы при фабрикации липовых дел (что считаю, то и напишу), получить от них полезную информацию было чрезвычайно трудно. Куманин, однако, оказался терпелив — он верил в мудрость народной истины о том, что «терпение и труд все перетрут». Сдался и полковник Мкртчан.

— А? — неожиданно врубился он. — Старушка, говоришь? Которая в прошлом году у вас там померла? Как ты ее назвал? Да, точно, Романова Татьяна Николаевна. Ну, так я ее знаю отлично, дорогой! Что тебя интересует? Старушка совершенно чистая была по нашей части. Точно говорю. Я ее лично знал. Она в Романове была прописана, а жила здесь, в Асино. Преподавала французский язык в школе, работала в музыкальном училище. Очень все ее любили. У нас средств не было ее сюда перевезти, чтобы похоронить. А то мы бы обязательно…

— Так, — прервал его Куманин. — Откуда она вообще у вас появилась. Она — уроженец ваш мест?

— Нет, нет, — ответил подполковник, — но живет у нас очень давно. Она из административно высланных. Еще до войны. Тебе точно нужна дата? Подожди секунду, сейчас скажу.

Дело у подполковника Мкртчана было поставлено круто, потому что не прошло и десяти минут, как он снова появился на проводе и доложил:

— Значит, слушай. Она зарегистрирована спецкомендатурой НКВД 23 марта 1941 года. До этого проживала в Московской области, где-то там у вас, точного адреса нет.

— Замечательно, — отреагировал Куманин, — а точная дата рождения есть?

— Та-ак, — протянул Мкртчан, видимо, пробегая глазами учетную карточку, — точной нет. Тут запись: июнь 1897-го года.

— Замужем была? — продолжал вытягивать Куманин.

— Насколько мне известно, нет, — ответил подполковник из Асино. — Одинокая. Родственников за границей не имеет.

— А в СССР? — поинтересовался Куманин.

— И в СССР вроде нет, — медленно произнес Мкртчан, изучая карточку, — во всяком случае, не обозначены. Во время войны временно работала в одном из эвакогоспиталей Томска хирургической медсестрой. Имеет медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Представлялась на звание «Заслуженной учительницы РСФСР», но Москва зарубила в 1954 году. Образование — подполковник прочел по складам, — фи-ло-ло-гическое.

— И все? — спросил Куманин, — а о родителях ее есть какие-нибудь данные? Кто она вообще такая была?

— Нету ничего, — ответил Мкртчан. — Прочерки. Она же из бывших, тех, что перед войной пачками высылали к нам сюда. Вот место рождения: Ленинград.

— Может быть, Петербург? — попытался уточнить Куманин.

— Может, и Петербург, — согласился подполковник, — но записано «Ленинград».

— Она точно из бывших, — продолжал Мкртчан, — французский знала, английский. Кроме того, пережитков у нее была куча.

— Каких именно? — спросил любивший точности Куманин.

— Главным образом, религиозных, — пояснил подполковник. — Совсем была отравлена этим опиумом. Церквей-то у нас тут и в помине нет. Было несколько деревянных, да все еще до войны сломали. Одна маленькая церковь в Томске была, ту при Никите Сергеевиче закрыли. Романова от этого страдала. Дома у нее иконы висели. Одно время даже хотели ее за это с работы турнуть, но обком вступился. Профилактику проводили, чтобы она опиумом этим детей в школе не заразила.

— А где жила? — продолжал выяснять подробности Куманин.

— Сначала полдома снимала в Романово, — сообщил Мкртчан, — а потом мы ей однокомнатную квартиру выдали в Асино, как ветерану труда. Вот еще что. Она же была не спецпоселенцем, а административно высланной. Разницу понимаешь?

— Смутно, — признался Куманин.

— Короче, — пояснил Мкртчан, — она уже в середине пятидесятых имела право выезжать на материк в отпуск. А позднее вообще могла уехать туда, откуда выслали. Почти все административники и спецпоселенцы, кто дожил, выехали. А она ни разу даже в отпуск не съездила. Странно?

— Весьма странно, — подтвердил Куманин.

— Тут еще до меня товарищи проверяли, — засмеялся подполковник, — не служила ли она в какой-нибудь зондеркоманде эсэсовской во время войны. Помнишь, была «ориентировка» — те, кто расстреливал пленных и евреев, спрятались по тихим углам и боялись даже в отпуск ездить, чтобы кто-нибудь их случайно не опознал. Но старушка-то всю войну здесь прожила.

— Занятно, — пробормотал Куманин.

— В прошлом году, — продолжал Мкртчан, — она вдруг засуетилась и стала собираться на материк. У нас же в Асино железная дорога есть, так что уехать довольно легко, надо сперва до Томска, а там уже пассажирским к вам, в Москву. Я Романову хорошо знал, она мою дочку учила французскому языку и игре на пианино. Спрашиваю: «Куда же вы, Татьяна Николаевна, собрались в ваши-то годы? Сидели бы дома. Жара такая, духота. Что вам на материке делать?». А она мне говорит, что родственница у нее объявилась, в гости зовет. Годы, мол, такие, что больше уже увидеться и не придется. А потом сказала такую вот фразу: «Я молила Господа всю свою жизнь только об одном, чтобы дал мне дожить до 1988 года и стать свидетелем знамения». «Какого знамения?» — спрашиваю я. «Знамения, что Господь простил Россию», — отвечает она. «Опять вы, — говорю, — со своими предрассудками. Такая умная, образованная женщина, а верите во всякую, извините, чепуху. Знамения, предсказания, попы, иконы. Даже удивляюсь, — говорю. — Поезжайте, конечно. Запретить вам не имею права. Спасибо за все». Она не поняла: «За что вы меня благодарите, полковник?». Она меня все время полковником звала почему-то. «Да за то, что вы дочку мою немного обтесали. Ей в институт скоро поступать, чему-то выучилась». «И вам спасибо, — она говорит, — что дали мне дожить до нынешнего года». А чем этот год особенный, я так и не понял. В общем, поехала она. И видишь, как получилось.

— Она одна поехала? — спросил Куманин, — никто ее не сопровождал?

— Проводил ее один из бывших учеников, — ответил подполковник, — но только до Томска, там посадил на московский поезд.