Тени в переулке (сборник) - Эдуард Хруцкий

И вот на партийный актив разведки в клуб Дзержинского прибыл новый руководитель страны и партии. Приехал он не для того, чтобы узнать, как работают разведчики, обеспечивающие безопасность руководимого им государства, а для того, чтобы разобраться с «бериевскими последышами».

О том, что творилось на этом партактиве, рассказывал мне бывший председатель КГБ генерал Серов, в те дни служивший замминистра МВД.

Не успел тогдашний начальник разведки Савченко начать свой доклад, как Хрущев оборвал его и предложил генералу рассказать о его связях с Берией. Затем партийный вождь стал разбираться с другими руководителями этой службы.

Люди поднимались на трибуну в одной должности, а спускались с нее в лучшем случае заместителями начальников УВД в отдаленных областях.

Профессионалов разведки отправляли руководить паспортной службой, борьбой с малолетними преступниками и даже брандмейстерами. И это еще было для них удачей. Лучше тушить пожары и командовать детскими комнатами милиции, чем сидеть в тюрьме. Но многие не избежали и этой участи. Генералы Судоплатов, Эйтингон, Райхман и другие были отправлены во Владимирскую спецтюрьму. А вот Фитину «повезло». Его просто уволили из органов.

Он был генерал-лейтенантом, но это никак не отразилось на его дальнейшей жизни. Полной выслуги у него не было, поэтому пенсию ему положили копеечную, из служебной квартиры, естественно, выселили и дали комнату в коммуналке в районе Чистопрудного бульвара. С огромным трудом ему удалось устроиться на «руководящую» работу. Он стал заведующим фотоателье в Доме дружбы с зарубежными странами.

А его спутник тоже был чекист-расстрига. Я часто потом встречал его в «Национале» и Доме журналиста. Все считали его писателем, а он работал в управлении кадров Московского треста столовых и ресторанов.

Стало ясно, почему его так уважали в кафе на бульваре.

В знаменитом доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре все подвалы и чердаки были отданы под мастерские художников. В них ютилось талантливое, шумное, бородатое племя графиков, живописцев, театральных декораторов. Вполне естественно, что любимым их местом была описываемая мной терраса.

Они вваливались туда шумной компанией, и вместе с ними вливался дух свободы. В отличие от нас, журналистов, над которыми незримо витала тень МК и ЦК ВЛКСМ, что делало нас, к сожалению, осторожными и осмотрительными, художники были некоей вольницей. Они уже тогда не ставили ни в грош любое начальство, рисовали что хотели, а для денег выполняли заказные работы.

Уже тогда их картинами интересовались любители живописи, иностранцы и через подставных лиц скупали их работы.

Художники боялись только одного – лишиться мастерской, полученной от МОСХа, но такие меры начали принимать лишь во времена борьбы Андропова с диссидентами.

Душой этой веселой компании был мой старинный приятель Леша Соболевский, который славился любовью к розыгрышам. Высокий блондин с красивым русским лицом, он был очень похож на знаменитого певца Сергея Лемешева.

Надо сказать, что такого количества поклонниц, так называемых «сырих», как у русского тенора, не было ни у одного артиста. Жил Сергей Яковлевич на улице Горького, в кооперативном доме Большого театра. В подъезде сидели строгие вахтерши, которые нещадно гоняли бедных поклонниц.

Не знаю, как Леша, тогда студент театрального училища, где он, следуя семейной традиции, обучался на художника-декоратора, смог договориться с этими суровыми дамами. Но факт остается фактом. Именно они шепнули «сырихам», что Лешка – сын самого Лемешева.

С той поры он появлялся на московском Бродвее в окружении прелестных девушек. Поклонницы его знаменитого «папы» были готовы на все, в любую минуту и где угодно.

И вот после долгого перерыва мы увиделись на террасе над прудом. Лешка рассказал мне, что путем мытарств его семейству удалось выменять огромную коммуналку в доходном доме в Кривоколенном переулке и что скоро я буду зван на новоселье.

Но попал я в эту квартиру значительно раньше, чем семейство театральных декораторов привело ее в порядок. Лешка позвонил мне в редакцию и радостно сообщил, что в квартире найден клад.

Я немедленно с фотокором Валькой Ивановым прибыл на место происшествия. В одной из комнат, разрушенной ремонтными работами, в фанерной насыпной стене оказался квадратный тайник, в котором находилась жестяная коробка с надписью «Шоколад Галла-Петер», а рядом лежали забандероленные пачки советских денег образца 1918 года.

На полу стояли весы, которые Лешка приволок из соседнего магазина.

– Зачем весы? – спросил я.

– Деньги взвешивать будем. Взвесили, получилось около двух кило. Так родился заголовок заметки – «Два килограмма денег».

Валька отснял все, что нужно, я быстро написал заметку и поволок ее к ответственному секретарю. Тот прочитал и сказал равнодушно:

– Ну и что?

– Клад все-таки.

– Не пойдет. Если мы будем писать обо всем старом дерь ме, которое находят после ремонта, в газете места не хватит. Ты же репортер, вот и узнай, чьи это деньги, как они по пали в тайник. Возможно, за ними интересная история.

И я начал копать архив. В домоуправлении хранились домовые книги до 1945 года. Я сидел в городском архиве, читал старые книги, просматривал корешки ордеров. Квартира эта сменила несколько десятков жильцов, но все данные кончались на 1923 годе.

Тогда я ничего не нашел, но много лет возвращался к этой истории и все-таки выяснил, кому принадлежали несколько миллионов первых советских рублей. И помогли мне в этом документы московской уголовно-разыскной милиции.

Квартира в Кривоколенном, куда вселился мой веселый товарищ, принадлежала помощнику присяжного поверенного Дергунову. Он был одним из платных агентов Московского охранного отделения и после Февральской революции, когда деятельностью охранки занялась особая комиссия, бесследно исчез из Москвы.

В квартиру под видом двоюродной сестры заселилась его бывшая любовница Елена Радель. Женщина она была предприимчивая и решила организовать доходное дело: создать дом свиданий для измученных душой богатеньких московских мужиков.

Человек, уставший от уличной стрельбы, революционных лозунгов и бытовой неустроенности, находил в квартире на третьем этаже дома по Кривоколенному переулку женскую ласку, шустовский коньяк и хорошего партнера за ломберным столом.

Придраться к хозяйке, мадам Радель, было практически невозможно. Милиция, в то время часто приходившая с проверкой, заставала в ее квартире нескольких гостей, документы которых были в образцовом порядке.