Муки обольщения - Джо Гудмэн

Ной не знал, что ответить, и поэтому мудро хранил молчание.

— Сказать тебе, почему я не поехала тогда с тобой в Англию?

— Ты никогда не скрывала своего отвращения ко всему, что было связано с этой страной.

— Правильно, но ты не знаешь причины подобного отвращения.

Ной недоумевал, почему она сейчас заговорила об этом, но чувствовал себя обязанным выслушать хотя бы потому, что больше ничего не мог предложить ей в утешение.

— Не знаю. Но ты же всегда говорила, что это из-за убийства твоего брата в Иорктауне.

— Да, именно так я и говорила. Но люди, как ни странно, наивно и безоговорочно в это верили. — Хилари усмехнулась. — И ты в том числе. Мы с Эваном никогда не были особенно привязаны друг к другу, хотя кое-что нас объединяло. Мы были заложниками нашего отца, и во время войны он отлично использовал нас.

— Хилари, — осторожно обратился к ней Ной, — ты уверена, что хочешь продолжать?

— Очень даже уверена, — ответила она, возвращаясь к столу, на котором были разложены всевозможные сладости. Улыбаясь, она налила себе чашку чая и добавила немного взбитых сливок и сахара. — Чаепитие делает обстановку более приятной, не правда ли? — Хилари снова устроилась в кресле напротив Ноя. — Помню, во время войны мне очень часто приходилось подавать чай. Мне было семнадцать, нет, восемнадцать, когда англичане оккупировали наш город. Английские солдаты располагались там, где им нравилось, но в некоторых домах, как этот, например, их встречали с радушием. Ты знал об этом? Папа приветствовал их в нашем доме. В то время мы с тобой еще не были знакомы, но я знаю, где ты проводил тогда зиму. Долина Фордж, Верно? Эван тоже был там. Англичанам папа доказывал, что отрекся от своего сына, отъявленного негодяя. Своим друзьям-революционерам папа врал, что англичане расположились в нашем доме против его воли и что Эвпц действовал по принципам, которые унаследовал от своего отца. — Хилари сделала глоток теплого чая, руки ее еле заметно дрожали. — Пока продолжалась война, папа умудрялся угождать и тем, и другим. Его не волновали последствия, самым главным было то, что он обеспечил себе безопасность. Конечно, он потерял сына, а я была… — Хилари пожала плечами, стараясь изобразить на своем лице безразличие, — … была изнасилована. Но это папа мог пережить. Он по-прежнему управлял банком, у него остались друзья, дом… и чуть запятнанная дочь.

— О Господи, Хилари, — прошептал Ной, — я и не… Хилари нервным движением поставила изящную фарфоровую чашку на блюдце, отчего та зазвенела.

— Дай мне закончить, Ной, а потом уходи.

Он послушно кивнул, чувствуя нарастающую боль в сердце.

— В течение всей той зимы, в то время как Эван добывал себе пищу где придется и как придется, не уверенный в завтрашнем дне и в том, сможет ли перенести лютый холод в той одежде, которая была на нем, я принимала у нас в доме откормленных и тепло одетых английских солдат и офицеров. Даже тогда мне казались нелепыми те роли, которые папа навязывал нам с Эваном: они не подходили ни ему, ни мне. Эван никогда не переставал надеяться на примирение с Англией. Однако наши судьбы зависели не от идеологии, а от того, к какому полу мы принадлежали. Папа советовал мне быть любезной с солдатами. Но после изнасилования он сказал, что я была слишком любезной и вела себя непристойно, чем и привлекла их внимание. Он считал, что это обязательно должно было произойти. Вскоре меня опять изнасиловали. Ной на миг закрыл глаза:

— Тех солдат, которые надругались над тобой, их…

— Наказали? Нет. Папа запретил мне рассказывать об этом кому бы то ни было. И я молчала… до сегодняшнего дня. — Хилари поставила чашку с блюдцем на стол. — Мне захотелось, чтобы ты узнал о моих любовниках, Ной, и чтобы понял, почему я презираю все английское. Возможно, неразумно винить весь народ в подлости некоторых его представителей, но я ничего не могу поделать со своими чувствами. — Глаза Хилари блестели от слез, и она не скрывала их. — После войны у меня были и другие муж чины, но я никогда не была неразборчивой шлюхой. Наоборот, меня все считали снежной королевой. Мне это доставляло удовольствие. — Уголки ее рта приподнялись в зло радной улыбке. — Но временами я начинала мстить. Известно ли тебе, что моими любовниками были твой брат Салем и зять Иерихон?

Ной вскинул голову. Он чуть не сказал ей, что она лгала, что ему известно о ее попытках вступить в интимную связь с его братьями. Однако Ной сдержал себя. Она лгала, потому что желала сделать ему больно. Но странно, Ной испытывал боль лишь за нее. Он встал с кресла.

— Мне пора, Хилари.

— С моей стороны это был всего лишь флирт, — продолжила она, не обращая внимания на его попытку уйти. — Мне не хотелось бы, чтобы ты думал, будто я питала к ним какие-то особые чувства. Кроме тебя, мне никто не был нужен. Я любила только тебя.

— Жаль, что я оказался недостоин твоей любви.

Она сокрушенно пожала плечами:

— Ты можешь идти, Ной. Единственное, о чем тебя прошу, — так это поддержать любую ложь, которую я придумаю относительно нас.

— Если это не будет в ущерб Джесси и Гедеону, выдумывай, что хочешь, ради спасения своей гордости. Я ничего не стану отрицать.

Она прикрыла рот тыльной стороной ладони, подавив зевок:

— Какое благородство.

— Спокойной ночи, Хилари.

Она сидела неподвижно до тех пор, пока не услышала, как за ним захлопнулась дверь. Только после этого она вскочила с кресла и, закрыв лицо руками, горько разрыдалась.

— Тебе это даром не пройдет, Ной Маклеллан, — похрипела она. — Ты увидишь, что я не менее достойный противник, чем те, с кем тебе приходилось сталкиваться.

Глава 14

Июнь 1787 года

Леди Барбара стояла у окна гостиной с отсутствующим видом. Она не замечала ни садовников, подрезавших кустарники самшита, ни овец, щипавших траву на дальнем поле. Чистая, безоблачная красота дня ускользала от ее взора. Барбара рассеянно теребила кружевной носовой платок. Когда она заговорила, ее голос напоминал шипение змеи:

— Будь она проклята за это.

— Того же пожелал ей и я. — Росс Букер хлопнул себя по колену. — Надо же, украсть ребенка!

Барбара медленно отошла от окна. Стараясь не смотреть на этого грубого, дурно воспитанного мужика, наследившего на ее коврах и испачкавшего покрывало на кресле, она бросила холодный взгляд на мужа:

— Проследи, чтобы ему заплатили за информацию.

Эдвард Панберти, кивнув жене, поднялся с кресла, жестом приказывая незнакомцу следовать за ним. Возвратившись назад, он застал жену сидящей в кресле. Ее голова покоилась на украшенной завитками, изогнутой спинкекресла, а глаза были закрыты. В руках она держала Оокал красного вина, хотя, очевидно, сделала лишь несколько маленьких глотков.