Красный сфинкс - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В повести «Архипелаг исчезающих островов» Петр Арианович Ветлугин, еще до революции сосланный в провинциальный Весьегонск, не выезжая из города открывает в Арктике никому до того неведомые острова. Еще в университете Ветлугина привлек Крайний Север России, «где всякая география кончается». Именно там еще оставались белые пятна. «Там были реки, истоки которых терялись в непроходимой тайге, горные кряжи, очертания которых обводилась пунктиром, моря, скрытые за сплошной завесой тумана. А в самом центре Арктики находился полюс – заповедная точка, к которой стремилось изо всех сил и которой никак не могло достичь человечество». – (В то время ни капитан Кук, ни Роберт Пири северного полюса еще не достигли, – Г.П.) – «Русские ученые давно догадывались о том, что плавучие льды, начиная путь на прилегающих к Сибири морях, проходят затем через весь Полярный бассейн, – рассуждал Ветлугин. – Арктику продувает сквознячком. Впервые своим зорким оком подметил это наш великий Ломоносов. Нельзя ли использовать попутные ветры в Арктике, так же как Колумб использовал пассаты, пригнавшие его каравеллы к американским берегам? Судно „Фрам“ полярного исследователя Фритьофа Нансена вмерзло во льды в море Лаптевых и тронулось с ними на северо-запад. Нансен надеялся, что его пронесет через полюс. Надежда не оправдалась: „Фрам“ прошел значительно южнее полюса. Почему это произошло? Почему Нансен промахнулся? Не следовало ли ему взять правее, то есть начать свой дрейф восточнее – не в море Лаптевых, а в Чукотском или в Восточно-Сибирском море? Не там ли зарождался тот могучий поток льдов, который спустя два-три года достигал, наконец, полюса?
Вот о чем думал Ветлугин…
Однако, к этой же мысли пришли и по другую сторону океана.
Из газет Ветлугин узнал о Текльтоне. Примерно на меридиане острова Врангеля предприимчивый американец отправился к полюсу со льдами. Ему не повезло. Вскоре его корабль был раздавлен и пошел ко дну. Текльтону с частью команды удалось добраться до берега, сохранив в непромокаемой клеенке шканечный журнал и другие судовые документы. Отчет о путешествии Текльтона был напечатан, и Ветлугин успел познакомиться с ним накануне своего ареста. В то время в политике он разбирался слабо, участие в студенческой забастовке принял потому, что в ней участвовали его друзья, уважением которых дорожил и с мнением которых считался. Так случилось, что свое замечательное открытие молодой Ветлугин совершил в камере предварительного заключения. Была ночь. На нарах рядом и наверху вздыхали, храпели, стонали во сне товарищи. Петру Ариановичу не спалось. Он был слишком взбудоражен событиями – шумным митингом, схваткой с полицией. Кровь еще громко стучала в висках. Чтобы успокоиться, он принялся думать об оставленных дома книгах. Мысль повернула от книжного шкафа к письменному столу, на котором лежали раскрытый на середине отчет Текльтона и вычерченная Ветлугиным схема дрейфа. Изучая астрономические данные по судовому журналу, Петр Арианович восстановил дрейф на карте корабля. Ему представлялась ломанная линия. Она двигалась вверх, слегка изгибаясь то влево, то вправо. Это напоминало спокойные излучины реки. Так плыли к Северному полюсу льды, подталкиваемые ветром. Вдруг резкий скачок в сторону! Что случилось? Почему в этом месте корабль сделал зигзаг? Что за препятствие возникло на пути льдов, с которыми двигался корабль?…»
Исследования Ветлугина продолжили его ученики – неразлучные друзья Алексей Ладыгин и Андрей Звонков. Сам же Ветлугин был отправлен царскими властями на Север, бежал и пропал где-то в снежных неизведанных просторах. «Иногда мы надеялись, что узнаем одновременно о Петре Ариановиче и об островах. Разве нельзя было остановившись по дороге в университет у щита, где вывешивалась „Правда“, увидеть заголовок: „Открытие новых островов в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря“?! А под этим: „С борта корабля. От нашего специального корреспондента. Только что начальником экспедиции П. А. Ветлугиным под грохот салюта поднят флаг Советского Союза на вновь открытом архипелаге… Величественная картина крутых склонов… Конические горы, снежными вершинами упирающиеся в облачное небо…“
Но открытые Ветлугиным острова выглядеть будут иначе.
«Мы были уверены, что земля совсем близко, и все же она открылась внезапно, будто всплыла из воды. В объективе бинокля, освещенные лучами солнца, падавшими сквозь облака, как светлый дождь, чернели пологие склоны с темно-бурыми пятнами мха… Это была Земля Ветлугина!.. Вот он тот миг, ради которого стоило жить! Я видел ослепительное ледяное ущелье, по дну которого звенел ручей. Выше сияла полоска яркой бирюзы. Это было горное озеро, колыхавшееся в прозрачной хрустальной чаше. А дальше было еще красивее. Перед нами возникло нечто вроде русского терема из голубого кристалла. Два высоких ледяных зубца вздымались к небу, как сторожевые башни. На ребристой „крыше“ сверкали веселые солнечные зайчики. А внизу зиял широкий вход. Это был очень просторный высокий грот, под сводами которого гулко разносились наши голоса. Я нигде еще не видел таких красок, как в этом гроте. У входа они были нежно-голубыми, потом постепенно начинали темнеть, а в углах становились ультрамариновыми. Полная гамма синего цвета…»
«В Арктике действительно существуют острова, сложенные из осадочных пород и ископаемого льда, – подтверждал в послесловии к повести географ В. Назаров. – Они постепенно разрушаются. В море Лаптевых исчезли таким образом острова Васильевский и Семеновский. Мне самому пришлось зимовать на острове Уединения, который быстро меняет свою форму и постепенно уменьшается в размерах. Морской прибой за десять лет обрезал западный возвышенный берег на двадцать – двадцать пять метров. Жилой дом, построенный в 1934 году в двадцати метрах от западного берега, в 1942 году уже висел над обрывом. Его пришлось разобрать, а более легкие постройки, прилегавшие к дому, передвинуть на восток, в глубь острова…»
Во второй повести дилогии – «Страна Семи Трав» – выясняется судьба потерявшегося на Севере Ветлугина. Началось с загадочной берестяной записки, снятой с ноги пойманного северного гуся. «Таймыр… идя на юг… воздушному следу… верховьях реки… назыв… детьми солнца… птицей Маук… единоборство… жив… помощи…» А до этого этнограф Савчук обратил внимание на странный накладной узор, которым нганасане обшивают верхнюю одежду. «У обстоятельных нганасанов каждая аппликация носит свое особое название, объясняющее ее смысл: „зубы“, прыгающий заяц», «цветы тундры». Нам показали даже какой-то диковинный узор: «спит растянувшись», действительно напоминавший лежащего навзничь человека. Но узор, заинтересовавший нас, был совсем другого характера. По словам Савчука, он выпадал из нганасанского фольклора. Узор этот, в отличие от других, был прерывистым. Сочетание – три кружка, три линии, три кружка – обязательно отделялось интервалом от другого такого же сочетания… И вдруг я понял! Красный кружок был ничем иным, как большой точкой, черная линия – тире.
Азбука Морзе!
Три точки, три тире, три точки!
По международному радиокоду это означало «SOS» – начальные буквы трех английских слов: «Спасите наши души» – условный сигнал бедствия…»
В первой книге дилогии Алексей Ладыгин и Андрей Звонков искали острова, открытые их учителем, во второй Алексей Ладыгин ищет самого Ветлугина. Бежав из ссылки, Петр Арианович попал в некое племя, прячущееся в загадочном каменном ущелье. «Перебравшись на четвереньках через очередную осыпь, я увидел за поворотом долгожданный лес. Но это был какой-то причудливый, траурный лес. Здесь главным образом была невысокая – в рост человека – лиственница. По длинным, свешивавшимся с деревьев „бородам“, по прядям черновато-серого мха и лишайника можно было догадаться, что передо мной почтенные старцы древнего мира. Приблизясь, я убедился в том, что это больше, чем старцы, – это трупы деревьев. Верхушки их были обломаны, стволы скорчены, словно бы деревья оцепенели от нестерпимого холода. Ледяные пальцы мороза пообрывали с деревьев листья, кору. Траурный креп висел почти на каждом стволе. Когда я углубился в этот странный лес, – чем дальше, тем деревья становились все выше и выше, – то увидел, что кое-где рядом с лиственницей попадаются и осыпавшиеся ели. Чуть поодаль росло несколько берез. Но голые лиственницы казались особенно зловещими. Деревья словно бы застыли в мучительной конвульсии, в том положении, в каком их настигла смерть. Впечатление усугублялось мертвенной неподвижностью всего, что меня окружало…»
В этом-то ущелье, когда-то теплом, подогреваемом подземными пожарами мощных пластов каменного угля, а теперь умирающем, замерзающем находят, наконец, учителя географии, так много сделавшего для науки.
Книга захватывала.
