Тощие ножки и не только - Том Роббинс

Так уж случилось, что в тот вечер Бадди Винклер задержался у собора Святого Патрика чуть дольше обычного. У него состоялась беседа с одним из сочувствующих. Хорошо одетый незнакомец, по его собственному признанию, якобы был готов оказать финансовую поддержку любому начинанию, способному приблизить Армагеддон.

– Давайте не будем ходить вокруг да около и перейдем ближе к делу, – предложил ему Бадди Винклер. Так они и поступили и действительно пустились обсуждать конкретные моменты, как вдруг заметили, что из подвальной решетки повалили клубы дыма. Надо сказать, что проповедник был весьма поражен, с каким проворством собеседник вызвал полицию и пожарных. Когда прибыла первая машина, водитель принялся расспрашивать Бада о том, как возник пожар.

– Нет-нет, что вы. Это же преподобный Бадди Винклер, – вмешался его новый знакомый.

– А ты кто такой, чтобы мне указывать?

В ответ на этот вопрос незнакомец извлек бумажник и помахал перед носом водителя полицейской машины каким-то удостоверением, которое почему-то меньше всего походило на золотую карточку «Виза», зато сильно смахивало на фэбээровское. Полицейский тотчас кивнул и переключил внимание на то, зачем, собственно, сюда и прибыл, то есть принялся очищать от зевак место происшествия.

– Сдается мне, что пора сматывать удочки, – заметил Бадди. – Лучше мы потолкуем с тобой да все как следует обмозгуем как-нибудь в другой раз. – И он кивнул в сторону дымящегося собора. – Надеюсь, святые отцы не лишатся своей главной недвижимости.

С этими словами он повернулся и поспешил к оцеплению. Осыпая его проклятиями, пожарные бросились мимо него вверх по ступенькам собора. Бадди моментально исчез в клубах дыма.

– Готов поклясться, что эти педики-архиепископы забыли погасить огонь под котелком с чечевичной похлебкой, – пошутил Бадди. – Пытались эту свою похлебку разогреть, а она возьми и выкипи.

Бадди было зажмурился, чтобы глаза не разъедал дым, и именно в тот момент, когда приоткрыл их снова, он и заметил на тротуаре подозрительные предметы.

Он не раздумывая схватил два из них – да-да, совершенно машинально, но в следующий миг до него дошло, что ложечка в его руке точно такая же, что и на картинах его взбалмошной родственницы, а сатанинского вида палка – точь-в-точь как та, что несколько недель назад сбила его с ног. Бада уже давно терзали смутные предчувствия по поводу решетки в цоколе собора – внутренний голос нашептывал ему, что там творится нечто неладное, противоестественное и неправедное. Нечто такое, что направлено лично против него. Нет, он не мог об этом говорить вслух. Ему меньше всего хотелось даже думать на эту тему, разве что вскользь. Как ни странно, он ни в чем не винил католиков. Интуиция подсказывала ему, что если кого-то и подозревать, то этот неведомый кто-то наверняка неким образом связан с тем ненормальным, что раньше стоял как истукан перед собором, пудря мозги доверчивым псевдоинтеллектуалам вроде Эллен Черри. А те по наивности верили, будто он вращается. Но кто или что бы то ни было, эта вещь или человек неким образом имеет отношение к предметам, найденным им на тротуаре. Что ж, он расстроит их планы! Пусть даже не надеются! Он унесет с собой их дьявольские штучки. Разве что кроме носка. Пусть уж лучше сам нечистый натягивает себе на копыто эту омерзительную тряпку!

Грязный Носок свернулся в крошечный комок и прижался к стене. Ближе к рассвету, измученный и одинокий, он прошмыгнул сквозь решетку назад, в закопченный подвал собора Святого Патрика. Поговаривают, будто он до сих пор там. Будто бродит по собору, словно некий зловредный протестантский призрак. Так что если алтарные мальчики вдруг проливают вино, солидные джентльмены портят воздух во время исповеди, епископы ни с того ни с сего переходят на поросячью латынь, а юные матери начинают выступать в поддержку противозачаточных средств – да-да, это все его проделки. Поговаривают даже, что в холодные зимние ночи он запихивает в себя пару кусочков угля и гоняет на органе пассажи Хэнка Уильямса. Или же время от времени выскальзывает из-за решетки на улицу и, вытянувшись во всю длину, хватает за ноги дородных матрон, увешанных покупками, а те визжат и в ужасе роняют свои многочисленные свертки.

– Хе-хе-хе! – якобы заливается он смехом, перед тем как юркнуть назад в свое убежище.

Более трезвые головы утверждают, будто в церкви его нет вообще, что он скорее всего попал туда, куда в конце концов попадают все носки, когда они совершенно загадочным образом исчезают из стиральных машин по всей Америке; то есть переместился в иное измерение, в некую параллельную вселенную из хлопка, шерсти и полиэстера, переселившись на планету Пропавших Носков.

Правда это или нет, достоверно одно – как и многие пилигримы до него, Грязный Носок так и не попал в Иерусалим. Однако не исключено, что в один прекрасный день Иерусалим сам явится к нему.

Что касается Иерусалима, то другие предметы из этой странной компании достигли больших успехов, нежели наш Носок. Бадди Винклер принес Ложечку и Посох к себе домой, в шикарную нью-йоркскую квартиру, которую для него снимал Батальон Третьего Храма. Там он со смесью любопытства и отвращения какое-то время разглядывал их, после чего упрятал с глаз подальше в шкаф. А закрыв дверцу, прочел молитву: «Господь наш Иисус, прошу Тебя, оберегай Твоего верного и невинного слугу от их бесовских козней».

Не успел он захлопнуть дверцу шкафа, как истеричная Ложечка, заметив зияющую щель меж завесами, тотчас начала требовать, чтобы Посох немедленно проучил обидчика.

– Врежь ему как следует по кумполу, – настаивала она. – и выпусти нас отсюда!

Надо сказать, что Раскрашенный Посох был немало удивлен ее напором, однако, будучи не склонен к врезанию по одушевленным кумполам, посоветовал ей поостыть и подождать, какие еще подарки преподнесет им судьба.

Ближе к вечеру к Ложечке все-таки вернулась толика душевного равновесия. Однако утром, когда они услышали, что проповедник проснулся и ходит по квартире, она вновь взялась призывать Посох к решительным действиям.

– Молчать! – цыкнул на нее Раскрашенный Посох. – Что на тебя нашло? Разве ты вчера не слышала, какие планы у нашего похитителя?

Планы, о которых обмолвился Раскрашенный Посох, прозвучали в разговоре, который преподобный Бадди Винклер вел накануне с ночным визитером.

– Надеюсь, вы не в обиде на меня, рабби, что я вынудил вас прийти сюда, да еще в такой час, – произнес тогда Винклер. – Но сдается мне, что этот чертов телефон прослушивается. Буквально сегодня ко мне подъехал переодетый легавый неизвестных мне либеральных взглядов. Ну и скользкий был тип, скажу я вам, такой без мыла пролезет куда угодно, хотя, сдается мне, со мной ему не повезло. Он так и не смог выудить Из меня то, что ему было нужно. Но как всегда, это был знак. Знак, данный нам, вне всякого сомнения, самим Всевышним, что мы должны быть осмотрительны. По этой причине довожу до вашего сведения, что все, что может бросить на нас тень подозрения, я планирую завтра или послезавтра переправить в Иерусалим. Так сказать, очистить помещение от улик. Пусть уж лучше все хранится до поры до времени там, у моего знакомого, Бумера Петуэя.

– Ты слышала! – воскликнул Посох. – Этот человек собирается переправить «все» в Иерусалим! Значит и мы с тобой тоже попадем туда!

– О Боже! – ахнула Ложечка. – А как же остальные?

– Увы, мы бессильны им помочь. Их судьбы в руках звезд. К счастью, у Раковины прекраснейшие отношения со Звездным Светом.

На то, чтобы выбраться из собора, у Раковины и Жестянки Бобов ушло несколько часов. Вскоре после того как в подвал протянули пожарные шланги, они вышмыгнули из-за двери и начали тяжкое, полное опасностей восхождение по лестнице. Не успели они достичь цокольного уровня, как мимо них, ничего не замечая, пронеслись двое пожарных. В цокольном этаже предметы около получаса прятались в ящике с благовониями.

– Какое счастье, что мы не люди! – вздохнул(а) Жестянка Бобов. – Будь у нас нос, мы наверняка задохнулись бы в этом порошке. С другой стороны, будь у нас нос, мистер Носок уже давно бы отравил нас своим зловонием.

Пожарники загасили пламя довольно шустро. Вскоре с места происшествия отъехали все пожарные машины, кроме одной. С десяток пожарных слонялись по улице, пили кофе с пончиками, болтали с полицейскими про футбол. Они остались лишь для того, чтобы проследить, не будет ли нового возгорания. Наконец прибыл специальный полицейский взвод – произвести расследование на предмет поджога. К этому времени Раковина и Жестянка, подобно паре пластиковых лососей, преодолевающих безводные пороги, наконец достигли первого этажа, где и затаились между скамейками в главном нефе.

Постепенно люди покинули помещение – за исключением двоих, секретаря архиепископа и главного смотрителя. Какое-то время Раковина и Жестянка опасались, что навсегда застрянут здесь, словно в ловушке, и каждое воскресенье во время мессы прихожане будут преклонять на них колени. Однако секретарь архиепископа предложил оставить входные двери открытыми, чтобы проветрить помещение. А надо сказать, там действительно ужасно воняло дымом и кремированными молитвенниками. Люди ушли, и вскоре Раковина с Жестянкой оказались на ночных улицах, где, подобно тысячам фосфоресцирующих крыльев, город бился тысячами пульсов о стальные и каменные оболочки.