Атаман Платов - Владимир Лесин

Итак, у П. В. Голенищева-Кутузова не было никаких оснований обвинять М. И. Платова в попытке присвоить себе чужой успех. К слову сказать, в рапорте на имя главнокомандующего атаман не представил В. Д. Иловайского к награде, очевидно, полагая, что сделать это должен его непосредственный начальник — командир отряда.

Неосведомленность П. В. Голенищева-Кутузова о событиях 26 октября не вызывает сомнений. Об этом свидетельствует его рапорт главнокомандующему, отправленный через две недели. Вот строки из него:

«Хотя и доложено Вашей Светлости, что генерал Сансон и несколько тысяч взяты в плен генералом Платовым, но они действительно взяты отрядом вверенного мне корпуса».

Здесь все не так: во-первых, ничего подобного его светлости князю Кутузову никто не докладывал; во-вторых, под командованием генерала Сансона в бою на подступах к Духовщине было не многим более 500 человек, а «несколько тысяч» взяли в плен казаки атамана Платова на лесной дороге, ведущей к переправе через Вопь; в-третьих, командир явно не успел еще войти в курс дела, поскольку бригаду Иловайского назвал отрядом, а свой отряд, пусть и очень сильный, — корпусом.

Почему же В. Д. Иловайский не сообщил П. В. Голенищеву-Кутузову об итогах того дня, 26 октября? Ответить на этот вопрос определенно я не могу. Не исключаю, что какую-то роль сыграло нежелание казачьего офицера служить под командой армейского генерала. Такое мнение существовало в военной среде. Его прямо или косвенно высказывали Д. В. Давыдов, А. П. Ермолов, А. И. Михайловский-Данилевский и другие.

О действительном случае присвоения Платовым чужого успеха речь пойдет ниже. А пока вернемся на берег реки Вопи.

Итальянцам и французам было не до сна. Е. Богарне, понимая, что на следующий день придется переходить через Вопь, с вечера послал туда командующего артиллерией корпуса Ж. Пуатевена с инженерами и саперами и приказал им навести мост, но поднявшаяся за ночь вода разрушила его. Людьми овладело отчаяние. Оно еще более усилилось, когда к месту переправы прорвались казаки, прорубившиеся сквозь колонны дивизии генерала Ж. Брусье, прикрывавшие отступление своих товарищей. Некоторые из них с ходу выскочили на противоположный берег и стали угрожать неприятелю окружением. Вице-король решил форсировать реку вброд.

Первой вошла в студеную воду реки гвардия. За ней двинулся сам вице-король Евгений Богарне со своим штабом. Затем последовали экипажи и пушки. Несколько орудий благополучно достигли противоположного берега и даже открыли огонь по казакам, но войсковой старшина Иван Иванович Кирпичев, командовавший полуротой донской конной артиллерии, «искусным и скорым действием сбил неприятельскую батарею» и тем усугубил всеобщую панику. Офицеры распрягли лошадей, бросили повозки, фургоны, телеги и дрожки, чтобы верхом переправиться через Вопь. Толпы солдат, вышедших из подчинения, кидались на них, не давая даже владельцам взять необходимые им вещи.

Адъютант вице-короля Евгений Лабом остался жив, вернулся в Париж и в 1814 году издал «Полную реляцию о походе в Россию», в которой живо описал события у деревни Ярцево на берегу Вопи:

«Крики людей, переплывавших реку, ужас спускавшихся к переправе, отчаяние женщин, плач детей, наконец уныние солдат — все это вместе взятое представляло такое раздирающее душу зрелище, одно воспоминание о котором заставляет содрогаться всех очевидцев…

Едва наши войска покинули берег, как масса казаков, никем более не сдерживаемая, приблизилась к этой ужасной реке, где находилось еще много несчастных, которым слабость помешала переправиться. Неприятель раздел своих пленных и оставил их лежать голыми на снежных сугробах. Мы видели, как татары делили между собой окровавленную добычу. Их жадность превысила их мужество, иначе Вопь не помешала бы им добраться до нас».

Как видно, Евгений Лабом был впечатлительным человеком и умел найти подходящие слова для выражения эмоций, вызванных «раздирающим душу зрелищем». Только вряд ли можно признать его объективным. Как в обозе отступающей армии оказались женщины и дети? Кто оставил на берегу тех, кому «слабость помешала переправиться» через Вопь? Уж не мирных ли путешественников ограбили казаки и разделили между собой их багаж?

Впрочем, ради справедливости надо признать, что генетически присущая казакам страсть поживиться за счет противника (и не только противника, но порой и мирного обывателя) нередко брала верх над интересами дела. И примеров тому достаточно: даже в день Бородинского сражения во время знаменитого рейда они не проскочили мимо неприятельского обоза; на берегу Чернишни графу Орлову-Денисову не сразу удалось собрать рассыпавшиеся по французским бивакам донские полки и бросить их в тыл войскам Мюрата; под Малоярославцем степные «корсары» Платова в предрассветных сумерках упустили Наполеона и его свиту, зато разглядели вдали вереницу телег, тянувшуюся по дороге за артиллерией…

Не имея возможности тащить за собой отбитое у неприятеля добро, казаки сбывали его торговцам или местным жителям. Поэтому у мест продолжительной стоянки войск стихийно возникали торжища.

«Мой лагерь походил на воровской притон, — вспоминал А. X. Бенкендорф. — Золото и серебро в этом лагере обращалось в таком изобилии, что казаки, которые могли только в подушки седел прятать свое богатство, платили тройную и более стоимость при размене их на ассигнации». Он не сомневался даже, что вся добыча, взятая французами в Москве, досталась донцам. А это значит — от 10 до 15 тысяч повозок!

Кое-что перепало донцам и после победы над корпусом вице-короля. Однако, по свидетельству современника, смоленского крестьянина Кирея, атаман приказал «попалить» все отобранное у неприятеля добро, «а казаков послал догонять и бить французов, и сам поехал за ними».

В бою у переправы через Вопь неприятель потерял еще 23 пушки, «множество» убитыми и утонувшими в реке, а пленными столько, что «за скоростью преследования верного счету им сделать» не удалось. Матвей Иванович был доволен. Он поздравил Михаила Илларионовича «с победою, и с победою редкою». Главнокомандующий отреагировал на рапорт атамана в тот же день.

М. И. Кутузов — Александру I,

27 октября 1812 года:

«Всемилостивейший Государь!

Генерал от кавалерии Платов с некоторого времени оказал давнюю свою ревность и действовал неустрашимо при всей своей болезни. Кажется, что верх его желаний есть титло графское.

Всемилостивейший Государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

Князь Голенищев-Кутузов».

Получив это представление главнокомандующего, император начертал на нем: «Уже исполнено».