ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Быков

В октябре, когда все уже летело в тартарары, неожиданно появился Гуров. Анька гуляла одна, без Василия Ивановича, потому что его молчаливое и всегда грустное присутствие бывало ей теперь в тягость. Он хорошо это понимал и не мешал ей гулять в одиночестве. Анька шла по сухим листьям, шуршала ими и думала о том, что до снега осталось совсем немного. Гуров вышел к ней из-за ближайшего дерева. Он был строг и непривычно серьезен.

— Я хочу вас поблагодарить, Аня,— сказал он вместо «здравствуйте».

— За что?— спросила Анька. Ей было неловко называть взрослого человека вот так, без отчества, Константином.

— Вы очень хорошо относитесь к Василию Ивановичу. Знайте, это только благодаря вам ваши родители до сих пор не вернули его в приют.

— Они не собираются никуда его возвращать!— обиделась Анька за родителей.

— Я знаю. Но если бы не вы, обязательно собрались бы. Я хочу вас также поблагодарить за то, что вы взяли именно его. Я тогда обратил на вас самое серьезное внимание.

— Вас же там не было!— не поверила Анька.

— Там — не было, но в том приюте я бывал часто. И для меня очень важно, что Василий Иванович у хороших людей.

— Вы его сын?!— догадалась Анька. Василию Ивановичу было за пятьдесят, Гурову за тридцать, хоть и лысый, так что они вполне могли…

— Хорошо придумываете, Аня,— одобрил Гуров.— Нет, не сын, мы вообще не родственники. Василий Иванович, как вы понимаете, человек не простой. Он замечательный сказитель, и мне его судьба не безразлична.

— Но тогда… тогда почему…— начала Анька и осеклась.

— Почему я не взял его сам?— спокойно спросил Гуров.— Вы ведь это хотели сказать? Потому что я, видите ли, почти не живу дома. Много разъездов, работа такая. А постоянно таскать его с собой — выше моих сил. Вы, наверное, заметили, что он совершенно беспомощен в быту. Оставить его одного в квартире — значит почти наверняка убить.

— У него этот синдром… в самой крайней стадии?— испугалась Анька.

— Я бы сказал, в самой высшей. Но не в синдроме дело. Забудьте про синдром. То, что с ним,— это не болезнь. Это особый склад характера, не более. И я рад, что вы с ним подружились. Теперь слушайте меня внимательно. Именно в этом человеке может оказаться спасение и для вас, и для всей вашей семьи.

Анька испугалась, и было отчего. Они были одни с Гуровым в скверике, где уже болезненно краснел холодный закат и быстро темнело.

— Наступают плохие времена, Аня, очень плохие. Вы сами это понимаете, и я хочу, чтобы у вас не было иллюзий. Страна при нынешнем правительстве никак не выдержит кризиса, а кризис будет обязательно, и кончится дело войной. Мы сейчас никому особо не нужны, кроме одного нашего давнего врага, и враг этот обязательно воспользуется моментом. Поэтому война будет, что бы вам ни говорили в школе. Это будет не совсем обычная война. Ее никто не будет так называть. Но имейте в виду, все по-настоящему. И убивать будут, и врагов везде искать. Вам будет очень трудно сберечь Василия Ивановича. Может случиться всякое. Я не все время в Москве, говорю вам, поэтому от вас зависит очень многое. Пожалуйста, если что-то заметите, звоните сразу. Или мне, или вот,— он протянул ей клочок бумаги с телефоном и адресом. Анька мельком взглянула на адрес: Сиреневый бульвар.

— Да ведь мы там были,— еле выговорила она.

— Я знаю. Там живут верные люди, они помогут в случае чего. Берегите Василия Ивановича, Аня. Это очень важный человек. Мы с вами гадаем, а он все знает, только не обо всем говорит.

— А… чем все кончится?

— Да ничем, как обычно,— сказал Гуров и вдруг улыбнулся.— Вы же знаете, тут при всяком ужесточении бывает большая война. Или небольшая, неважно. Два народа всегда дерутся за эту землю. Я не стану вам сейчас забивать голову всей этой ерундой. Моя задача одна: чтобы в этой войне погибло как можно меньше коренного населения. У меня, собственно, всегда такая задача. Василий Иванович — из самых главных представителей этого населения. Пусть вас не удивляет, что он васька. Васьки — непростые люди.

— Я поняла,— кивнула Анька.

— Я понял, что вы поняли. Кстати, откуда родом ваши родители?

— Папа из Москвы, мама из Саратова. А что?

— Ничего, неважно. Вы каких-то хороших корней. Аболок на потолок, косолоток на позолоток?

— Чего?— испугалась Анька.

— Ничего, присловье такое. Я же фольклорист. В общем, я очень прошу вас беречь Василия Ивановича, что бы ни случилось. Ладно?

Анька кивнула.

— Слово даю.

— Я и так верю,— и Гуров, отступив за деревья, исчез, словно его и не было. Анька побежала домой.

А потом начались столкновения в центре, демонстрации, драки и самая настоящая война, которая шла не в Москве, а почему-то все больше на окраинах. Все московские ЖД стремительно бежали из столицы в ночь накануне войны — это у них было очень хорошо придумано, потому что в Москве была армия и милиция, здесь они еще кого-то слушались, а в остальной России, как оказалось, ни армии, ни милиции толком нет. Все только качали нефть, а когда она закончилась, остались без дела и без денег. Москва стойко удерживалась правительственными войсками, а насчет остальной страны никто ничего не знал. Целые банды ЖД свободно хозяйничали почти по всем южным губерниям, где было тепло, и по северным, где была нефть; ЖД захватывали целые деревни, как сообщали радиоголоса, но в Москве стояли хорошие глушилки, и слушать радиоголоса было почти невозможно. Анькин отец рассказывал ужасы. Получалось, что ЖД морят захваченные деревни голодом. К войне подключилась Украина, но ЖД попросили ее не лезть. Это рассказала мать со слов какой-то коллеги. Вероятно, они были настолько уверены в победе, что не хотели ни с кем делиться.

Из каганата поступали огромные средства. С нашей стороны воевать толком никто не умел. Москва была настолько отрезана от страны, что сведения с остальных территорий поступали противоречивые и смутные. Бабушка из Саратова писала, что ЖД дважды входили в город, но их выбивали. Еще появились какие-то партизаны. Они все время взрывали железные дороги — думали, наверное, что если их взорвать, ЖД не доберутся до Москвы. Впрочем, на чьей стороне они действовали — никто не знал. Наверное, им просто нравилось взрывать дороги.

2

После голодной и холодной зимы, когда даже школа работала не каждый день, потому что учителям опять перестали платить, как в конце прошлого века, в эпоху дестабилизации,— родители впервые заговорили о том, чтобы сдать Василия Ивановича в приют. Анька подслушала этот разговор и ворвалась в родительскую комнату с криком и слезами. На этот раз обошлось, но не было никакой гарантии, что они не вернутся к этому разговору.

Анька превратилась к концу девятого класса в высокую, стройную и симпатичную девушку, только лицо у нее было нервное и тревожное. Она почти не плакала теперь, но все время боялась. Телевизор она старалась не смотреть — по нему не говорили ничего ужасного, но уровень показываемого стал таков, что ужасное стало очевидно без всяких сводок. Страна больше не принадлежала себе. Ни федералы, ни ЖД не знали, какая часть страны у них в руках. В Москве кое-что еще было, а в Саратове уже почти ничего. В программе «Время» показывали какие-то репортажи с посевной, но они были старые, явно прошлогодние — Анька их помнила, у нее была фотографическая память.

Гуров объявился к началу июня. Он похудел, сбрил бороду и уже не улыбался. На этот раз он не стал подкарауливать Аньку в скверике, а заявился прямо домой: где только адрес взял, неужели в приюте дали?

— Здравствуйте, Игорь Викторович, здравствуйте, Марина Андреевна,— поздоровался он с Анькиными родителями.— Можно позвать Василия Ивановича? Разговор и его касается.

— С кем имею честь?— напряженно спросил отец.

— Гуров Константин Антонович, инспектор генерального штаба,— Гуров показал красную книжечку с орлом. Вот какой он был, оказывается, фольклорист.

— Чем обязаны?— так же напряженно спросил отец.

— Прежде всего я очень вас прошу никому не рассказывать об этом визите,— сказал Гуров.— Я существенно нарушаю должностные полномочия, навещая вас тут. Но ничего не поделаешь, ситуация критическая. На следующей неделе в стране будет введен план «Антициклон». Начинается масштабная зачистка. Всех так называемых васек отловят, вывезут из города и…— Гуров сглотнул.— И, по моим сведениям, уничтожат.

Все оглянулись на Василия Ивановича. Он был очень бледен, но спокоен.

— Я не думаю, что вы сможете спрятать Василия Ивановича, и не уверен, что захотите этого. Я могу забрать его сейчас и приехал именно за этим. Если вы к нему привязались, простите меня.

— Я знал,— тихо сказал Василий Иванович.

— Давно знали?— вскинулся Гуров.

— Соколок,— ответил Василий Иванович.