Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари

— Вы знаете, кто я, — прямо сказал Ганиил.

— Да, — отозвался Калавера. Он стоял лицом к дверному проему, как будто ожидал посетителя.

«Скорее всего, так и было», — решил Мордайн.

— Вы капеллан? — спросил он, указывая на бронзовую маску смерти великана.

— Нет, — ответил космодесантник. — На протяжении лет я служил во многих ипостасях, но не в этой.

— Но ваша маска… череп?

— Это мой личный символ. Его значение понятно только мне.

— Тогда я буду весьма обязан, если вы снимете шлем, — произнес Ганиил, входя. — Я предпочитаю общаться с людьми лицом к лицу, особенно когда обсуждаю важные дела.

— Я не могу.

— Очевидно, нам нет нужды таиться друг от друга? — дознаватель широко раскинул руки. — Мы с вами союзники и люди с высоким положением в конклаве…

— Вы находитесь в положении изменника и наемного убийцы, Ганиил Мордайн, — беззлобно ответил Калавера. — В глазах конклава вы изгнанник.

— Но, как вам хорошо известно, я совершенно невиновен в убийстве гроссмейстера Эшера.

— Совершенно?

— Я… — мертворожденные слова застряли в глотке дознавателя. Казалось, что хрустальный глаз космодесантника способен заглянуть ему в душу.

«А кто сказал, что это не так?», — беспокойно подумал Ганиил.

— Ваш орден… — он помедлил. Пепельная ряса воина полностью скрывала его силовой доспех, но в нем неоспоримо ощущалось что-то судейское, словно он был создан для вынесения приговоров, а не только исполнения наказаний, как большинство космодесантников. Внезапно всё это обрело смысл. — Вы из Серых Рыцарей, Калавера?

«Вы — мой судья?»

Торцевая дверь салон-вагона широко распахнулась и внутрь шагнула высокая женщина. Порывы ветра трепали её голубовато-зеленую шинель, пока она разглядывала Акул, рассевшихся по залу. Тепло и звуки покинули купе, когда бойцы заметили её силуэт в открытом дверном проеме.

— Лейтенант… — неуверенно начал сержант Хизоба, но жрица заставила его умолкнуть, гортанно зашипев. Ивуджийцы опустили глаза, когда она подошла к ним — она, Ла-Маль-Кальфу, воплощение безжалостной прислужницы Отца Терры.

— Духи наших братьев-мучеников ещё воют у врат Дедушки Смерти, растерзанные и окровавленные, — заговорила лейтенант Омазет, проходя через толпу солдат, словно коса холодной, обрекающей чистоты, — и всё же вы кутите в этих покоях беззакония.

Голос Адеолы был не более чем шепотом, вплетенным в ветер, но каждый боец в вагоне слышал её.

— Вы пляшете на их потревоженных могилах, будто гуули.

«Люди нуждались в этом! — хотел возразить Тьерри. — После бойни и предательства они нуждались хоть в чем-то». Но он знал, что подобные извинения вырастали из ложной гордости, и суровое осуждение жрицы было вполне заслуженным.

— Вина лежит на мне, — формально объявил сержант.

Лазпистолет лейтенанта с костяной отделкой словно бы прыгнул ей в руку, и Хизоба вздернул подбородок, твердо решив умереть с честью, но в момент выстрела кисть Омазет извернулась под прямым углом. Лазразряд пробил окно с шипением расплавленного стекла. Тут же Адеола описала рукой дугу, изливая свое презрение во вспышках зеленого огня, которые метались среди застывших Акул, порой так близко, что обжигали им кожу. Когда жрица остановилась, всё окна в вагоне были прострелены. Хотя толстое стекло держалось в рамах, его испещряли синюшные оплавленные воронки.

— Очистите этот храм порока, — скомандовала лейтенант, убирая оружие в кобуру.

Без промедления Хизоба поднял тяжелое кресло и швырнул его в ближайшее окно. Как только стекло раскололось, и внутрь ворвался снег, товарищи Тьерри вскочили на ноги, завывая от праведной ярости. Жаждая искупить вину, — жаждая порадовать её, — Акулы похватали вырожденческие безделушки аристократов и набросились на окна так, словно это были злобные, совращающие глаза варпа.

— Ваши вопросы не относятся к делу, — сказал Калавера. — Для вас я неважен.

— Нет? — Ганиил попытался скрыть напряжение в голосе. — Простите, но мне сложно это принять.

Он помахал отчетом о переговорах, который принесла Омазет.

— Вы призвали Дамоклов конклав на Облазть. Они будут ждать меня.

— Да.

— «Да», — ошеломленно повторил Мордайн. — Тебе больше нечего сказать? Ты предал меня! Я прополз через огонь и лед, делая за тебя грязную работу…

— У тебя осталось шесть дней, — перебил космодесантник.

— Шесть дней, чтобы умолять тебя о пощаде, исходя кровавым потом?

— Шесть дней, чтобы найти ответы и вернуть потерянную честь.

Ганиил не заметил движения Калаверы, но внезапно воин навис над ним, оказавшись так близко, что дознаватель смог рассмотреть изящные нити патины, испещрившие бронзовую маску подобно жилам. Так близко, что Мордайн уловил смертную тишину его силовой брони.

— Твой узник ждет, — выдохнул череп.

— Узник… — безучастно отозвался дознаватель. Он хотел отступить, но взгляд безжалостного глаза парализовал его. В вагоне стояла гнетущая жара, и Ганиил понял, что сильно потеет. Это показалось ему жалким пред лицом столь аскетичного, высохшего создания.

«Узник…»

Слово неторопливо вплыло в фокус его внимания через муть в голове.

— Узник, — повторил Мордайн, на этот раз более настойчиво. — Так это не было ложью? Ты действительно заполучил отступника?

— Это должен определить ты, дознаватель.

— Тут ничего не складывается… — Ганиил осекся, когда дурнота хлынула обратно, пришпоренная зазубренной теснотой в груди. Именно тогда он приметил заклепки, идущие вдоль боков маски Калаверы. Мрачная личина была прибита к черепу великана.

— Кто ты? — прошептал Мордайн.

— Такой же искатель истины, — ответил воин. Затем он добавил с тревожащей, не вселяющей доверия заботой: — Мне жаль, что ты всё ещё слаб, Ганиил Мордайн. Порой я забываю, насколько хрупки смертные.

«Это ложь, — ощутил дознаватель в миг прозрения. — Ты никогда не забываешь, насколько мы уязвимы по сравнению с твоими сородичами. Ты наслаждаешься этим знанием».

Внезапно ощущение давящей древности, исходящее от космодесантника, стало невыносимым. Оно повисло над ним, будто эфирный смрад, недомогание души, которое заставило пробудиться нечто внутри Мордайна. Нечто иное. На мимолетное мгновение Ганиил показался себе чужаком в собственной голове, связанным со своим телом истончающейся веревкой самосознания.

«Я не могу умереть…»

Эта мысль принадлежала не ему.

В ужасе Мордайн повернулся спиной к Калавере и бросился в коридор, хватаясь за поручень, идущий вдоль стены. Вагон сужался впереди него, вытягиваясь в слабо колеблющуюся реку окон и дверей, пронизанных жилами дрожащего золота и алого бархата. Ганиил знал, что состав скользит надо льдом, без сотрясений, тихо и гладко, но всё же он чувствовал себя так, словно оказался посреди штормового моря. Дознавателя сотряс позыв к рвоте, глубокий, но сухой, и нити чернильной тьмы поползли из уголков его поля зрения.

— Тебе требуется помощь? — крикнул сзади Калавера.

— В этом… нет необходимости, — прохрипел Мордайн.

«Мне ничего от тебя не нужно». Уткнувшись лбом в окно, он держал глаза плотно закрытыми, пока ледяное стекло охлаждало лихорадку. «Я не доставлю тебе такого удовольствия». Глубоко дыша, Ганиил ждал, пока спадет дурнота.

— Я должен подготовиться, — солгал дознаватель, желая оказаться в убежище своего купе, где можно было без стыда поддаться тьме. — К допросу.

— Понимаю.

«Конечно, понимаешь, надменный ты…»

— Завтра, — проговорил Мордайн. — Я начну завтра.

Он открыл глаза и заметил лицо, взирающее на него через промерзшее стекло — абстракцию серой плоти, натянутой на зубчатый костяной клин, с глубоко посаженными черными глазами. «А это что, перья?» Фантом исчез, прежде чем Ганиил успел распознать его, оставив стекло во власти отражения самого дознавателя. Он смотрел на исхудавшую развалину, пытаясь понять, кто ещё глядит на него через эти заполненные тенями глаза.

— Ты что-то увидел? — спросил Калавера, и Мордайн понял, что великан стоит рядом с ним.

— Ничего, — ответил Ганиил.

«Но что-то видит меня».

Облазть была миром тьмы, но её ледяные пустоши мерцали тусклым, рассеянным светом, который походил на последний отблеск выгорающей люмен-лампы, растянувшийся навечно. Местные утверждали, что это отраженное сияние звезд, но лейтенант Омазет в такое не верила. Она ощущала голод, скрытый за этим анемичным свечением, и знала, что Призрачным Землям весьма подходит их название.

«Как будто этот порченый поезд увез нас в сумеречные владения Дедушки Смерти, — подумала жрица. — Возможно, все мы погибли в Высходде, только не поняли этого».