Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ) - Элеонор Бирке

А ведь действительно было безумно страшно… вначале. Сейчас предельно гадское самочувствие победило всякий страх.

— Надо спуститься, — повторил Крабов, уронив голову на грудь, пуская слюни.

Птица, что несла следователя, вдруг прокричала свои соловьиные «кукареку», на время оглушив обоих мечтателей.

Наматывая круги, они уже опускались вниз, но следователь терял сознание. Харм что-то там бормотал — Крабов не слушал, не мог.

Наконец птица разжала когти. Следователь упал на землю, аккурат вниз физиономией. В носу, на зубах — трава и песок, но Крабов, раскрыв рот, пролежал в той же позе минут десять.

Вскоре Крабов разминал плечи и лопатки, мял затекшие суставы. Он ходил и тряс ногами, выгибал спину. За это время мальчик буквально из воздуха сотворил костер без дыма и большую двуспальную кровать с богато украшенными спинками и белоснежным бельем.

— Лучше здесь полежите, — сказал Харм.

— Ничего, — махнул Крабов, и кровать исчезла.

Следователь подошел к огню. Тошнота пока не прошла, тело потряхивало, но чувствовать землю под ногами было до чертей приятно. Как этот мальчишка умудряется летать, не боясь и не переживая? Крабов выставил руки, немного согрелся, а потом уселся в метре от костра прямо на землю.

— Вы отдохнули? Полетим дальше?

Крабов в ужасе глянул на Харма:

— Никаких полетов. Я — пас!

— А я Харм… Дриммерн.

— Чего?

— Фамилия моя.

Черт пойми этих детей. Да и рамс с ними! «Когда уже отпустит выворот кишок?» — подумал следователь.

Мальчик уселся напротив Крабова. Они молча смотрели друг на друга сквозь пламя костра, который все также не дымил. В нем не было поленьев и треска, лишь огонь и тепло. Крабов не знал, что сказать, а Харм словно ждал чего-то от следователя. Мальчишка был суетлив и все время ерзал на месте.

— А где та огромная птица? Она тоже мечтатель? — наконец спросил Крабов.

— Это соловей. Он не мечтатель, — пояснил Харм. — Я встретил его только перед тем как вас заметил. Я его знаю. Он друг мисс Брегантины. Я его немного увеличил, но потом он станет прежним, если захочет. Я не смог бы вас поднять и нести так долго, потому и попросил помощи у Сокола. Так его зовут.

— Соловей с именем Сокол? — Крабов недоверчиво скривил рот. — Хозяйка у него видно с приколом.

Харм непонимающе посмотрел на Крабова, а потом сообразил:

— Да, с приколом всяких заколок. Она любит, когда много заколок и на шляпке тоже носит.

— Чего? Тссс, — Крабов нервно заржал. — Заколка-приколка… Я понял, Харм, спасибо. Хы-хы-хы!..

Харм шмыгнул носом, по которому от переносицы до самого кончика проходила неровная линия схватившейся царапины. На лицо мальчишки постоянно сползали волосы, и он регулярно убирал их за уши, открывая обзору Крабова пожелтевший синяк, занимавший половину лба ребенка. Треснутый в трех местах рот, воспаленные заеды в его уголках и неестественно надутая верхняя губа, явно от удара. И это только лицо! На Харма было страшно смотреть!

— А сейчас уже отдохнули? — спросил Харм. — Если не хотите лететь, можем пойти пешком…

— Куда?

— К Стиву!

— А это еще кто? — спросил Крабов.

— Он мой брат.

— А где он сейчас?

— Он в тюрьме, где мы с вами были.

Крабова передернуло. Похоже Харм не видел отличия между заключенным и следователем. Впрочем, в том был определенный резон.

— Твой брат? Странно… У вас большая разница в возрасте?

— Большая? Я не понял, — мальчик почесал локоть.

— Сколько ему лет?

— Я не знаю.

— Ну, хорошо. Давай так. Он тоже школьник?

— Нет.

— Значит взрослый?

— Нет, он чуть-чуть выше меня. Где-то так, — Харм поставил ладонь на свою макушку. Получилось нечто вроде петушиного гребня. — На столько старше, на пятнадцать сантиметров.

— Я понял, — сказал Крабов и ухмыльнулся.

С одной стороны, мальчишка довольно мило и даже смешно пытается объяснить нечто простое, но с другой, почему он не знает элементарных вещей? Сколь лет брату — это не такой уж сложный вопрос. Следователь закхекал. Сигарет, к сожалению, с собой не было. Выпали, когда его схватил огромный соловей. Может попросить у Харма, чтобы промечтал парочку, с фильтром?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— В тюрьме не было других детей, кроме тебя, — добавил он.

Харм задумался. Его пятнистые черно-серые крылья сжались как-то особенно сильно. По его лицу бегал свет пламени, а по спине били лоскуты рубахи, подхватываемые ветром; не по размеру широкие штаны то и дело ширились и замирали, словно водопроводные трубы. Харм в очередной раз убрал прядь с лица за ухо.

— Дядя Крабов, вы помните где моя комната в изоленте? — он нахмурился, — в изоленторе? А Стив рядышком за стенкой, там, где стоит моя кровать.

— В изоленторе? — Крабов коротко ухмыльнулся и погладил подбородок. — Скажи мне, ты все это время сидел в изоляторе? Тебя никуда не переводили до сегодняшнего дня?

— Я все время жил в изолянторе. Но меня иногда возили туда-сюда, пока я спал.

— Спал? Ну да, ну да. Так ты уверен, что за стенкой твой брат?

— Да-да, это я точно знаю!

— Знаешь, справа от твоей камеры много месяцев сидел один и тот же заключенный, некий старик без имени и фамилии. Впрочем, может быть там теперь кто-то другой…

— Нет-нет, он там давно уже. Еще когда Допсон разговаривал со мной.

— Дорбсон? Тогда точно тебе говорю — там сидит старик!.. Сидел, пока меня не перевели в город, — он вспомнил, что Харм и вправду беспокоился об этом соседе по камере, просил покормить его.

— Перевели? — спросил Харм.

— Да, я больше не работаю в изоляторе.

— Теперь понятно, почему вы перестали приходить.

«Мне жаль», — хотел сказать Крабов, но не успел. Он заметил изменение во взгляде мальчика. В нем всколыхнулось отчаяние. Несладко пришлось ребенку после их последней «прорывной» встречи в кабинете изолятора… Крабов решил уйти от болезненной темы:

— Я не знаю имени того старика. Он в основном молчал, только пару раз ругался. — «Он псих», — напрашивалось, но Крабов промолчал. — Как он может быть твоим братом? Ему лет семьдесят!

Следователь автоматически влез в карман в надежде обнаружить там заветную пачку, но разочаровано вытащил руку.

Харм вдруг вскочил на ноги. Он отвернулся, стал что-то бормотать, вроде: «Я уверен! Это точно Стив. Сны не врут…» А потом быстро, да так, что следователь не успел даже открыть рот, развернул крылья и взметнулся куда-то ввысь. Крона кедра заколыхалась.

— Ээээээ, — выплыло из Крабова.

Он поднялся и прошелся по небольшой полянке, которую окаймляли карликовые сосенки и кедры; орешник, конкурирующий с зарослями папоротника. Над головой вдалеке небо кишело встревоженными птицами. Харма полетел туда? Вроде не видно. Желудочной сок уже не просился наружу, но места прихвата птички-сокола прилично болели. Крабов расхаживал в одиночестве минут пять-десять. Грибной дух и незрелые орешки — сейчас бы перекусить или хотя бы прибить голод сигаретой. Мужчина чувствовал себя гостем, которого в незнакомом доме оставили ожидать хозяев, черт знает куда запропастившихся. Он ухмыльнулся, осознавая себя растерянным мальчишкой в мечтательном мире малыша Харма. Волшебный костер и исчезнувшая кровать… Крабову бы покровителем быть или опекуном восьмилетнего парнишки… Наивно? В нынешних обстоятельствах весьма…

Треск веток, мальчик летит прямо на него. Крабов пригнулся, но тот аккуратно опустился перед ним на землю. На лице Харма сияла радость, он затараторил:

— Я все понял! Это Стив! Теперь я вообще полностью уверен! Он не любит говорить, и этот старик не любит говорить. Но он мне сам сказал, что сидит в тюрьме! — от возбуждения крылья Харма забыли сложиться. Они оказались грандиозными и великолепными! Здесь на земле это было особенно заметно. Размах метров пять, не меньше! Они совсем не походили на те, что приходилось видеть Крабову в изоляторе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну и что, что он старый! — продолжал мальчик. — Такое бывает. Мисс Брегантина тоже вот помолодела. Я иногда очень сильно мечтал об этом… А если честно я каждый день об этом думал. Я не хотел, чтобы она была старая и умирала. Она будет моей бабушкой. — Харм смотрел на следователя этим взглядом, полным доверия… а Крабову становилось не по себе. Он уже предавал доверие мальчика, в чем он не смог бы сейчас признаться Харму. Мальчик говорил: — Можно изменять возраст человека мечтами. Со Стивом сделали что-то похожее. Очень жалко, что он постарел, но я помогу вернуть назад его ребенком.