Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон

Важно помнить, что Шатовиллар подталкивал людей выбирать менее опасные дуэльные условия в предпочтение более опасным. Он, например, не одобрял дуэли на пистолетах, но предпочитал схватки на мечах до premier sang — первой крови. Он считал пролитие крови, пусть и символическое, уже достаточным для того, чтобы смыть позор в истинном деле чести. Не будет преувеличением утверждать, что во многом благодаря «Эссе» к 1900 г. французская дуэль стала, несомненно, куда менее рискованным для жизни предприятием. Положение дел ярко контрастировало с прусской дуэлью, которая до конца оставалась очень опасным занятием. До самого завершения века идеи Шатовиллара диктовали дуэльные правила во Франции и служили судам мерилом того, как поступать с дуэлянтами. Концепции его также стали основой для написания других подобных трактатов на нескольких других языках, что помогло куда большей аудитории познакомиться с замыслами Шатовиллара.

Если период между реставрацией и пертурбациями 1848 г. стал временем становления и формирования современной французской дуэли, в годы Третьей республики она достигла зрелости. Третью республику провозгласили во Франции 4 сентября 1870 г., через два дня после того, как 84-тысячная армия Наполеона III сдалась на милость пруссаков после битвы под Седаном. Новая республика, простоявшая до того, как она рухнула под ударом Гитлера в 1940 г., представляла собой «один из самых парадоксальных режимов и сбивающих с толку феноменов… Живучесть системы на протяжении столь длительного времени трудно соотносится с ее же беспрецедентной нестабильностью»{663}.

Во Франции Третьей республики с 1870 по 1940 г. сменилось ни много ни мало 108 различных правительств, каждое из которых находилось у власти в среднем восемь месяцев. Для сравнения, Британия за вдвое более продолжительный срок между 1801 и 1937 гг. видела 44 правительства, каждое из которых — опять-таки по усредненным данным — правило чуть больше трех лет{664}. В таком политическом калейдоскопе перемен, когда верность и лояльность государственных мужей превращались в скоропортящиеся продукты, когда по мере неустанного вращения колеса правительственной карусели то и дело менялась обстановка, политика французского парламента во времена Третьей республики — да это и неудивительно — не отличалась стабильностью. Фракции сшибались в нем, как молодые олени на лесной полянке. Многие разочарованные или оскорбленные в лучших чувствах министры и депутаты с радостью отправлялись сводить политические счеты на дуэльные площадки. На исходе девятнадцатого столетия во Франции политики всегда находились в самых первых рядах отчаянных дуэлянтов.

Столь характерная для Третьей республики политическая нестабильность лишь осложнялась в первые годы расколом, существовавшим во французском обществе между теми, кто принял республику, и теми, кто питал надежды на реставрацию монархии. Политический резонанс дела Буланже на исходе 80-х гг. девятнадцатого столетия, например, приобретал особую звучность ввиду явных монархистских нюансов. Еще больше запутывал ситуацию тот факт, что и сами монархисты разделялись на орлеанистов и легитимистов. Орлеанисты ратовали за права на престол потомков Луи-Филиппа, бывшего королем Франции с 1830 по 1848 г. Легитимисты, со своей стороны, считали единственными достойными трона Франции королями представителей «законной» линии Бурбонов (отсюда и прозвище легитимисты. — Пер.), из коих последним на троне побывал Карл X (смещенный в 1830 г.).

В фокусе дела монархистов находился, естественно, претендент. До своей смерти в 1883 г. таковым от легитимистов выступал граф де Шамбор, а позднее эстафету перехватил граф де Пари (или граф Парижский), внук Луи-Филиппа. Лучший шанс сторонникам реставрации монархии выпал в 1871 г., в первые дни республики, и в 1885 г., когда роялисты заполучили большинство в Национальном собрании. Граф де Пари затем сошелся с генералом Буланже, когда же заговор провалился, борьба оказалась начисто проигранной. Граф де Пари скончался в 1894 г., после чего монархисты во французской политике перестали быть силой, с которой следует считаться.

Нестабильность политической жизни в Третьей республике не являлась единственным стимулом для развития дуэльной мании. Период характеризуется также и необузданной свободой прессы. Начиная с Великой Французской революции, когда только между 1789 и 1792 гг. появилось свыше 500 новых изданий, периодика превратилась в грозное оружие политической борьбы. Именно газеты играли важную роль в свержении правительств во время революций 1830 и 1848 гг. Вторая половина столетия стала свидетельницей настоящего бума печатного слова.

До появления «Пти журналь» в 1863 г. ни одна из французских газет не могла похвастаться тиражом более 50 000 экземпляров. «Пти журналь» продавалась очень дешево — за нее просили всего пять сантимов, тогда как издания конкурентов стоили втрое, а то и вчетверо дороже — и воздерживалась от серьезной журналистики, предпочитая непристойные сплетни и истории, «возбуждающие человеческий интерес». Впервые ее оборот перевалил за миллионную отметку во время президентского кризиса 1887 г. В 1881 г. воскресное приложение к «Пти журналь» выбросили в продажу и тут же реализовали 800 000 копий. Подобный коммерческий успех неизбежно способствовал размножению подражателей: на изломе столетия «Ле Журналь» продавала полмиллиона экземпляров, а «Ле Матен»[80] к 1905 г. — три четверти миллиона{665}.

Эффект распространения газет широкого рынка особенно сказался ввиду факта отмены в 1881 г. цензуры. Снятие всех запретов, однако, не уравновешивалось введением эффективных законодательных норм, позволявших бы привлекать ретивых газетчиков за клевету. С тех пор газеты получили свободу безнаказанно публиковать любые истории, независимо от их правдивости и обоснованности. Закон о наказании за клевету, принятый в 1894 г., оказалось почти невозможным применять на практике.

Нетрудно понять, что дуэль процветала в подобных обстоятельствах, и многим журналистам приходилось отстаивать собственное облеченное в печатную форму мнение со шпагой в руке. И в самом-то деле, если можно так сказать, классическими дуэльными встречами Третьей республики служили поединки между журналистами и оскорбленными ими политиками. Ситуация становилась и вовсе взрывоопасной, поскольку нередко политики тоже выступали в амплуа журналистов или владельцев газет.

Эмиль де Жирарден (1806–1881) называется «вероятно, самой влиятельной фигурой в истории современной французской прессы»{666}. Он выступил в роли основателя многих газет, включая и «Ла Пресс», ставшую первой во Франции газетой, снизившей стоимость экземпляра для читателя за счет добора разницы на поступлениях средств от рекламы. Де Жирарден в течение многих лет являлся парламентарием, хотя никогда не достигал высоких постов, будучи чем-то средним между бизнесменом и политиком, что вполне типично для прессы времен Третьей республики. Де Жирарден дрался, по меньшей мере, на одной дуэли. В 1836 г. он стрелялся с Арманом Каррелем, редактором газеты, которому встреча стоила жизни.

Анри Рошфор — следующий из выдающихся журналистов с репутацией дуэлянта. Рошфор — сын аристократа — стал редким примером, когда человек отказывался от титула; во Франции девятнадцатого века было куда более привычным приписывать к имени вожделенное для многих «де», чем отбрасывать его. Рошфор зарекомендовал себя как талантливый писатель и полемист, а также и как успешный владелец периодического издания. Он основал газету «Ла Лантерн» («Фонарь»), написал в ней чуть ли не все и умудрился продать 100 000 экземпляров первого же издания, благодаря чему смог тут же вернуть средства инвесторам. Памятной красной строкой первого выпуска «Ла Лантерн» стали слова: «У Франции тридцать шесть миллионов подданных, не считая поводов для недовольства»[81]. Рошфор дрался на нескольких дуэлях, в том числе и с принцем (князем) Ашиллем Мюратом — кузеном императора{667}.

При всех высотах этой чрезвычайно горючей смеси нестабильных субстанций едкой, как купорос, политики и разгула откровения прессы Третью республику раздирали долгоиграющие скандалы в верхах, или causes célèbres. Самым памятным из них стало так называемое дело Дрейфуса (см. в начале второй главы), шумевшее на протяжении двенадцати лет — с 1894 по 1906 г. В центре стоял вопрос отношения Франции к антисемитизму, и — что, вероятно, неудивительно — годы эти ознаменовались дуэлями между евреями и неевреями. Один историк насчитал 31 дуэль, спровоцированную делом Дрейфуса{668}. Еще одним такого же рода долгосрочным событием было Панамское дело — афера начала 90-х гг. девятнадцатого века, представлявшая собой сложный, как лабиринт, клубок темных финансовых махинаций со стойким запахом коррупционной гнильцы. Многие члены французского политического истеблишмента оказались замаранными связями с Панамским делом. Именно Панамский скандал побудил Жоржа Клемансо драться на одной из столь многочисленных в его карьере дуэлей.