Волшебный свет любви - Наталья Батракова

Потому и говорил открыто, что не согласен с выводами патологоанатомов, хотя ему советовали промолчать. Об этом говорил и профессор биологии Василий Андреевич Заяц – друг и сосед по даче. Свою дачу Сергей Николаевич продал, так как срочно понадобились деньги. Приезд комиссии из Москвы никто не собирался оплачивать, а все сбережения съела инфляция. Да и профессорская зарплата давно перестала конкурировать с ценами.

Наконец все подписи были собраны, даже в тех инстанциях, где бумаги застревали порой без объяснения причин. Недруги любыми путями старались воспрепятствовать приезду комиссии из другого государства. А когда поняли, что не получится, не дожидаясь результатов экспертизы, решили нанести моральный удар.

В тот день, когда из Москвы выехала бригада криминалистов, в газете «Городские ведомости» вышла статья, направленная в первую очередь против самого Сергея Николаевича.

…Хоронили профессора и проводили эксгумацию в один и тот же день. Выводов комиссии никто не оспаривал – слишком многим пришлось бы признать свою ошибку. Извиняться тоже никто не думал. Да и перед кем? Старшего Ладышева уже не было в живых, ну а его сын… О нем побыстрее постарались забыть. Да и строптивый Заяц, единственный, кто не очернил в объяснительной действий хирурга, перевелся в другую больницу.

Так что дело быстренько сдали в архив…

«…Катя… Неужели это была Катя? – продолжало протестовать сознание. – Как же так получается? Спустя годы я полюбил виновницу смерти своего отца?.. Нет!!!» – в сердцах Вадим стукнул кулаком по столику.

Тот зашатался, бутылка виски накренилась, с тупым ударом грохнулась на ковровое покрытие, из-под неплотно закрытой пробки стала сочиться буроватая жидкость.

Подхватив бутылку, Вадим несколько секунд подержал ее в руке, затем провернул резьбу и глотнул прямо из горла. Раз, второй, третий…

Сколько было на часах, когда вторая пустая бутылка оказалась на ковровом покрытии, его не интересовало. Время для него остановилось несколько часов назад. Идентифицировав мутным взглядом кровать, он с трудом встал с кресла, сделал несколько неуверенных шагов и как подкошенный свалился поверх покрывала…

– …Неужели не нравится? – расстроилась Нина Георгиевна, заметив, как гостья мучит взглядом кусок пирога на тарелке. – По рецепту еще моей бабушки испечен.

– Что вы, очень аппетитный на вид, и запах изумительный, – сделав над собой усилие, Катя улыбнулась, демонстративно взяла кусочек и положила в рот. – Только поздно уже, есть совершенно не хочется.

И она не лукавила. Несмотря на то что за день во рту не было ни крошки, голода она не ощущала. Полная остановка всех жизнеобеспечивающих процессов. Даже этот крохотный кусочек долго не удавалось разжевать и проглотить.

– Что-то ты плохо выглядишь, Катенька, – забеспокоилась Нина Георгиевна. – Случайно, не заболела?

– Нет-нет, не волнуйтесь. Дело в том… что я уже поужинала. С Ариной Ивановной в Ждановичах, – соврала она и опустила глаза.

– А отец? Уехал куда?

– Отец в больнице… Ой, только не волнуйтесь, – спохватилась Катя. – У него сердечный приступ, но уже гораздо лучше. Арина Ивановна – сама доктор. Нам везет на знакомство с докторами, – попыталась она улыбнуться.

– А Вадим знает?

– Да, конечно. Он… Как бы правильно сказать: он в курсе и контролирует ситуацию.

– Это хорошо, это правильно. Теперь мне понятно, почему он решил завтра прилететь. Переживает: не чужой человек.

– Он вам давно звонил? – Кате почему-то до сих пор не было звонка из Франкфурта.

– Да, с полчаса назад. Попросил найти одну газету.

– Какую? – напряглась она.

– Не помню, рассказывала я тебе или нет… – замялась Нина Георгиевна.

– Я знаю, почему он ушел из медицины, – тихо заметила Катя.

– Да. Грустная история… Вадим мог стать великолепным врачом, – сокрушенно вздохнула женщина. – Сергей Николаевич не раз отмечал, что у сына твердая рука. Он в него верил. А уж кто-кто, как не он, знал толк в подающих надежды хирургах! Да, видно, не судьба.

– И что за газета? – напомнила Катя.

– Ах, газета… Была такая в 90-х – «Городские ведомости». Хотя в полном смысле ее и газетой сложно назвать: реклама, объявления, какие-то перепечатки полезных советов, кулинарных рецептов. Слухи всякие, пара-тройка статеек на злободневную тему. Ну, тебе это знакомо. Тогда много разных газет пооткрывалось.

– Да, знакомо, – кивнула гостья.

– Вот однажды там и появилась статья о профессоре Ладышеве… Мерзкий пасквиль. Пересказывать не хочется. Да и тяжело.

– Если она у вас есть, можно я сама прочту? – подняла она взгляд.

– Ой, стоит ли на ночь глядя? – засомневалась Нина Георгиевна.

– Стоит. Мне это нужно, – твердо произнесла Катя. – Пожалуйста.

– Ну хорошо, – сдалась хозяйка, вышла из кухни и через пару минут вернулась с газетой в руках. – Поначалу Вадим пытался разыскать журналистку, которая ее написала. Не получилось… Много лет прошло, я думала, что он забыл. А сегодня отчего-то вспомнил. Наверное, болезнь твоего отца что-то всколыхнула в памяти.

– Наверное, – согласилась Катя. – А почему все считают, что именно эта статья погубила Сергея Николаевича? – встрепенулась она в какой-то надежде. – Как она к нему попала? Ведь вы сами сказали – газетенка.

– А вот до сих пор и неясно, кто ее прямо на профессорский стол положил. Секретарша тогда была в отпуске… Скорее всего, он и понятия не имел о таком издании. В 90-х мы вообще перестали читать газеты: одна шелуха, на которую не хотелось тратить время. А Сергей Николаевич, при всей его педантичности, мог быть рассеянным. Особенно если готовился к чему-то серьезному. К операции, например. Мог не закрыть дверь кабинета. Он и квартиру иногда забывал запереть. Видимо, в его отсутствие кто-то и зашел в кабинет…

Катя слушала Нину Георгиевну и не могла оторвать взгляд от газеты. Она сразу ее узнала. В памяти второй раз за день промелькнули три небольшие комнаты редакции, в которых ютились журналисты, бухгалтерия и отдел, куда люди приходили давать объявления. Бурлящий ритм, броуновское движение, стрекот пишущих машинок, так как компьютеры тогда только начали появляться. Шум, гам, смех, веселье.

Внезапно картинка перескочила вперед, и возник образ убитой горем Марии Ивановны. Накануне похоронила племянницу. В тот день в редакции даже разговаривали шепотом, сочувствовали. Затем был звонок неизвестной женщины, встреча, желание хоть как-то помочь коллеге.

Моментально вспомнилось все, шаг за шагом: и то, как ночью строчила на машинке статью, как наутро, мучимая сомнениями, пыталась связаться с кем-нибудь из Ладышевых. Главный редактор похвалил за злободневную тему, практически ничего не урезав, поставил материал в ближайший номер.