Ошибка президента - Фридрих Незнанский

«Ну вот, — уныло подумал Турецкий, — и у них, как всюду. Мама с папой поют, значит, и ребенка туда же...»

Он смотрел на экран без малейшего интереса. Девчонке было лет тринадцать-четырнадцать. Она уверенно держала большущую гитару и обещала стать красавицей, куда там некоторым гречанкам. Турецкий, впрочем, где-то читал, будто годам к пятнадцати южная красота начинает уже отцветать.

—        Я хочу спеть, — решительно сказала Джульетта, — для... одного человека.

Для какого именно, уточнять она не пожелала. Отвернулась от камеры, завесила невероятными ресницами глаза — и запела.

Я помню вечер в горах,

Седой и темный,

И свой отчаянный страх.

А ты — помнишь

Прицельный взгляд сквозь визир

И елей свечи?..        

...И мой подпирали мир

Твои плечи.

Я помню детский испуг,

Тепло ладони

И шепот «Не плачь, я друг...»

А ты — помнишь,

Как выстрелы рвали тишь

Где-то за нами?..

«Все хорошо, малыш.

Пойдем к маме...»

И снова нет ни следа

В ночи бездонной.

Я буду помнить всегда.

А ты — помнишь,

Как ты мне сказал: «Нет.

Снимать не надо...»

Я твой рисую портрет.

Мы вновь рядом!

Ни Ира, ни Турецкий по-итальянски не понимали, а жалко. Зато голос у девчушки был действительно замечательный.

Телефон зазвонил почти сразу после того, как кончилась песня. Саша нехотя потянулся к аппарату.

—        Борисыч?.. — сказал в трубке далекий голос очень ослабевшего человека. — Ну как жизнь молодая?

—        Живой!.. — ахнул Саша.

—        Местами, — хмыкнул киллер. Смеяться ему было, по всей видимости, больно.

—        Алексей!.. — Турецкий стиснул трубку и закричал так, что Ира испуганно замахала на него руками: они уже уложили спать дочку. — Алексей! Вадим все о тебе переживает. Это не он подослал Макса, а...

—        Я знаю, — прошептала трубка. — Привет ему. И супруге твоей тоже.

—        Ты где?

—        Да есть тут одно местечко...

Турецкому до смерти хотелось говорить еще, но возле уха уже раздавались короткие гудки.

—        Слушай, поразительно все-таки — начало декабря, представляешь, какая сейчас погода в Москве! А тут солнце светит.

Татьяна потянула свое красивое тело, которое казалось еще красивее от покрывавшего его бронзового загара. Если, бы она застыла на месте, ее, наверно, можно было бы принять за прекрасную статую, но нет, она была живая и оттого еще более соблазнительная.

Она поднялась и, легко пробежав по белому чистейшему песку, грациозно упала в воды океана. Вода была удивительного голубого цвета и прозрачна настолько, что глубина казалась бесконечной. Разумеется, Татьяна с детства привыкла к Черному морю, ее каждый год родители возили в Анапу, в Витязево, в Лазаревское. Но этому голубому простору наше Черное море не годилось и в подметки, как и вообще вся ее прошлая жизнь в сравнении с той, которая сейчас начиналась.

—        Как здорово! — воскликнула она, когда, выйдя на берег, устроилась под большим полосатым навесом уютного кафе, где за изящным столиком ее ждал Константин Андреевич. Это был уже не юный, но очень подтянутый, моложавый мужчина. На вид ему можно было дать чуть больше сорока и уж никак не пятьдесят два, как было в действительности.

—        Просто рай на земле, — улыбнулась Татьяна.

—        Конечно, Бермудские острова — лучший климат в мире. Мягкий и здоровый. Мы с тобой находимся сейчас на вершине древнего потухшего вулкана, который потом зарос колониями кораллов, образовавшими острова. Потому тут и песок такой белый — коралловый. Между прочим, Гамильтон— единственный порт на Саргассовом море. Море, не имеющем берегов...

—        Господи, откуда ты все это знаешь?!

—        Так у меня отец был географ. Я по картам и читать учился.

Он заказал кофе и немного сухого мартини.

С океана налетал легкий бриз, и, глядя в голубую безбрежную даль, окаймленную, как дорогой аквамарин, серебристой белизной песка и ярким изумрудом зелени, Татьяна думала, что добилась наконец того, чего хотела.

Она стала богатой, свободной, и Костя на самом деле ей нравился гораздо больше, чем Леонид.

Они посидели еще немного. Солнце начало клониться к западу. Они поднялись и пошли по улице городка, залитой солнечными лучами, в которых уже появился красноватый вечерний оттенок.

—        Казино, — сказала Татьяна, указывая на дверь, откуда доносилась призывная веселая музыка.

—        Нет, — серьезно покачал головой Константин Андреевич, — я в карты не играю, да и не только в карты — ни во что. Отыграл свое. Очень давно.

На его лице появилось какое-то отсутствующее, суровое выражение, и он сразу стал казаться старше.

—        Ну что ты такой смурной. Не хочешь — пойдем к себе, — предложила Татьяна.

На лице ее спутника еще некоторое время сохранялось мрачное, сосредоточенное выражение, но внезапно он как будто стряхнул его с себя. Он озорно улыбнулся, протянув руку, сорвал с куста небольшую чайную розу и, галантно поклонившись, вручил ее Татьяне.

Вернувшись в бунгало-люкс, Татьяна пошла принимать душ — океанская вода была куда солонее черноморской, и если ее не смыть, тело после купания покрывалось белой корочкой соли.

Константин Андреевич включил телевизор. Показывали новости СNN.

Вошла Татьяна, завернутая в большое махровое полотенце.

—        Ну, что нового в мире?

—        Все как всегда, ничего особенного. Вот Будапешт показывают. Поговорили и разошлись: уже обедают. Некоторое время назад и я туда собирался.

—        А о чем там говорили-то? — поинтересовалась Татьяна.

—        Сейчас тебе переведу. «В кулуарах президент Валенса заявил президенту России, что никто теперь не сможет диктовать Польше ее внешнюю политику». Ха-ха-ха! Ой, бедолага, без ужина остался!

—        Что-что?

—        А видишь, пустой стул крупным планом показали. Наш-то не захотел рядом с Валенсой сидеть и обед по случаю закрытия сессии СБСЕ проигнорировал. Так, что там дальше... «Вероятно, этот шаг следует расценивать как ответ на настойчивое желание Польши вступить в НАТО и первый акт новой жесткой внешней политики России, декларированной в воинственной речи господина Яблокова на встрече СБСЕ. Политические обозреватели единодушно отмечают, что выступление российского главы в Будапеште — одно из самых жестких международных заявлений Москвы после падения коммунизма».

—        Чего-то наш какой-то суровый стал...

—        А при чем здесь он? — пожал плечами Константин Андреевич, — Все зависит от того, кто ему подсказывает... Пока есть кому подсказывать — все путем, а на пять минут без присмотра оставишь — и на тебе, пожалуйста — самодеятельность начинается. А потом «ошибка вышла» !

—        Ну куда пойдем сегодня вечером? — спросила Татьяна, примеряя открытое летнее платье из темного шифона. Простенькое на вид, оно тем не менее было от Кардена и стоило около трех тысяч долларов, что, учитывая состояние Кости, было вообще-то сущим пустяком.

—        Может быть, зайдем к этим американцам? Кажется, приличные люди.

—        Так я же по-английски ни бум-бум.

—        Надо учиться, Таня. Или ты всю жизнь будешь только с нашими ваньками общаться. Значит, без вариантов — к Аркаше Сотникову. Больше русских здесь нет.

—        Ой... — Татьяна наморщила нос, — он когда выпьет, становится просто невыносимым. Так вроде ничего, интеллигентный человек... а потом вдруг такое полезет...

—        У него была непростая жизнь, — уклончиво ответил Константин Андреевич.

—        Все равно он мне не нравится.

Константин Андреевич хотел было выключить телевизор, но тут стали показывать Москву.

—        Как мы уже сообщали, на прошлой неделе таинственно исчез один из руководителей финансовой системы России. После внезапной гибели начальника войск спецохраны Георгия Шилова это уже второе ЧП в российском руководстве. Официально объявлено, что Шилов покончил жизнь самоубийством.

—        Чушь какая! — воскликнул Константин Андреевич. Да Жора за жизнь зубами держался. Тут было кем-то чисто сработано...

—        А ты ведь его знал, да, Костя, этого Шилова? — спросила Татьяна.

—        Знал немного, — подтвердил Константин Андреевич, — мы с ним когда-то жили по соседству.

Диктор СNN тем временем продолжал:

—        Из авторитетных источников удалось установить, что исчезновение господина Корсунского было таинственным не для всех: он был арестован по обвинению в подготовке государственного переворота. Но официальное, подтверждение о его аресте пока не поступало и, как утверждает наш источник информации, вряд ли скоро поступит. Нашим корреспондентам удалось узнать, что более недели назад, около 26 ноября, в середине дня в рамках следственного эксперимента он под большой охраной был вывезен из знаменитой «Матросской тишины» по направлению на север от Москвы. По маршруту следования приблизительно на сороковом километре Ярославского шоссе произошла серьезная перестрелка. Общее количество погибших превышает десять человек. По слухам, труп господина Корсунского был опознан. Несмотря на то что после инцидента на Ярославском шоссе прошло почти десять суток, официальные представители никак не комментируют это событие. Пресса почти не отреагировала на перестрелку, лишь «Московский комсомолец» глухо сообщил о мафиозной разборке Мытищинской и Балашихинской группировок с большим количеством жертв.