Тайный воин - Мария Семенова

Про себя Светел давно решил повить Дуб даже не одним, а двумя обетными поясами. Он загодя выткал их у себя в ремесленной, чтобы мать не смотрела. Первый, простой пёсьей шерсти, являл строгие знаки Грома, белые, серые. Знамение решимости Светела пойти на поиски брата. Второй пояс цвёл синевой привозных шелков Андархайны, рдел праздничными багрянцами Вена… Его Светел повяжет, когда найдёт пропалóго, когда домой приведёт.

Это обязательно будет.

В нескольких верстах от святого холма лежало болото Одолень-мох.

Здесь одиннадцать лет назад, под кровавым небом Беды, Жог Пенёк нашёл умирающую крылатую суку. А подле неё двоих малышей, обожжённых пламенем и морозом небесных высей. Один по-щенячьи тоненько плакал, вылизывал матери крылья с изорванными перепонками. Второй смачивал прогоревшую рубашонку, пытался напоить Золотинку…

Теперь вот Светел Жогушку сюда приводил.

Остров посреди болота знать было только по макушкам ёлок, ещё глядевших из снега. Здесь Жогушка сразу нырнул под один из вихрастых белых шатров, в тайный вертеп, где братья Опёнки хранили занятные сучки и коряжки, подобранные в лесу. Светел даже помогать не полез. Жогушка уж выберет для Коренихиной росомахи стоя́ло, с которого она будет скалиться как живая. А не выберет, значит, ещё пошарим в лесу.

Светел передвинул вперёд чехол с гуслями, расправил толстое охвостье кожуха, сел на санки. Зыка обходил остров, принюхивался, задирал лапу. Светел запрокинул голову. Смотрел в ползущие облака, пока не вернулось давнее ощущение высоты, полёта, стремительного приближения земли… После того как внизу мелькнула Светынь, мама Золотинка больше не отзывалась. Летела уже беспамятно, одним чутьём. Она по сию пору не знала, что вывело её навстречу Пеньку. Быть может, воля Смурохи, оберегавшего детей и подругу даже с той стороны неба?.. Так думал Рыжик. Саму Золотинку Светел с тех пор видел только его зрением. Калечную, бескрылую, и всё равно – краше нету!

Гусли начали отвечать его мыслям. Сперва – робким, тоненьким голоском, вплетённым в глухой низкий рокот из-за окоёма. Всё же голосок не дал себя поглотить, окреп, запел веселей… и снова сорвался. Три отцовские тени клонились над Светелом, присматривая с небес. Не прибавилась бы к ним ещё братнина!

Самые злые, лишние мысли почему-то приходят не в час и оказываются наделены свойством пророчества. Светел яростно мотнул головой, даже зубы ощерил: нет, нет!.. На сухой лес, на свин-голос, чтоб не сбылось!.. Гусельные переборы вскипели бешеной надеждой, отчаянием, упорством. Тем упорством, что пробивает новое русло ручью, запертому обвалом. «Где та цепь, чтоб удержала Грозу?.. Доползу и разорву, разгрызу!» Зловещие низы по-прежнему рокотали, но им навстречу уже катились, летели чистые и яростно-светлые небесные громы. «Царю нелегко, – говорил величественный человек с серебряным обручем на седых волосах. – Царь несёт свою жизнь ради тех, кто за него умирал…» Когда он говорил это, кому? неужели трёхлетке, игравшему у ног на ковре?..

Ощущение пристального взгляда заставило открыть глаза. Пальцы продолжали играть. Светел чуть приподнял ресницы…

Перед ним, в десятке шагов, сидел крупный лис. Голодный, потрёпанный, но непугливый и любопытный. Он рассматривал человека, склонив голову набок.

Светел сперва только понял: лис был чужой. Опёнок знал всё зверьё в своей круговеньке. И волков, и лосей с дикими оботурами, и воронов, и лисиц. Пересчитывал уцелевших на оттепельных полянах, оставлял угощение. Этот был незнакомый. Притом не рыжий, а чёрно-бурый в красивом густом серебре. Светел покосился на Зыку, свернувшегося под боком. Кобель даже головы не приподнял. «Не чует… Совсем постарел! А тебя, братец, и покормить нечем, ты уж прости…»

Странное чувство заставило присмотреться. Светел вздрогнул. В зелёных глазах лиса светился несомненный разум. Дремучий, по-лесному суровый… но при всём том не чуждый смешинки, даже ехидства.

«Ты, шпынь-голова, от рук отбоиш, перед кем взялся о Грозе поминать?»

«Батюшка Вольный… – догадался Светел. – Прости, батюшка, я… чтобы не в обиду тебе…»

«Верни солнце!»

Голос прозвучал внятно, как наяву. Светел хотел говорить ещё, но в это время позади зашуршало, проскребло. Из-под елового шатра задом наперёд вылезал Жогушка. Светел невольно повернул голову. Когда вновь посмотрел, лиса не было.

– Вот! – похвастал малыш.

Он выбрал для новой бабкиной куклы комлик молодой ёлочки с целой пятерью боковых корней. Вроде ничего особенного, но если чуть наклонить… опереть на отломки… обложить волной белой шерсти, побрызгать крепкой водицей из рассольного кипуна… – и сядет шитая росомаха на индевелый лесной выворотень, от настоящего не поймёшь.

Светел похвалил Жогушку, сказал:

– Лис приходил.

– Лис? – огорчился братёнок. Самое занятное вечно норовило произойти без него.

«Лис, да не простой. Мал ты ещё с таким толковать…» Светел хорошо знал, чем отвлечь малыша.

– Я тебе про ёлку сказывал?

– Расскажи!

Светел снова положил пальцы на струны.

– Как-то лесом шёл человек, приминая лыжами снег… – снова нараспев, по-скоморошьи повёл он речь. Усомнился, даже примолк. Им со Скварой бабушка Корениха сказывала про охотника, но Светелу упорно виделся беглый пленник. Воевода из песни Кербоги, всё-таки одолевший последние вёрсты… ну, почти все. Светел задумался, смеет ли продолжать на свой лад, но суть сказа вроде бы не менялась, поэтому он решился. – Взголодал, замёрз, сбился с ног, добрести до дому не мог. Вовсе одолела метель – ан заметил старую ель. Под корнями хвоя гнездом: вот тебе, усталому, дом! Куколь на лицо натянул – и как будто в зыбке уснул…

Жогушка сосредоточенно слушал, шевелил губами, запоминал.

– Утром он и глаз не протёр, – продолжал Светел, – слышит ёлок над собой разговор. «Жизни исчерпался родник, – говорит древесный старик. – Долго длил я дней череду. Вышел срок – сегодня паду!» – «Ты ещё вчера занемог, – отвечает юный росток. – А метель-то выдержал всё ж! Может быть, ещё поживёшь?» – «Мне и след бы рухнуть вчера, потому – настала пора; я подвинул веху конца, чтобы приютить беглеца!»

Воевода Кербоги всё же вкрался в рассказ. Светел быстро глянул на брата. Жогушка сидел приоткрыв рот, голубые глаза сияли предвкушением.

– Встал наш путник, отдал поклон… Сделал шаг – послышался стон! Где была в ночи колыбель – рухнула старинная ель…

Жогушка сглотнул. Брови, прямые, длинные, подвижные, сползлись домиком.

– Всё не так было, – вытолкнули дрожащие губы. – Он то дерево выручил… сошками подпёр…

Светел хотел утешить братёнка, но сам вспомнил две ёлки Левобережья, росшие, поди разбери, из одного корня или из двух. Увидел вдруг, как одна падает… та, что больше и старше… падает, надеясь младшую защитить…

Он мотнул головой, решительно ударил по струнам.

– А вот рассмешу!

Жогушка шмыгнул носом. Неуверенно улыбнулся.

Светел приласкал пальцами гусли, прислушался. Подкрутил шпеньки, добиваясь нового, весёлого лада. Вновь попробовал струны, проверил, как зазвучали. Грянул уже во весь мах, запел.

Вот что было в годы стары:Жил у нас в деревне Сквара.Жил при нём братище Светел,Что поёт вам песни эти,Ну а самый славный братВовсе не был и зачат.

Жогушка засмеялся. Захлопал в ладоши. Этот сказ он хорошо знал и всегда радовался ему.

Как-то Светел разболелся,Лютым жаром возгорелся,В избяном тепле у печкиОн истаивал как свечка,Весь ослаб, изнемогал,Маму с бабушкой пугал.Старший брат – заслон меньшому!Не бывает по-другому!Чтобы прочь прогнать ломóту,Он куги принёс с болота,Дудочку смороковал –Да на ней и заиграл.Хворый сразу ободрился,Начал жить, зашевелился,Улыбнулся неулыба –Дивной дудочке спасибо!Прочь бегут и боль и страх,Если песня на устах!

Светел пел плохо. Сам это понимал. Голос-корябка, отёсанный выученным умением… Глухарь, возмечтавший с лебедями летать! И на гуслях Светел так же играл. Знал, как надо, наторил руки, а истого дара не было. Дед Игорка сперва его гнал: «Ступай, дитятко, уставляй лыжи…»

Но соседи не привыкли,Чтобы парень брал кугиклы!Злая тётка РозщепихаНачала бояться лиха:«Ты давай-ка их сюда,А не то придёт беда!»Лишь отец махнул рукою:«Ваши страхи – всё пустое!»Баб унять не всякий сможет,Если очень всех тревожит,Что беда, не ровен час,Вновь докатится до нас.Внук же вышел нравом в деда,Послушания не ведал,Он ни с кем не посчитался,Лишь бы брат заулыбался.Дудку он не отдаёт,Ну а та себе поёт.

Жогушка, смеясь, подхватился на ноги, замахал рукавичками, заплясал. Зыка поднял голову, насторожил уши… стал нюхать воздух… снова улёгся. Светел сделал страшные глаза: