Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

Намеренный риск.

Глава одиннадцатая

1

Мюллер почти полюбил гидрян. Живее всего и с наибольшим удовольствием он вспоминал грациозность их движений. В самом деле, казалось, что они парят в воздухе. Причудливость их облика никогда особенно его не поражала. Он частенько повторял себе: если ты хочешь гротеска, то нет нужды искать его за пределами Земли. Жирафы, омары, актинии, каракатицы, верблюды. Поглядим объективно — вот верблюд. Разве он выглядит менее причудливо, чем гидрянин?

Он опустился на влажной унылой части Беты Гидры IV, несколько к северу от экватора, где на амебообразном континенте находилось несколько крупных квазигородов, занимающих площадь в несколько тысяч квадратных километров. Он был снабжен особой жизнеобеспечивающей системой, сконструированной специально для его миссии, в виде слоистого фильтра, облегающего его тело, как вторая кожа. Она поставляла ему свежий воздух через тысячи диалиховых чешуек. Двигаться в ней было легко, даже свободно.

Прежде чем он наткнулся на обитателей планеты, примерно с час длились его скитания по джунглям огромных, напоминающих грибы деревьев. Они достигали высоты в несколько сотен метров. Может быть небольшая сила притяжения, пять восьмых земной нормы, имела какое-нибудь значение, но в любом случае их изгибающиеся стволы не производили впечатление крепких. Он подозревал, что под корой, толщиной не больше, чем палец, кроется какая-то влажная и клейстероподобная масса. Кроны этих деревьев, а скорее шляпки, соединялись, образуя почти монолитный балдахин, так что свет лишь кое-где проникал до почвы. Слой облаков вокруг планеты пропускал только слабый перламутровый свет, а здесь его глушили деревья, так что в глубине леса царил каштановый полумрак.

Встретившись с первыми гидрянами, Мюллер был поражен тем, что рост их равнялся примерно трем метрам. С детских пор он не ощущал себя таким маленьким — он стоял среди этих чужих существ и вытягивался как только мог, стараясь заглянуть им в глаза.

Пришла пора, чтобы применить знания, полученные в области практической герменетики. Он спокойно произнес:

— Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл с добрыми намерениями от людей земной зоны культуры.

Разумеется, гидряне не могли понять этого. Однако они стояли неподвижно, и выражения их лиц не свидетельствовали об иронии.

Он присел и на влажной мягкой глине начертил теорему Пифагора. Поднял глаза. Улыбнулся.

— Основная концепция геометрии. Универсальная система мышления. — Гидряне слегка наклонили головы. Ноздри, напоминающие вертикальные прорези, слегка задрожали. Он предположил, что они обмениваются какими-то соображениями. Располагая таким количеством глаз, размещенных со всех сторон, им даже не было необходимости оборачиваться друг к другу.

— А теперь, — продолжал Мюллер, — я покажу вам еще одно доказательство нашей близости.

Он начертил палочку. Чуть дальше нарисовал две палочки. Еще подальше три. Соединил их знаками.

I+II=III

— Верно? — спросил он. — Мы это называем сложением.

Соединенные суставами руки заколыхались. Двое гидрян столкнулись. Мюллер вспомнил, как гидряне едва только обнаружили исследовательский зонд, уничтожили его, даже не пытаясь разобраться в нем. Сейчас он был готов к такой же реакции. Но они только слушали. Великолепно. Он встал с колен и указал на то, что нарисовал.

— Ваша очередь, — сказал он.

Он говорил намеренно громко. Широко улыбался…

— Обратитесь ко мне на универсальном языке математики. Покажите мне, что вы поняли.

Ничего.

Он вновь указал на символы, а потом протянул открытую ладонь к ближайшему гидрянину.

Через какое-то время другой гидрянин, плавно передвигаясь, выступил вперед, поднял ногу и несколько раз качнул шарообразной ступней. Чертежи исчезли. Он разровнял почву.

— Хорошо, — сказал Мюллер. — А теперь ты что-нибудь нарисуй.

Однако гидрянин вернулся на свое место в окружившей Мюллера толпе.

— Превосходно. Существует еще один универсальный язык. Надеюсь, он не осквернит ваших ушей.

Мюллер извлек флейту и приложил ее к губам.

Играть через фильтрационную оболочку оказалось нелегко. Но он задержал дыхание и исполнил диатоническую гамму. Он во второй раз заиграл диатоническую гамму, но теперь в минорном ключе. Потом принялся играть гамму хроматическую. Ему показалось, что мелодии произвели на них какое-то впечатление. Это неплохо свидетельствует о вас, подумал он. В этом вы разбираетесь. И ему пришло в голову, что, быть может, полная гамма подойдет более под настроение этого облачного мира. Он заиграл ее и еще что-то из Дебюсси на закуску.

— Доходит это до вас? — спросил он.

Вроде бы они стали о чем-то совещаться.

Отошли от него.

Он двинулся за ними. Но не мог догнать, и они вскоре исчезли из его глаз в сумерках влажной чащи. Но он не расстроился и вскоре оказался там, где они собрались все вместе, словно ожидая его. Когда он приблизился, они снова отошли. И с такими перерывами они довели его до своего города.

Питался он искусственно. Химический анализ показал, что было бы, по меньшей мере, безрассудно даже попробовать то, что ели гидряне.

Он множество раз чертил «пифагоровы штаны». Выписывал арифметические действия. Играл Шуберта и Баха. Рисовал равносторонние треугольники. Погружался в стереометрию. Пел. Говорил гидрянам не только по-английски, но и по-французски, по-китайски, чтобы продемонстрировать им, сколь разнородны языки людей. Предлагал схематические изображения атома. И все же после шести месяцев пребывания среди них он знал о работе их сознания не больше, чем через час после посадки.

Они молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались, в основном, быстрыми жестами, прикосновением рук, подрагиванием ноздрей. Какой-то свой языку них явно был, но это был причудливый, полный посапывания шум, в котором он не сумел различить не только слов, но хотя бы слабых упорядоченных звуков. Разумеется, все, что он слышал, он записывал.

Пока, в конце концов, наверное, утомленные этим визитером из иного мира, они не взялись за него.

Он спал.

Только значительно позже он понял, что они сделали с ним, пока он был погружен в сон.

2

Ему было восемнадцать лет и он, обнаженный, лежал под яркими звездами в небе Калифорнии. Ему казалось, что он может дотянуться до звезд, может сорвать их с неба.

Быть богом! Овладеть Вселенной!

Он повернулся к ней, смуглый и прохладный, слегка напряженный. Накрыл ладонями ее груди, потом провел рукой по гладкому животу. Она слегка задрожала.