Украденная дочь - Клара Санчес

— Думаешь, ты меня напугала? — спросила служанка.

— Она даже не собиралась этого делать, — сказала я. — Дело в том, что наш самолет вылетает через три часа, и нам нужно успеть поговорить с Анной о важном деле.

— С этого и надо было начинать.

У служанки были туфли, в каких ходят медсестры и которые не производят при ходьбе ни малейшего шума. Мы прошли, как мне показалось, метров триста среди тропических растений, таиландской мебели, кроватей с москитными сетками, диванов и огромных клеток с птицами, пока наконец не остановились перед бассейном со стеклянным ограждением, возле которого нам пришлось снять верхнюю одежду. Из бассейна вышла Анна. Служанка накинула на нее длиннющее и необычайно лохматое махровое полотенце.

Увидев нас, Анна насторожилась.

— Привет, — сказала Вероника.

Я не смогла произнести ни слова. Анна, видимо, тоже: она принялась молча вытирать волосы краем своего огромного полотенца.

— Простите меня, — сказала служанка. — Я им говорила, что заходить нельзя. Вы их знаете?

— Спасибо, Асун. Принеси нам чай.

Анна обернулась полотенцем и села на диван.

— А где Гус? — спросила Вероника.

Анна не ответила: она, видимо, напряженно размышляла, как выпутаться из сложившейся ситуации.

— Итак, давайте разбираться, — сказала Вероника агрессивным тоном. — Двенадцатого июля семьдесят пятого года ты отвезла мою маму в родильный дом «Лос-Милагрос». Что произошло с родившейся девочкой?

Я, чтобы оставаться спокойной, изо всех сил старалась дышать медленно и глубоко.

— Тебе это известно: она умерла во время родов.

— Если она умерла во время родов, то как получилось так, что сейчас она находится здесь? — спросила Вероника, указывая на меня.

— Не болтай глупостей! — воскликнула Анна. — Бетти замучила себя этой нелепой идеей, и ты идешь по ее пути.

— Мы сделали медицинскую экспертизу, и ее результаты показали, что я — сестра Вероники, — сказала я, вонзая, чтобы сохранять спокойствие, ногти в ладони, как делала, когда проходила конкурсные отборы балерин.

Анна с удивленным видом уставилась на меня. Примерно такое же удивленное выражение появилось и на лице Вероники — но лишь на секунду, не больше. Потом она сказала:

— А еще — как тебе, возможно, уже известно — мы забрали из роддома журнал регистрации новорожденных, и в тот день и в то же время, когда родилась Лаура, в нем сделана только одна запись, а именно запись о том, что во время родов умерла девочка, которая не может быть никем другим, кроме как дочерью твоей подруги Бетти.

— Вы, похоже, постепенно сходите с ума.

— Нет, у нас имеются настоящие доказательства, — возразила Вероника.

Анна хотела что-то сказать, но Вероника ей этого сделать не дала.

— Кое-кто рассказал нам, что ты причастна — очень даже причастна! — к незаконному удочерению Лауры. Сколько тебе заплатили?

— Уходите из моего дома!

— Знаешь, кто нам об этом рассказал?

Анна смотрела на нас и испуганным, и испытывающим взглядом одновременно.

— Кэрол, — сказала Вероника. — Кэрол сказала, что это ты провернула дельце: забрала родившуюся девочку у моей мамы и отдала ее Грете. И то, что Кэрол рассказала нам, она вполне может рассказать полицейским и судье.

Вдруг неожиданно для всех троих рядом с нами появилась служанка, ходившая благодаря своей обуви абсолютно неслышно. Она принесла на подносе и поставила на стол из древесины тика чайник с марокканским чаем и чашки с блюдцами и ложечками.

— Пожалуйста, Асун, оставь нас одних, — сказала Анна, увидев, что служанка собралась разливать чай по чашкам. Когда Асун ушла, она сказала нам с Вероникой: — Вы не сможете ничего доказать. Это всего лишь слово Кэрол против моего слова.

— Записи в журнале регистрации новорожденных не соответствуют данным, имеющимся в службе записи актов гражданского состояния. Нигде нет могилы девочки, которая фигурирует в документах как умершая. Ты единственный человек, который находился рядом с моей мамой во время родов. Кроме того, заявление Кэрол. Если бы мама не умерла, мы никогда бы не докопались до правды, потому что она никогда бы не заподозрила ни в чем тебя.

Анна покачала головой из стороны в сторону, взяла сигарету, зажгла ее и сделала такую глубокую затяжку, что дым, наверное, дошел аж до самых ступней. Я почувствовала себя спокойнее — как будто тоже затянулась сигаретой. Мне подумалось, что мне придает силы присутствие здесь Вероники, ее поддержка и то презрение, с каким она смотрит на Анну.

— Пути назад уже нет, — сказала я. — Нанесенного ущерба не возместить, и мне хватит и того, что я узнаю, что произошло и каким образом меня передали из одной семьи в другую.

— Я ничего не знаю. Я оставила твою мать там, в роддоме, и уехала.

— Ты поехала к Грете, новой матери Лауры.

Вероника тоже закурила и присела рядом с Анной.

— Тебе был известен каждый шаг, который делала мама, когда искала Лауру. Ты сообщала обо всех ее действиях Грете и Лили. Ты никогда не вызывала у меня никакой симпатии. А еще знаешь что? Ты не нравишься моему отцу и никогда не сможешь ему понравиться. Он никогда не говорил о тебе ничего хорошего.

— Не надо так, Вероника, — сказала я. — Возможно, она тут ни при чем и виновата акушерка, которая принимала роды. — Я посмотрела на Анну. — А как звали акушерку? Мы оставим тебя в покое, если это кто-то из сотрудников родильного дома передал меня женщине, не являющейся моей матерью, и сделал ложную запись в журнале регистрации новорожденных.

— Да, — сказала Вероника, — если виновата она — значит, виновата она. Завтра мы обратимся в полицию.

Раздался лай Гуса. Пес учуял нас еще от входа и, подбежав, принялся прыгать и ставить лапы нам на плечи, давя всем своим грузным телом. Мне припомнились времена, когда я была маленькой и на Рождество к нам домой приходили ужинать Альберто I, Альберто II, Кэрол со своими родителями и бедняжка Саграрио (теперь-то я понимала, почему она так странно на меня смотрела и так странно со мной разговаривала). Мне припомнилось, какой счастливой я была оттого, что у нас в доме собралось так много людей, так весело и шумно. Гус раньше встречался со мной и с Вероникой раздельно, в разных домах и разных семьях, однако для него это не имело никакого значения. У Гуса были совсем другие приоритеты.

Анна вдруг резко поправила на себе полотенце и поспешно пошла в сторону входа в этот храм благополучия. Как же ей здесь хорошо жилось! Все вокруг было кремового цвета… Она, похоже, хотела помешать кому-то войти, но не успела: в дверях появилась девушка примерно одного с Вероникой возраста. Глаза у этой девушки были миндалевидными и черными, как смоль, волосы — тоже очень темными, кожа — смуглой, губы — с фиолетовым оттенком… Ей не хватало лишь круглого пятнышка на лбу, чтобы быть полностью похожей на индуску. В одной руке она держала книги, а в другой — котенка. Кремовый цвет окружающего интерьера подчеркивал смуглость ее кожи. Я никогда в жизни не видела такой красивой девушки. Мы с Вероникой в течение нескольких секунд таращились на нее с разинутыми ртами. Выражение лица Анны стало очень напряженным.

— Привет, мама, — сказала девушка, кладя книги на стол из тика и целуя Анну в щеку. — Посмотри, какое чудо я нашла на улице.

Потом девушка повернулась к нам с Вероникой — невинная, чистая, добродетельная, обворожительная.

— Привет, — сказала она, — меня зовут Сара.

Мы с Вероникой тоже назвали свои имена.

— Это дочери моих подруг, — сказала Анна.

Сара сняла штаны, футболку, бюстгальтер и трусики и — обнаженная — погрузилась в бассейн.

— Не знала, что у тебя есть дочь, — сказала Вероника. — А ты об этом знала, Лаура?

Я отрицательно покачала головой.

— Ее отец — тот самый таиландский любовник, о котором ты рассказывала моей маме, чтобы ее развлечь? — спросила Вероника.

— Не впутывайте Сару во все это. Она ни в чем не виновата.

— А вот ты еще как виновата! — сказала Вероника, повышая голос.

У Сары было идеальное тело — такое же идеальное, как дом и маленький мир Анны.

— Подождите меня в ресторане на углу. Я приду туда, как только переоденусь.

Ну, это она размечталась: после всех тех усилий, которые нам пришлось приложить, чтобы ее разыскать, мы отнюдь не собирались просто взять и уйти из этого ее храма.

— Мы подождем тебя здесь, — сказала я, подражая сердитому голосу Вероники.

Анна посмотрела на дочь, плескающуюся в бассейне, и, по-видимому, задумалась над тем, уйти ей или остаться. Других вариантов у нее сейчас не было. Вероника подошла ближе и так пристально посмотрела на Анну, как будто хотела пронзить ее взглядом.

— И скажи Лили, чтобы больше не присылала в мой дом боснийца. Мой дом для меня священен. Он для меня гораздо более священный, чем для тебя — твоя дочь. Понятно?