Украденная дочь - Клара Санчес

Вероника с силой сжала зубы — не в метафорическом смысле, а в самом что ни на есть прямом. Ее глаза заблестели от подступивших слез. Казалось, она вот-вот начнет или плакать, или кричать, или драться с первым попавшимся. Веронике нужно было что-то сделать, и она достала из кармана куртки сплющенную пачку сигарет. Ей пришлось распрямить измявшуюся сигарету, чтобы можно было ее зажечь. Она прикурила от зажигалки «Зиппо», от которой исходил легкий успокаивающий запах бензина. Она несколько раз щелкнула зажигалкой. Дым сигареты прикрыл ее лицо, словно прозрачная вуаль, и через эту вуаль ее глаза стали казаться очень большими и расплывчатыми.

— Чем быстрее мы закончим, тем быстрее ты сможешь продолжать жить своей собственной жизнью, а я — своей, — сказала Вероника.

— Ты имеешь в виду, начать жить моей собственной жизнью.

Мы остановились, чтобы Вероника смогла вытащить из рюкзака сильно потертую записную книжку.

— Вот настоящая ценность.

Я протянула руку, чтобы взять эту записную книжку, но Вероника отвела мою руку в сторону.

— Я еще сама ее не открывала. Я забрала ее у сестры Ребекки.

Мы уставились на эту записную книжку, как будто она и в самом деле представляла собой нечто весьма ценное.

Потом мы зашли в бар, где все было сделано из алюминия и стекла, и Вероника заказала два бокала вина «Риоха».

— Мне не хочется пить одной, — сказала она.

Мы чокнулись бокалами, не уточняя, за что пьем, и открыли записную книжку. Записи в ней были сделаны необычными кругленькими и маленькими буквами. Разглядеть эти буквы было нелегко, но постепенно глаза привыкли, и мы стали читать без каких-либо затруднений. Из всех фигурирующих в записной книжке имен, которые соединяли друг с другом стрелки с какими-то непонятными символами, нам были знакомы лишь несколько: Анна, доктор Монтальво, Лили и Грета, от которых тянулась стрелка к Бетти. Еще наше внимание привлекли имена некоторых врачей, от которых тянулись стрелки к родильному дому «Лос-Милагрос». Рядом со многими именами — как, например, рядом с «Бетти» — имелись очень маленькие, можно сказать, микроскопические циферки. Что они, интересно, означали? Мы сдвинули стулья, чтобы смотреть вместе, и если одна из нас замечала что-то интересное, то тут же показывала другой. Вероника очень быстро расправилась со своим бокалом вина и пришла в прекрасное расположение духа. «Все сходится, все сходится», — бормотала она, как будто эта записная книжка была волшебным стеклянным шаром, в котором мы могли увидеть всю историю моей жизни. Однако я обратила ее внимание на нечто такое, что заставило ее спуститься с небес. В записной книжке фигурировало имя ее матери, и это означало, что и у ее матери отняли ребенка, однако моего имени в записной книжке не было, а это, в свою очередь, означало, что этим ребенком не обязательно была я. Тогда Вероника, заказав еще два бокала вина, хотя я не допила и первый, указала мне на имена Лили и Греты. В качестве дополнительного аргумента рядом с их именами фигурировал родильный дом «Лос-Милагрос», в котором родилась я.

Вторые бокалы мы с Вероникой допили уже одновременно.

— Тебе не кажется, что у нас достаточно оснований для того, чтобы захотеть и в самом деле сделать медицинскую экспертизу?

По правде говоря, я ни за что на свете не хотела делать никаких экспертиз. Для меня еще не пришло время стать частью другой семьи. Я хотела хотя бы раз сделать выбор самостоятельно. Мне хотелось самой решать, иметь мне сестру и брата или нет и иметь мне отца или нет. Если Бетти была моей матерью, я когда-нибудь об этом узнаю совершенно точно, и если Вероника — моя сестра, то и об этом я тоже когда-нибудь узнаю. А пока что меня вполне устраивала сложившаяся ситуация.

И тут вдруг Вероника закрыла записную книжку и поднялась со стула.

— Мы сходим к Марии, помощнице детектива Мартуниса.

Вино слегка ударило мне в голову, и настроение поднялось. Я ничего не ела, да и Вероника, конечно же, тоже, но я об этом даже не вспомнила.

— Матео не снял с пальца перстень с изображением кобры, — сказала я. — Он носил его и в день свадьбы.

На этот раз Мария, едва завидев нас, положила телефонную трубку и завела нас в кабинет своего шефа Мартуниса. Я не знаю, как она вообще могла ходить в таких узких штанах. Судя по тому, как на эти штаны смотрела Вероника, она задавалась тем же вопросом. Мария уселась за стол в кресло с очень высокой — как у трона — спинкой и спросила нас, что же такое важное нам удалось раздобыть. Мы спросили, как она догадалась, что мы раздобыли что-то важное.

— У меня за плечами — многолетний опыт работы, — ответила она.

Вероника рассказала ей обо всем и показала записную книжку сестры Ребекки. Мария вздохнула и, запустив руки в свои пышные волосы, развела их в стороны.

— Я ведь говорила тебе, что кусочки пазла сами займут свои места, правда? Теперь вам нужно пойти с этими доказательствами к адвокату. Или, что еще лучше, попытайтесь найти других пострадавших. В этой записной книжке, вероятно, полно их имен. Я тоже могу это сделать, но я ведь потребую за это денег. Стоить это будет дорого, поэтому вам лучше взяться за это самим. Сначала внимательно просмотрите записную книжку, чтобы определить, кто именно является пострадавшим, и начинайте звонить этим людям. Идеальный вариант — это если пострадавшие станут действовать сообща. Это будет долгий и изнурительный процесс, вам не раз придется столкнуться с несправедливостью и испытать разочарование, но вы, можно сказать, войдете в историю. Когда вас соберется достаточно много, вы, пожалуй, сможете нанять меня. А ты, — Мария посмотрела на меня, — не торопись и не бойся, потому что ты еще очень молода и у тебя впереди целая жизнь. А жизнь прекрасна и удивительна!

58

Вероника, ее отец и Лаура

Жизнь прекрасна и удивительна… Мне показалось, что Мария отняла у меня эти слова, которые я считала «своими кровными», и подарила их Лауре. Впрочем, я не имела ничего против: сейчас приоритет заключался в том, чтобы добиться справедливости по отношению к Лауре. Мария проводила нас до дверей и пожелала нам удачи. Мне хотелось спросить, существует ли детектив Мартунис на самом деле или же она выдумала его в качестве своего рода защитной ширмы в мире, где доминируют мужчины, однако я не решилась задавать ей подобный вопрос: у меня не было никакого права совать свой нос в сугубо личные дела Марии. Всё, что делала, она, как мне казалось, делала хорошо, и у меня даже возникло желание сказать ей, что для меня она ценнее всех Мартунисов в мире, вместе взятых. Она обладала какими-то сверхчеловеческими способностями, позволяющими вести дела детективного агентства в одиночку, проводить расследования, не отсутствуя при этом целыми днями в офисе, и, кроме того, всегда хорошо выглядеть.

Когда я разговаривала с Марией в кабинете, мне кое-что пришло в голову, и я, выйдя с Лаурой на улицу, потащила ее в почтовое отделение, где у «роковой женщины» была своя ячейка. Я набрала шифр, открыла ячейку и положила в нее записную книжку монахини. При этом я мимоходом мысленно констатировала, что — по крайней мере, насколько я могла судить на первый взгляд — к деньгам никто не прикасался. Лаура с удивлением наблюдала за моими действиями.

— Здесь эта записная книжка будет в безопасности. Сестра Ребекка, наверное, уже заметила, что ее записная книжка пропала, и сообразила, что ее утащила я. Впрочем, возможно, еще и не заметила, потому что она не может ходить самостоятельно. Она должна была меня в чем-то заподозрить, чтобы у нее возникло желание проверить содержимое ящика.

— От монахинь не ускользает ничего, — сказала Лаура. — Она в конце концов все поймет. Знаешь, что я еще тебе скажу? Я уже узнала все, что мне необходимо знать. Меня использовали с самого момента рождения. Я не говорю, что ко мне плохо относились или что меня держали в плохих условиях, но вполне можно сказать, что те чувства, которые я испытывала к Лили и Грете, были чувствами, когда-то купленными ими у сестры Ребекки и у Анны. Единственное, чего я хочу сейчас, — это забрать у них свои документы и личные вещи, книги, одежду. Я очень много работала в их магазине, и у них нет оснований претендовать на мое имущество. Я расплатилась с ними с процентами за все, что они мне дали. Я не буду настаивать на проведении расследования, на их разоблачении, на суде. Я не хочу ждать целую вечность, пока смогу зажить нормальной жизнью.

Я попросила Лауру дать честное слово, что она никому не сообщит шифр ячейки в почтовом отделении, и сказала, что назову ей этот шифр и что она, если со мной что-нибудь случится, может поехать в тюрьму «Алькала-Меко», вызвать там заключенную, которую я называла «роковой женщиной», и рассказать ей о том, что произошло.

Вечером, едва мы вернулись домой, Лауре позвонил Жердь. Ее глаза, которые раньше были просто голубыми и лишь иногда — красивыми, радостно заблестели и стали такими же прекрасными, как у моего папы.