Сеть для игрушек - Владимир Ильин

Тогда он с шумом выдохнул воздух из легких, притер машину к обочине и упавшим голосом спросил:

– Сигарета-то у тебя хотя бы найдется, садист?

Затянувшись дымом, он поперхнулся, закашлялся и пояснил, покосившись на меня:

– Последний раз я травился никотином год назад, старина… Верно кто-то изрек, что встречи со старыми друзьями к добру не приводят – напьешься, как свинья, жене изменишь, на работу опоздаешь…

– Это Авер Гунибский изрек.

– Да-да, помню… «Ходячий анекдот», так его, кажется, называли?

– Нет, так называлось его заведение. Впрочем, мы отвлеклись, Вел.

– Значит, интерактивные сериалы? Вот уж не подумал бы, что тебя могут заинтересовать эти пародии на искусство!..

– Через две минуты у твоего продюсера начнется сердечный приступ, Вел. Не допусти же, чтобы твой золотой телец отбросил копыта на рабочем месте!

Вел с отвращением выбросил в окно недокуренную сигарету, кратко, но энергично выругался по адресу «золотого тельца» и спросил:

– Но что конкретно тебя интересует?

– Все, что ты знаешь. Например, каким образом действует механизм связи создателей сериалов со зрителями. Кто разрабатывает сценарий фильмов, где они снимаются, кто их режиссирует и откуда берутся актеры… ну и так далее.

– Тогда придется тебя разочаровать, Рик. Я знаю об интерактивах примерно столько же, сколько уборщица музея современной живописи знает об античном искусстве. Это не моя специфика, понимаешь?

– Я всегда предполагал, что ты не страдаешь избытком самомнения, старина. Тем не менее, кроме тебя, у меня больше нет знакомых на стереовидении.

– А тебе это срочно нужно? Может быть, давай встретимся с тобой через парочку деньков, а я за это время постараюсь разузнать все, что тебя интересует, согласен?

Несколько секунд я мысленно анализировал это предложение.

… Что, если действительно не впадать в спешку, а хорошенько все выяснить? Помнишь, какое изречение тебе попалось однажды в одной популярной статейке по сексопатологии, которое ты при удобном случае загнал Аверу для его настенной коллекции? «Спешка мужчины – трагедия для жены»… В данном случае, последствия твоей спешки могут быть значительно более трагическими, и не для твоей интимной жизни, а для жизни многих людей. Просто жизни…

… С другой стороны, быка надо брать за рога, а железо ковать, пока оно горячо, и так далее. И потом, где гарантия, что твой бывший дружок Вел, расставшись с тобой, не наберет номер Полицейского управления, чтобы укрепить свой имидж в глазах общественности: вот, мол, смотрите, какой я принципиальный и честный гражданин!.. Как показывает историческая статистика, именно друзья, и именно бывшие, предают чаще всего своего партнера по дружбе… И еще: пока ты будешь добывать детальную информацию, этот подонок Демиург будет глумиться в каком-нибудь мрачном подвале над твоей Катькой!.. Или ты уже отказался от мысли спасти ее любой ценой? Неужели ты уже мысленно похоронил ее, Рик?!..

… Рискнуть или не рискнуть?

– Ладно, – сказал я после паузы. – Я согласен, Вел. Но с одним условием: соблюдение абсолютной секретности наших переговоров. Ты меня понял?

– Ты еще с меня подписку о неразглашении возьми, пинкертон! – саркастически скривился Панин. – Кстати, об условиях. Пообещай мне, Рик, что когда ты все-таки надумаешь давать интервью – в прямом, конечно, смысле, а не на жаргоне проституток, – то первым, к кому ты обратишься, буду я. Заметано?

– До этого еще дожить надо, – возразил я, и, видит Бог, я не псевдофилософствовал в этот момент, а излагал свою задачу номер один на ближайшее время.

Уже выбравшись из чрева «галила», я наклонился к приспущенному стеклу дверного люка со стороны Вела и сказал ему на ухо:

– Только извини, два дня – это слишком жирно. Сегодня вечером я провожу тебя домой с работы, поэтому, сделай одолжение, не обещай своим девицам подвезти их до ближайшего ресторана.

– Я не успею, Рик, – сказал он, и по его голосу я понял, что он действительно не успеет. – Ты же не знаешь, какой режим секретности сейчас царит в нашей конторе. Как на фабрике, где печатают деньги!..

У меня мелькнула глупая мысль припугнуть Панина пистолетом, который покоился за поясом под полой пиджака, но, разумеется, я не стал этого делать. За время работы в полиции я научился разбираться в людях, и усвоил, что, если человек тебя боится, его нельзя пугать еще больше – это обернется в конечном итоге против тебя самого.

Сказав "а", надо говорить и "б"…

Поэтому я только пнул ногой нестираемый пластик колеса блестящего авточудовища и сказал:

– Черт с тобой, через два дня – так через два дня! Только дай мне на всякий случай код своего визора…

Глава 8

Еще тогда, когда я перешел на конспиративное положение, самой главной задачей для меня было уцелеть и остаться на свободе. Для этого нужно было залечь на дно и как можно меньше «светиться» под взглядами прохожих. Хотя лицо мое было скрыто черными очками, а одежду свою я поменял на потертый, но легкий и удобный комбинезон строительного рабочего, приобретенный мною за бесценок в лавке у старьевщика, но, помимо лица и одежды, человек, к сожалению, может выдать себя фигурой, осанкой, походкой, голосом и жестами. Можно изменить что-то в отдельности, но нельзя преобразиться полностью – тем более, если не являешься профессиональным актером. Именно поэтому каждый шаг в толпе для меня был чреват столкновением с кем-нибудь, кто очень жаждал меня видеть: полицейскими, получившими ориентировку на мое задержание, а в случае сопротивления с моей стороны – и наверняка на убийство; журналистами и телевизионщиками, которым позарез нужно было знать, куда это я подевался; наконец, просто со знакомыми разных мастей, особенно из уголовного мира, потому что именно преступники лучше всех остальных знают в лицо тех, кто ведет с ними борьбу.

Одно из неприятных открытий, которые я сделал для себя в первый же день, заключалось в том, что мне некуда было податься. Когда-то мой друг Слан Этенко, имевший предрасположенность к стихоплетству, написал: «Мир для тебя – обилие работы, а для меня – лишь запертые двери… Твоя судьба – одни сплошные взлеты, моя же – лишь паденья и потери». Однако если и существует тот, кто распоряжается моей судьбой, то этот малый явно склонен к метаниям из крайности в крайность. То под кипяток меня сунет, то обдаст ледяным душем. То – в мед, то – в дерьмо, причем по самые уши. То вознесет меня до начальственного кресла, то, чтобы жизнь не казалась мне усыпанной розами, опустит до положения бездомного бродяги…

Бродяга – это как раз то слово, которое точно характеризует меня в те два дни, что прошли до встречи с Велом.

«У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…», а вот у меня не было перспективы обрести крышу над головой. Краткий анализ ситуации убедил меня в том, что соваться к Севе самоубийству подобно, к Роле – тем более, путь обратно в свою четырехкомнатную конуру закрыт наглухо и опечатан полицейскими… Что еще у нас остается? Пальмира Сасова с ее нелегальным бардаком? Того и гляди, на нее выйдет мой шустрый последователь Леб Штальберг, и тогда не миновать массированной облавы и окружения притона со всех сторон… Вела Панина я забраковал по той причине, что он слишком известен, и вокруг него наверняка роем вьются журналисты и поклонницы…

Да, покидая свой дом, я захватил с собой ту наличность, которая у меня имелась, но деньги сейчас были так же бесполезны, как пистолет, изготовленный из чистого золота, бесполезен в перестрелке. Я не мог ни купить, ни снять коттедж, квартиру или даже захудалую комнатушку, потому что для оформления любой сделки требовались документы, удостоверяющие мою личность (если бы знать, что когда-нибудь мне пригодятся подложные паспорта – ведь столько липовых ксив, конфискованных у темных личностей, прошло через мои руки в свое время!). Я также не мог поселиться на несколько дней в каком-нибудь пансионе, мотеле, не говоря о гостиницах – уж кому-кому, а мне было отлично известно, что даже в самом тихом из этих заведений вечно дремлющий за стойкой портье или швейцар из «отставников» являются полуштатными осведомителями полиции.

Оставалась безрадостная перспектива ночевать, стуча зубами от холода и сырости, на скамейке в сквере, под каким-нибудь мостом или вообще за городом. Последнее я и выбрал для своего базирования, и именно там я провел две ночи.

… Когда за спиной остались узкие улочки городской окраины, я свернул с шоссе и побрел по пустырю, усеянном ямами и кустарником. Справа протекала мутная речка. Здесь не было никого.

Судя по всему, когда-то, во времена буйного и неудержимого строительства Интервиля, на этом пустыре брали песок и глину. В зарослях кустарника, примерно в километре от шоссе, каким-то чудом сохранилась шаткая хибара, своим видом символизирующая тот факт, что все бренно на земле. Это был сарай, в котором строительные рабочие некогда хранили свой шанцевый инструмент и который обветшал настолько, что грозил ежесекундно обвалиться от чересчур резкого движения.