В преддверии бури - Ирэн Рудкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Близилось пролетье, поля зацветали, знать ничего не зная о грядущей войне. Воздух полнился сладкими ароматами, пели свои полные радости песни мелкие пичуги, но холодный мрак, тяжело лёгший на сердца дриммеров, не так-то просто было разогнать.
Они направлялись в Скоррде — сердце империи, главную из двух её столиц, — справедливо полагая, что там окажутся в безопасности. Мысли вернуться на Перекрёсток они уже не лелеяли, но поведение их оставалось привычно осторожным, будто они всё ещё были в гостях в этом обычном с виду, но полном неожиданных странностей мире.
Впрочем, и мыслей, как обустроиться тут, пока тоже не было. По инерции, растерянно и бездумно, они шли, не имея цели, не зная, куда выведут их выкрутасы судьбы, не понимая, ради чего она, эта судьба, вообще обратила на них свой взор. И впрямь ли обратила — или, может, им только чудилось её навязчивое внимание?
Ответов не было, и никто не мог предсказать, появятся ли они когда-нибудь. Пока же дриммеры, поддавшись течению жизни-реки, плыли по нему подобно опавшим осенним листьям, не сопротивляясь и не выгребая к берегу. А может, просто берега были ещё слишком далеко, чтоб их увидеть.
* * *Небольшой отряд верных — десять человек, переодетых в местную одежду, с замотанным в тряпицы и тщательно упрятанным оружием, — выступил на рассвете. Прячась в заполнившем низины утреннем тумане, верные во главе с Вр’вином пересекли незримую границу меж Альтаром и Империей, бесшумно прокрались мимо недостроенных имперцами палисадов и волчьих ям, мимо лениво перекликающихся часовых, мимо пока ещё небольшого военного лагеря. И вышли, наконец, к тракту.
— Помни, Арэн, — глумливо процедил Вр’вин, доставая нож. — Если сбежишь — твои друзья умрут.
Лезвие скользнуло по стягивавшим руки раба верёвкам.
— Да понял я, понял, — с раздражением откликнулся русоволосый, растирая запястья. — Посмотрел уже.
Вр’вин довольно ухмыльнулся, вспоминая устроенную им демонстрацию.
…Когда раб потребовал свободы для всех, верный был вне себя от бешенства. Но командоры заранее объявили ему, что приемлемыми будут любые средства, могущие заставить русоволосого подчиняться. И Вр’вин, убедившись, что угрозы на упрямого невольника не возымели действия, решил претворить их в жизнь.
Долгой подготовки не требовалось. Верные тотчас собрали с десяток первых попавшихся рабов, согнали их к ближайшему дереву, приковали и обложили хворостом. Делать полноценное жертвоприношение, с положенными обрядами и молитвами, не стали за недостатком времени — русоволосого требовалось сломать быстро.
Впрочем, непокорному рабу хватило одного взгляда, чтоб убедиться в подлинности угроз Вр’вина, и с криком «Не смей! Я согласен, я помогу!» броситься верному в ноги.
От вызывающего тона в общении со своими господами это его, однако, не избавило. Но ради богов, ради их возвращения, Вр’вин готов был стерпеть и не такое. Пусть раб ерепенится, раз уж так хочет, лишь бы задачу свою выполнил. А он выполнит — в этом верный не сомневался. Демонстрация намерений удалась.
Отряд переодетых захватчиков, замаскировавшись под обычных крестьян, двинулся на полдень. В небе высоко над ними, неразличимый для человеческого взора, кружил посланец богов — он помнил путь к Необжитым степям, среди которых высилась зеркальная Башня — Портал, ведущий в мир богов. Теперь он вёл их — избранных, которым предстояло самолично, вот этими вот руками, открыть путь богам.
Но прежде надобно разыскать стража, ибо без него Портал не пропустит верных. И вот тут-то им и пригодится этот упрямец Арэн, раб, к которому Вр’вин, несмотря ни на что, всё-таки испытывал некоторое, тщательно скрываемое уважение. Раб найдёт стража, заставит того открыть Портал.
И тогда боги вернутся. А его, Вр’вина, будет ждать величайшая слава, которой только может быть удостоен верный.
Глава 6
Судя по разрухе, царившей в Альтаре — опустевшие деревни и баронские замки, в спешке брошенные имперские заслоны, — грокхи в земли Заката пришли целым войском, а не обычными своими малочисленными отрядами. И, продвигаясь к границам Империи, они явно не желали оставлять за собой выжженную, бесплодную пустыню. Лес был скорее исключением — наверное, захватчики попытались сунуться под его кроны и столкнулись с сопротивлением зелёного гиганта.
А ещё мы, похоже, отставали от их войска всего на день-два, потому как пожарища, изредка всё же встречавшиеся среди множества даже не разграбленных, а просто обезлюдевших деревень, ещё курились дымками не прогоревших до конца углей. И на каждом таком пожарище мы находили ровно то же, что и в Лесу — обугленные тела тех, кого грокхи сочли неподходящими для рабства, но вполне годными для ритуального сожжения в честь своих кровожадных богов.
Большак, змеящийся вдоль подножий Полуночных гор и по весеннему времени обычно забитый людьми, теперь пустовал, и цокот лошадиных копыт по нему разносился далеко окрест. Впереди вставал крошечный пока ещё силуэт очередной деревни, на этот раз целой, если судить по отсутствию дыма.
— Мелкой сетью идут, — нарушил затянувшееся молчание Влад. — Чтоб ни одного человека за спиной не оставить.
— Зачем им столько рабов?
— А кто их полки обслуживать будет? — оборотень досадливо дёрнул щекой. — Шатры стояночные собирать-разбирать, котлы чистить? Они пленных не щадят, не смог работать или не захотел — в жертву приносят в ближайшей деревне, — и, помолчав немного, добавил. — Меня вот другое интересует. Годами они удовольствовались короткими набегами на острова, а на Закат даже и не глядели. А тут вдруг приплыли, да целой армией. И не шарятся по побережью, как привыкли, а идут вглубь, прямиком к Империи.
— Обычный завоевательный поход, — я пожала плечами. — История знает много подобных примеров.
Оборотень хмыкнул.
— Обычный! Я б поверил, если б не торопились они так. В завоевании ведь как, ты берёшь город, окрестности — и окапываешься там. Организуешь подвоз продовольствия, сгоняешь местных крестьян да мастеровых на работы по обслуживанию войска. И оттуда уже, не спеша, движешься от замка к замку, от крепости в крепость, расширяя своё влияние и тут же укрепляя границы. А грокхи… Они как стрела, направленная в цель. И стреле этой, чтоб долететь, одно только нужно — чтоб никто полёт не остановил, не ударил, откуда
