Живодерня - Сергей Арно

"Кругом была кровь. Кровь была не только на полу, но и на стенах и даже на потолке, словно какой-то псих или шутник кропил ею для смеха и произведения пущего театрального эффекта. И эффект ему удался. Но не это казалось самым омерзительным и жутким в комнате…"

"Что это? Роман ужасов, что ли? Нужно порасспросить Парамона об этом…"

А тут как раз Парамон собственной персоной вошел в палату, увидел в руках Ильи свою тетрадь и, всплеснув руками, бросился к нему.

– Ты что?! Хочешь, чтобы тебя опять мучить стали?! – воскликнул он, вырывая тетрадь. – Лежи, не двигайся как дурак. Может, Свинцов скоро на штурм пойдет.

– Тяжело лежать в таком бессмысленном состоянии.

– Ты нормальным остаться хочешь? Значит, побудь некоторое время дураком. Если что – я рядом буду. Я ведь здесь и сплю.

Это была бывшая койка Малюты.

– Скоро ужин, – сказал Парамон, помолчав. – Буду тебя кормить. Хорошо бы для естественности, чтобы ты под себя разок-другой сходил, – расчесывая пальцами густые брови, задумчиво проговорил он.

– Ну уж нет! – возмутился Илья. – Я и так еле…

Он осекся, боковым зрением увидев белый халат, и закрыл глаза, откинувшись на подушку.

Через несколько минут Парамон дал отбой.

– Чукча проклятый прибегал, – сказал он. – Пойду за ужином схожу.

Во время ужина, когда Парамон кормил его с ложечки, Илья испытывал отвратительное и в то же время сладостное ощущение. Что это было? Он, пожалуй, не мог определить, возможно организм вспомнил детство, руки матери… Это было, действительно, странное ощущение, равного которому он не испытывал в своей жизни.

– А чего я тебя кормлю?! – возмутился Парамон. – Давай я лучше тебя от двери прикрою, а ты сам быстренько.

Так и сделали.

Следующие дни Илья старательно притворялся невменяемым. Парамон всячески подыгрывал ему – водил в туалет, кормил и так далее… Ни у кого пока не возникало подозрений. Илья старался изо всех сил. Это оказалось трудным делом, наверное так же, как для психа прикидываться нормальным. Мыслительные его функции приходили в норму. Он упражнялся, вспоминая стихи, которые когда-то знал наизусть, делал в уме вычисления. Но мысль о беженце Парикмахере не оставляла его.

Однажды ночью он окликнул Парамона.

– Слушай, ведь несколько лет назад отсюда сбежал один человек.

И Илья рассказал все, что помнил, о Парикмахере и о разговоре, подслушанном ночью.

– Так, значит, отсюда есть выход, – задумчиво проговорил Парамон. – Теперь давай сначала. О ходе ему сказал алкаш?

– Да, – подтвердил Илья.

– Выходит, что находится он в углу палаты под линолеумом. Сверху – кровать, так?

– Так.

– Тогда завтра я этот ход найду, понял? Только ты сегодня спи.

Но Илья спать не мог. Он вспоминал, стараясь воспроизвести в памяти мельчайшие подробности и припомнить еще хоть одно слово, сказанное Парикмахером: ведь это одно слово, одна крохотная деталь могла решить все… Но так и не смог вспомнить.

Все утро и половину дня Парамон у койки Ильи отсутствовал. Он лазал под кроватями, отгибал, где возможно, линолеум и вел себя довольно подозрительно. Везде за ним ходила стайка любопытных умалишенных. Парамон не опасался, что кто-нибудь из обслуживающего персонала заинтересуется его действиями. Как только на горизонте появлялся человек в белом халате, Парамон тут же поиски свои бросал, бежал к нему со своей тетрадкой и приставал, заставляя прочитать из его нового романа хотя бы строчку. Поэтому персонал (Харя с Чукчей) шарахался от него, но не обижал, видя в Парамоне человека служивого, зная, что он приставлен к Илье на двадцать дней и в эти дни трогать его нельзя.

Пока не было Парамона, Илья ерзал на кровати, не находя удобного положения, и чуть не выдал себя, когда в палату вошел Чукча делать кому-то укол. Впрочем, все уже привыкли к тому, что Илья в бессознательном состоянии, и не обращали на него внимания.

Парамон вернулся перед обедом. Ни слова не говоря, сел на свою койку, теребя в руках общую тетрадь и читая из нее наугад.

– Ну что? – Илье не терпелось узнать.

– Все облазал, все простучал, – сказал Парамон, не поднимая глаз. – Надул тебя твой Парикмахер. Нету никакого хода – выдумка это все.

– Ты хорошо смотрел?

Парамон поднял на него глаза, сдвинул густые брови.

– Я все облазал, все отделение переполошил, а ты сомневаешься, – в голосе его прозвучала обида.

– А что же тогда делать? – расстроился Илья.

– Будем ждать Свинцова, – сказал Парамон. – А сейчас мне пописать хочется. Не могу прямо.

После обеда он подсел к тумбочке, достал коротенький карандаш и стал писать и писал до самой глубокой ночи, пока не погасили везде свет.

– Эх, жалко, – сказал Парамон, подняв от тетради голову и цокнув языком. – На самом интересном месте погасили.

Он закрыл тетрадь и лег в постель.

Наутро Парамон отправился за завтраком. Илья ночью спал плохо, поэтому, пока Парамон ходил в столовую, задремал.

– Проснись!

Над Ильей стоял Парамон с тарелкой каши в руке и тряс его за плечо.

– Кровать была на колесиках?!

– Какая кровать?.. – со сна Илья понимал плохо.

– Кровать, которую Парикмахер отодвигал?

– Ну, может, и на колесиках… Какая разница… А хотя да, на колесиках вроде. Ну да, он точно сказал – "откатил". Да, так и сказал.

– Ну вот. – Парамон поставил тарелку на тумбочку и в изнеможении опустился на свою койку.-Тогда нашел.

Глаза его сияли радостью.

– Где? – еле слышно выговорил Илья.

– Ты не поверишь, – оживился Парамон, приблизив лицо к Илье. – Меня как молнией треснуло. Она, думаю, она, родимая! И ты знаешь, где выход?!

Илья, впившись глазами в Парамона, молчал. Парамон оглянулся, привстав, приблизил губы к уху Ильи и прошептал:

– В первой палате, в самом углу у окна… Там и плинтуса нет. Судя по всему, там люк и есть.

– Нужно пойти посмотреть, – сказал Илья, спуская ноги на пол.

– Не забудь идиотское лицо, – напомнил Парамон.

Надев тапки, Илья полуприкрыл затуманенные глаза и отпустил челюсть.

– Слюны добавь, – нанес последний штрих Парамон, полюбовавшись, взял его под руку и вывел в коридор.

Илья шел, нетвердо переставляя плохо гнущиеся ноги. Идиотство получалось у него неплохо. За несколько дней осознанной жизни он натренировался, да и Парамон был хорошим педагогом. Парамон говорил, что когда Илья старается, то идиотство у него получается даже лучше, чем когда он был в бессознательном состоянии.