Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Ровно в 9 часов утра 3 сентября британский посол Гендерсон прибыл в германское Министерство иностранных дел для вручения Риббентропу полученного ночью из Лондона ультиматума. В отсутствие Риббентропа посла принял переводчик Пауль Шмидт[294]. Гендерсон зачитал британский ультиматум, который заканчивался такими словами: «Если сегодня, 3 сентября, до 11 часов утра по британскому летнему времени от немецкого правительства не будет получено удовлетворительного сообщения о немедленном прекращении всех агрессивных действий против Польши и выводе немецких войск из польских областей, то между обеими странами с указанного часа будет существовать состояние войны». После чего вручил его переводчику и удалился. Пауль Шмидт немедленно отправился в рейхсканцелярию, прошел через приемную, где собрались многие члены правительства и партийные бонзы, и вошел в кабинет фюрера. «Гитлер сидел за своим столом, – вспоминал Шмидт, – а Риббентроп стоял у окна. Оба они при моем появлении посмотрели на меня вопросительно. Я остановился на некотором расстоянии от стола Гитлера и медленно перевел содержание британского ультиматума. Когда я закончил, наступила гробовая тишина. Гитлер сидел, как окаменелый, и смотрел перед собой. […] Через некоторое время, показавшееся мне вечностью, он повернулся к продолжавшему стоять у окна Риббентропу и с гневным блеском в глазах спросил: “Что теперь?” Словно давал понять всем своим видом, что министр иностранных дел, которого он сам назначил, ввел его в заблуждение относительно возможной реакции Великобритании. Риббентроп тихим голосом ответил: “Полагаю, что в следующие часы французы передадут нам аналогичный ультиматум”».

А тем временем Геринг из своего мобильного штаба близ Потсдама звонил в кабинет Риббентропу, желая узнать точное содержание британского ультиматума. Повесив трубку, он повернулся к вошедшему в вагон-салон Далерусу. «Геринг сказал, что обстановка сложилась почти катастрофическая, – вспоминал шведский предприниматель. – Он надолго задумался, потом решил позвонить Гитлеру, чтобы узнать, как тот оценивает обстановку. […] Было примерно половина десятого утра, ответ на ультиматум надо было дать до 11 часов, а Геринг находился в сорока минутах езды от Берлина».

Вот как работал политический механизм нацизма: когда составлялась ответная нота, от которой зависела судьба Германии и мира, человек, которого только что официально провозгласили вторым лицом рейха, при этом даже не присутствовал! Гитлер взялся лично составить ответ, причем помощь ему в этом оказывал человек, который абсолютно неправильно информировал его о британской реакции… Но вот Далерус упорно продолжал вести поиски мира: он сумел связаться с неким высокопоставленным чиновником внешнеполитического ведомства Великобритании, предложив ему временный компромисс: для того, чтобы позволить Германии спасти репутацию, не могла бы Великобритания ограничиться пока требованием немедленного прекращения боевых действий и не настаивать на выводе частей вермахта из уже занятых ими польских областей? Ему просто ответили, что такое решение может принять лишь премьер-министр, которому доложат об этом предложении. О том, что было дальше, рассказал сам Далерус: «После короткого раздумья я снова пришел к Герингу и предложил ему лично вылететь в Лондон в качестве представителя немецкого правительства, возможно, в сопровождении нескольких человек, для того, чтобы провести переговоры и достичь соглашения. Для того чтобы предпринять этот демарш, ему следовало бы вылететь раньше 11 часов. […] Геринг сразу отдал распоряжение генералу Боденшацу, а затем перезвонил Гитлеру, с которым проговорил около десяти минут».

Гитлер согласился с этим предложением, но сказал, что даст окончательное разрешение на это после того, как британцы умерят свои требования в контексте предложения Далеруса. В половине одиннадцатого тот смог снова связаться с Форин-офис и сообщить о возможности немедленного прибытия Геринга в Лондон. На что получил ответ, что британское правительство хотело бы предварительно узнать ответ немцев на его ультиматум, чтобы решить, возможен ли еще визит Геринга. Далерус передал эту информацию Герингу, тот сразу же перезвонил Гитлеру, чтобы рекомендовать ему придать ответу на британскую ноту миролюбивый характер.

А тем временем Далерус вышел из поезда и стал прогуливаться на опушке леса. «Я находился в крайнем напряжении, – вспоминал он. – Вдруг я увидел, что Геринг вышел из поезда. Он сел у большого складного стола под буками неподалеку от поезда. Я подошел, и Геринг сказал, что уже отдал распоряжение, чтобы приготовили самолет для вылета с ближайшего аэродрома. Он умолчал о том, что ему только что сказал Гитлер, но не скрыл своего разочарования тем, что не мог вылететь раньше 11 часов. […] Он был задумчив и чем-то угнетен. Словно желая скрыть свои мысли, он время от времени произносил отдельные фразы, выражавшие его недоумение относительно непонятной ему позиции англичан. В 11 часов 15 минут прибыли несколько высших офицеров и попросили принять их незамедлительно. Мне пришлось удалиться. Но не успел я пройти и пятидесяти шагов, как Геринг окликнул меня и показал телеграмму, которую только что вручил ему Кёрнер. В ней говорилось, что ровно в 11 часов Чемберлен объявил по радио, что Великобритания с этого момента находилась в состоянии войны с Германией, поскольку та до 11 часов не дала своего ответа на направленную ей ноту. Геринг при этом известии казался искренне удрученным… […]. В 11 часов 30 минут ему позвонил Гитлер и попросил срочно приехать в рейхсканцелярию». Приказал было бы, несомненно, точнее, поскольку гражданский адъютант Гёрнерт услышал, как Геринг произнес: «Так точно, мой фюрер! Слушаюсь, мой фюрер! Есть, мой фюрер!»

Во второй половине дня в рейхсканцелярии Альберт Шпеер, ждавший, когда его примет Гитлер, увидел, как Геринг вышел из кабинета фюрера, держа в руках информационное сообщение о том, что Уинстон Черчилль занял пост Первого лорда Адмиралтейства с правом голоса в Военном совете Великобритании. «Геринг, – вспоминал Шпеер, – рухнул в ближайшее кресло и устало произнес: “Раз Черчилль вошел в правительство, значит, война действительно началась”». А переводчику Паулю Шмидту подавленный фельдмаршал сказал: «Если мы проиграем эту войну, то пусть Господь смилостивится над нами!»

XI

Опьянение победами

Начавшаяся 1 сентября 1939 года польская кампания стала отправным пунктом новой эры в современной военной истории. С самого начала численное превосходство немецкой армии было подавляющим: в нападении на Польшу приняли участие 57 дивизий, включая 6 танковых и 4 моторизованные, 1500 танков, 1930 самолетов первой волны[295]. Частично мобилизованная польская армия насчитывала 30 пехотных дивизий, 11 кавалерийских бригад, 2 моторизованные бригады, 750 бронемашин и 900 самолетов, из которых всего 500 могли взлететь. Помимо этих цифр, следует отметить, что вермахт имел в своем арсенале сверхсовременное вооружение и новое оснащение, а польская армия была вооружена морально и технически устаревшим оружием. Показательным было и стратегическое превосходство немцев: на польские дивизии, растянувшиеся вдоль всей границы протяженностью 2300 километров, напали 3-я и 4-я армии генерала фон Бока (группа армий «Север») с севера из Восточной Пруссии и с северо-запада из Померании, а 8-я, 10-я и 14-я армии генерала фон Рундштедта (группа армий «Юг») начали войну с прекрасных исходных позиций в Верхней Силезии на юго-западе и в Словакии на юге. Это позволило вермахту быстро захватить всю западную Польшу.