СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   И Сергей таращился на Муссолини, поражаясь сходству оригинала с карикатурами в газетах и на плакатах. Небольшие свиные глазки, массивная нижняя челюсть, скрещенные на груди короткие руки с пухлыми пальцами в золотых перстнях.

   Голод взял свое, и Сергей стал основательно закусывать. Приглядывался к соседям, опасаясь допустить промашку, а когда легонько захмелел, то осмелел. Ел с удовольствием, но так и не понял, из чего и с чем готовились подаваемые блюда. Да и соседка не давала сосредоточиться. От выпитого шампанского заблестели ее глаза, порозовели щеки, она старалась жарким бедром коснуться парня. Он сначала злился, а потом под скатертью опустил руку на ее колено. Она укоризненно прошептала:

 — Потише, синьор!

   Муссолини и Скорцени в разгар пиршества исчезли, а в большом зале заиграл военный оркестр. Итальянка потянула Сергея танцевать. Как ни отнекивался парень, а уступил синьорите. Еще в редкие увольнительные в школе младших авиаспециалистов кружился со знакомыми девчатами в плавном вальсе, и здесь быстро освоился, делая незамысловатые па на навощенном паркете. В перерыве между танцами на эстраде появился певец. Едва он пропел:

 — Пойдем, пойдем, мой дорогой... — итальянка потянула парня за собой. Сергей непонимающе уставился на нее, а она не отпускала его руку...

   Отто всю дорогу хохотал. Никогда еще парни не видели, чтобы он столь бурно веселился. Успокоится, потом снова упадет на руль и закатится до удушья. Костя сперва тоже смеялся, хотя и несколько принужденно, но вскоре негодующе стих. А Сергей недоуменно прислушивался к взрывам смеха Занднера и удивлялся угрюмой молчаливости друга. Вины за собой он не чувствовал. Подумаешь, притиснул итальянку в коридоре, аж косточки у бедной хрустнули, потом отстранился, отвращение вызвала ее настойчивость, и принялся рассматривать картины.

 — Сколько служу, а другого такого случая не припомню! — захлебывался смехом Отто. — Дуче, оберштурмбаннфюрер, любимец самого фюрера нервничают, ждут оберштурмфюрера, а его и след простыл. Спасибо, телохранитель дуче шепнул мне, что синьорина увела оберштурмфюрера в картинную галерею. А кто такая синьорина? Племянница официальной любовницы дуче Клары Петраччи... Гюнтер, завтра вся немецкая армия будет восхищаться твоим подвигом и страшно завидовать... Ха-ха-ха!

 — На неприятности нарывается, — искренне негодовал Костя, — Скорцени не простит глупого положения, в какое он из-за него попал!

 — Уже простил!— улыбаясь, возразил Занднер. — Узнал, так смеялся, что ляжки себе руками отбил... Ха-ха-ха!..

 — Отличился! Тьфу! — огорченно проговорил Лисовский и помимо своей воли расхохотался, представив себе Сережку и родственницу Муссолини.

   Сергей обиженно сопел, негодуя на Костины намеки и не имея возможности достойно ему ответить. Пользуется моментом, когда можно безнаказанно подначивать человека! Не будь Отто, поговорил бы с ним по душам. Незаметно для себя задремал, а проснулся от смолкнувшего мотора и наступившей тишины. Вылез из кабины и наткнулся на Скорцени. Вытянулся, тот пронзительно глянул и коротко бросил:

 — Пойдешь со мной.   Костя успел шепнуть:

 — Допрыгался, лопух! Теперь переживай за тебя...

   Прошли мимо парных эсэсовских часовых у парадного входа, миновали караульного у лестницы. Пока Груздев раздевался и причесывался, Скорцени исчез за высокой дверью. Сергей уныло уставился на свое зеркальное отражение, размышляя, чем ему грозит гнев оберштурмбаннфюрера. И черт его понес за итальянкой! Хороша анчутка, и будь капельку поскромней...

 — Заходи, — раздался голос Скорцени, а когда тот очутился в небольшой уютной комнате, скомандовал: — Мне и себе налей.

   Сергею осточертели выпивки с эсэсовцем, а как откажешься? Себе начетистей обойдется. Скорцени в исповеднике нуждается, а он отдувайся, выслушивай его бредни. Понюхал из рюмки, сморщился: опять коньяк! Выбрал на подносе бутерброд с сыром, зажмурился и через силу выпил. Откусил, пожевал и удивился: сыр плесенью отдает. Покосился на черномундирника, а тот ест и в ус не дует, даже не покривится.

 — Пожалуй, я не ошибся в выборе, — в раздумье проговорил эсэсовец, снова мельтеша по комнате как маятник. — Да, молодое поколение немцев воспитано нами, усвоило национал-социалистскую идеологию и сумеет адаптироваться в новых условиях, которые выдвигают и новые формы существования нации, ее борьбы за достижение конечной цели... В последний час не погибнет предусмотрительный, но когда бьет без пяти двенадцать, на руках должны остаться козырные карты...    Сергея   неудержимо  тянуло в сон. Он, неожиданно для эсэсовца, вскочил, и тот удивленно уставился на него. Парень достал портсигар и выразительно пощелкал ногтем по крышке.

 — А-а, кури, — улыбнулся Скорцени. — Хвалю за сообразительность... Оказывается, скупыми жестами можно многое объяснить!.. Да, игра стоит свеч, и, слава магометанскому аллаху, я выпутался из грязной Мексики. Эту акцию мне бы никогда не простили. Фюрер приказал, и фюрер отменил, а на остальных мне плевать. Ставки в игре велики, а все блефуют, слабонервных ищут. Стоит ли в ней участвовать, если надежда на выигрыш сведена к нулю? Не пора ли самому делать игру, самому и ставки назначать, пока не прозвучал последний удар часов?.. Ладно, иди отдыхай, оберштурмфюрер. Завтра предстоит серьезная операция, от удачи которой зависит моя игра...

   Груздев с нарастающим раздражением следил в зеркальце за рыжим англичанином. Сидит сзади, не шелохнется, лицо, как у каменного идола, неподвижно, на светлые глаза словно шторки надвинул, голоса не подает. Американец, теперь англичанин!..

   Встретился с непроницаемым взглядом четвертого пассажира, не опустил негодующих глаз, пока тот свои не отвел. Видать, Скорцени свой интерес соблюдает, коль решился вырвать англичанина из рук итальянских чернорубашечников, пошел на обострение отношений с Муссолини. И пяти мотоциклистов не пожалел для сопровождения машины до границы. Мчат они по обе стороны с пулеметами на колясках, распугивая встречный транспорт. У Кости, а он отчужденно сидит рядом с английским майором, замкнутое, отрешенное лицо, лишь взор выдает досаду и возмущение.

   Груздев с трудом отвел взгляд от розовой шеи англичанина, где определил точку чуть ниже мочки уха. Короткий, жесткий удар по ней ребром ладони, и сосед мгновенно свалится без памяти. А куда его? Будь свои поближе... За самовольство послали бы в штрафную роту, перед союзниками извинились, зато знали бы о их планах.

   Не окружи эсэсовцы казармы чернорубашечников, друзьям живыми оттуда не удалось бы уйти. Офицер в опереточном мундире с черной эспаньолкой на пышной шевелюре только что не визжал от злобы и ненависти, поднял солдат в ружье. Тогда Отто подвел его к окну, показал бронетранспортеры с нацеленными крупнокалиберными пулеметами, рассыпавшихся цепью рослых эсэсовцев с автоматами наперевес, и офицер сдался. Пробормотав про себя: «Проклятая свинья!» — он приказал привести англичанина.