Ашборнский пастор - Александр Дюма

А случилось вот что.

Закончив свое домашнее задание раньше брата, старший из близнецов один вышел из дому.

Младший обещал присоединиться к нему, как только закончит свое задание. Дети настолько любили друг друга, что лишь крайне редко отдыхали

порознь.

Местами их отдыха почти всегда служили или берега речушки, или возвышающаяся над ней гора, откуда видно дюжину прибрежных поселений и огромный, темный, безграничный океан, на котором порою покачиваются парусники, издали похожие на играющих с волнами чаек.

Старший брат вскарабкался довольно высоко на гору.

Там он стал развлекаться тем, что скатывал камни по ее крутому склону. Камни катились, кое-где подпрыгивая на неровностях откоса, и под конец

оказывались в том месте, где склон переходил в отвесный обрыв, словно какой-то горный дух гигантским топором разрубил там скалу.

Отколотая часть скалы лежала внизу в речке, разбитая на чудовищные глыбы, у которых постоянно кипела задержанная в своем беге вода.

Младший сын пастора, закончив свое задание, помчался из дома, чтобы поскорее присоединиться к брату.

Но извилистая горная тропа была слишком длинной, если учесть его нетерпение; он попытался подняться в гору наискось, как проделывал это уже раз двадцать.

Старший раскачивал тем временем небольшую глыбу, с тем чтобы низвергнуть ее в пропасть точно так же, как он сбрасывал туда обычные камни.

Глыба долго сопротивлялась; однако, после четвертьчасовой борьбы она шевельнулась в выемке, образовавшейся в результате раскачивания ее, подобно тому, как шатается в десне наполовину обнажившийся зуб; наконец, скала уступила усилиям юного титана и, целиком вырванная из земли, покатилась в пропасть.

Ее падение сопровождалось вырвавшимся у победителя криком радости.

Но, в то самое мгновение, когда глыба скатилась с обрыва горы, в ответ на этот радостный крик раздался жуткий вопль, вопль ужаса, отчаяния и нестерпимой боли.

Старший брат сразу узнал голос младшего и окаменел от испуга, не в силах произнести ни малейшего звука, запустив пальцы в волосы, вставшие от ужаса дыбом.

За первым криком последовал второй.

Этот крик был предсмертным: он донесся из глубины пропасти.

И звук удара двух тяжелых тел, упавших в воду один за другим, звук зловещий и душераздирающий, донесся до выступа, на котором стоял невольный братоубийца, невинный Каин.

Сдвинутая им глыба, низвергаясь в пропасть, столкнулась на своем пути с младшим из близнецов и увлекла его в бездну.

Затем тяжелая скала первая ушла на дно речки, а тело мальчика последовало за ней.

Все это произошло при свете дня, прямо на глазах у несчастного ребенка, но, как это бывает при любом внезапном, чудовищном, неслыханном несчастье, он все еще не хотел верить в реальность происшедшего.

Мальчик быстро, рискуя сорваться, добрался до места, где скала отвесно обрывалась, вцепился в куст можжевельника и наклонился над пропастью.

Он увидел тело своего несчастного брата, которое речка быстро волокла по своему извилистому руслу, пока оно не наткнулось на преграду из скал, перегораживавших течение.

И вот тогда, уже не сомневаясь в достоверности случившегося, старший из близнецов поспешил к пасторскому дому и сообщил жуткую весть родителям.

Те в слезах бросились вон из дома, побежали к природной каменной плотине, где и увидели колотившийся о скалы труп сына.

Часть деревенских жителей поспешила вслед за ними: ведь пастор и его супруга были превосходными людьми, милосердными к своим прихожанам, умевшими утешить их в горе; неудивительно, что паства всегда вспоминала о них с добром.

Мать опустилась на колени на берегу речки; отец с пятью или шестью крестьянами отважился ступить на полуразрушенный влажный и скользкий мост, опоры которого непрестанно сотрясал поток, разъяренный препятствием на его пути, с ревом бурливший и швырявший пену выше гранитной плотины.

С помощью веток и канатов им удалось извлечь труп из воды; крестьяне водрузили скорбную ношу на плечи, донесли вброд до берега, и там положили тело сына у ног рыдающей матери.

Старший сын, понимая, что в эти минуту его присутствие причинит родителям боль, скрылся за скалой и там рвал на себе волосы и рыдал, уткнувшись лицом в землю.

Сколько было у нее слез, а у матерей их много, бедная женщина излила в скорбной муке над телом своего ребенка.

Затем, когда иссякли ее жгучие слезы, а плакать ей хотелось еще и еще, она огляделась вокруг в надежде увидеть старшего сына.

Звать его пришлось долго, прежде чем он появился; бедный ребенок даже не подозревал, что он, виновник горя, может в то же время быть источником радости, что материнскую любовь утратить невозможно и что вся та нежность, какую несчастная Ниобея испытывала к мертвому сыну, теперь будет отдана ему, живому.

И, обретя своего второго сына, мать обрела новые слезы.

Она заключила в объятия виновника своего бедствия и крепко прижала его к груди, закрыв глаза, чтобы видеть только сердцем.

Присутствующие воспользовались этим, чтобы унести труп как можно дальше от нее. И теперь отец сам нес погибшего ребенка до пасторского дома, точно так же как когда-то он нес его живого, просто уснувшего, а за ним шла мать, неся на руках второго близнеца.

Тело бедного мальчика обмыли, перевязали ему раны, как если бы он был еще жив, и уложили на его постель, как если бы мрачная смерть была сладким сном.

Через день пастор произнес над его телом отходные молитвы, и в присутствии всей деревни гроб был опущен в могилу, над которой еще и сегодня стоит небольшой надгробный камень со сбитым углом, а на камне можно разглядеть такую надпись:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

ДЖОН БЕНТЕРС,

ВТОРОЙ СЫН ПАСТОРА ЭДГАРА БЕНТЕРСА ПЕГО

СУПРУГИ ЭЛИЗАБЕТ ЭГБЕРН; ОН ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ 22 ИЮНЯ 1737 ГОДА.

ПРОХОЖИЕ, МОЛИТЕСЬ ЗА ЕГО НЕВИННУЮ ДУШУ.

УСОПШЕМУ БЫЛО ВСЕГО ЛИШЬ 13 ЛЕТ.

ЕГО РОЖДЕНИЕ И ЕГО СМЕРТЬ ПРЕДВОЗВЕСТИЛА ДАМА В СЕРОМ.

В течение трех лет после этого бедствия пастор и его жена умерли. Женщина, потрясенная более глубоко, поскольку она была мать, умерла первой; пастор последовал за ней.

Юный Кларенс Бентерс исчез, и с тех пор в деревне Уэстон его имя никогда никем не упоминалось.

И поскольку все эти беды (а я рассказал Вам только о последней из них) крестьяне приписывали влиянию дамы в сером, местный каменщик вызвался замуровать дверь, через которую она выходила из комнаты, считавшейся нежилой; дверь эта была неизменно закрытой и открывалась лишь при появлениях дамы в сером.

Кстати сказать, ни один пастор никогда не имел ключа от этой комнаты и, насколько люди помнили, никто не отваживался открыть ее или распорядиться открыть.