Рыцари былого и грядущего. Том I - Сергей Катканов

— Жоффруа, дорогой, что бы я делал без тебя. Ты нашёл решение! За поддержкой, покровительством и признанием надо обратиться к людям достаточно могущественным, но никак не связанным с феодальными распрями Палестины. У наших покровителей не должно быть интересов в Святой Земле. И тогда у нас будет возможность служить только Христу и Его Пречистой Матери. Граф Фландрии, говоришь? Замечательно! Могущественный сеньор, который славится своей религиозностью. Вот какие покровители нам нужны, Жоффруа — могущественные и боголюбивые. В сердцах своих мы уже похоронили возлюбленную нашу родину. Она стала для нас Заморьем. Но, видимо, рано нам ещё забывать о родной земле. Мы отправимся в Европу. Ты — во Фландрию, я — в Шампань. Владения графа Гуго Шампанского больше, чем у короля Франции, при этом он всем известен возвышенно-религиозным настроем души. Эх, поддержал бы нас кто-нибудь из церковных иерархов Европы!

— Лучше всего — римский папа.

— Да кто мы такие для папы, во всяком случае пока? С чем мы явимся в Рим, четыре рыцаря? Давай-ка позовём Роланда, он у нас из духовных.

Роланд как будто имел заготовленное решение:

— Отец Роберт. Аббат Роберт де Молезм. Дело не в том, что он мой духовный отец, и я его знаю лучше других, хотя и это важно — за благословением куда удобнее обращаться к человеку, который хорошо знает хотя бы одного из нас, но главное всё же в другом. Отец Роберт — внутренне очень свободный человек. Его разум не скован слепым следованием устоявшимся привычками большинства. Мы вместе с ним основали аббатство Сито — у нас многое не так, как в других аббатствах. Отец Роберт хорошо понимает, что Церковь не должна бояться нового, а от некоторых старых привычек ей следовало бы отказаться, потому что иные традиции — не от Бога. В большинстве наших монастырей сохраняется неравенство знатных и бедных. Это плохо. Иерархия есть благо в миру, а в монастыре должно быть братство. Мы в Сито так и сделали, у нас монахи из баронов — брёвна таскают. Такое же братство в нашем рыцарском Ордене, поэтому я с вами. У нас есть и феодальная иерархия и монашеское равенство одновременно. Это непросто понять, а отец Роберт — поймёт и немало ещё всего посоветует. Став монахом, я боялся брать в руки меч, но отец Роберт сказал мне, что главное — три монашеских обета. Мне кажется, он предчувствовал рождение нашего Ордена. Тогда он почти ничего не говорил мне о своих соображениях, но я чувствовал, что в его душе созревают некие новые мысли по поводу монашества и рыцарства. Сейчас нам надо это всё обсудить. Если бы вы, братья, не начали этот разговор, вскоре я всё равно отправился бы в Сито. Надо определить дальнейший путь.

— Мы, конечно, имели ввиду поддержку кого-либо из кардиналов или епископов, — заметил де Сент-Омер.

— Поверьте, что к князьям Церкви нам пока рано обращаться, — уверенно парировал Роланд.

— Нам нужна поддержка опытного и мудрого аббата, который обладает большим духовным авторитетом среди монашества. Он и будет, если поддержит нас, всё объяснять и растолковывать кардиналам и епископам. Нас не услышат, а его услышат. Отца Роберта услышал бы даже папа римский.

Гуго слушал Роланда с отсутствующим видом. Всё, о чём говорил цистерианец, стало понятно ему сразу же, едва тот произнёс первые слова. Правота Роланда, при всей её неожиданности, была идеально проста и совершенно очевидна. Самые нестандартные мысли Гуго умел мгновенно схватывать и развивать. Согласившись с Роландом, он уже думал о другом. Когда цистерианец закончил, Гуго сказал:

— Теобальд. Каждую ночь молюсь за своего сына Теобальда. Потом засыпаю, и он мне снится. Адель никогда не снится. Это очень странно.

В Европу они отправились втроём — де Пейн, Роланд и де Сент-Омер. Каждый взял только по одному оруженосцу. За старшего в охранном отряде оставили Бизо. Тот сам наотрез отказался ехать в Европу и причины объяснять не стал. До причин не допытывались, в делах Прованса понимали мало, а «на хозяйстве» всё равно кого-то надо было оставлять.

Вернувшись на родину, расстались. Гуго поскакал в Пейн, де Сент-Омер — к отцу, в их родовой замок во Фландрии, а Роланд — в Сито. В этой обители и договорились встретиться, когда уладят все остальные дела.

— Что за чудо моя Адель, — думал Гуго, глядя на жену, — Сколько в ней спокойствия и душевного равновесия, сколько света в её глазах. Любой на моём месте был бы счастлив, имея такую жену. Чем она виновата, что это счастье — не для меня? Как ей всё объяснить?

Адель, казалось, ни сколько не была удивлена появлением мужа. Ни слёз, ни возгласов, ни суеты. И всё-таки она выглядела воплощённой радостью. Адель ожидала своего супруга каждый день все эти десять лет, а потому и не была потрясена его появлением, как если бы он отлучился лишь вчера. Она спокойно и по-деловому отдала слугам несколько распоряжений, а, когда они остались вдвоём, тихо улыбаясь, сказала:

— До меня доходили известия, возлюбленный мой супруг, что за морем вы посвятили себя служению иной Даме, прекраснее которой нет никого на свете, потому что она — Владычица мира.

— Да, Адель. Я теперь паладин Пресвятой Богородицы.

— Я счастлива, Гуго. Поверь мне, я счастлива. Мой возлюбленный супруг мчится во весь опор навстречу своей мечте, прямо на Небеса. Твоя мечта и меня поднимает до Небес. И я решила последовать за тобой, любимый. Я стану фрейлиной твоей Прекрасной Дамы, нашей Небесной Госпожи. Я приму монашество. В монастырском уединении я буду день и ночь возносить молитвы ко Пресвятой Богородице. И хотя ты будешь далеко, мои молитвы сольются с твоими. Наши души будут вместе даже здесь, на земле, а в лучшей жизни мы встретимся у престола Пресвятой Богородицы и целую вечность проведём вместе.

Гуго встал на одно колено перед супругой, склонил голову и смог прошептать только: «Любимая.».

Адель тоже опустилась перед ним на колени, бережно достала его меч из ножен и поцеловала клинок.

После этого объяснения Гуго провёл в своём замке неделю. Они с Аделью почти не разговаривали, лишь обменивались короткими фразами, просто смотрели друг на друга счастливыми глазами. Этому нисколько не мешало то, что Теобальд ни на миг не отходил от отца — легендарного героя его детских снов, ныне словно вернувшегося из сказки.

Они договорились, что Адель повременит с монашеством ещё пару лет, когда Теобальда посвятят в рыцари. Юноша рвался вместе с отцом в Палестину, но Гуго уговорил его отложить решение до рыцарского посвящения. «Тогда, если не передумаешь, буду счастлив обнять тебя на Святой Земле», — сказал отец сыну.

Гуго навсегда покидал родной Пейн. Жена и сын влюблёнными глазами провожали его словно ангела, который не может долго оставаться с ними. Гуго сделал свою семью по-настоящему счастливой.

Его путь лежал теперь ко двору графа Гуго Шампанского. Граф был не просто молод и красив. Это была сама элегантность и утонченность. Он встретил своего тёзку де Пейна очень любезно и обходительно. Говорил, впрочем, мало, больше слушая палестинского паладина. В глазах последнего немногословие графа было единственным, что говорило в его пользу. Гуго, вопреки своему обыкновению, не смотрел в глаза правителю Шампани, а внимательно следил за его руками. Они были очень подвижны в запястьях, как будто кисти рук были плохо закреплены. Это изобличало человека нервного, неустойчивого, склонного к показным картинным жестам. «Он из тех, кто показывает на цель мизинцем, — с оттенком лёгкого презрения подумал Гуго, — трудно представить в этих руках настоящий боевой меч». И тем не менее, палестинец с подчёркнутым почтением продолжал рассказывать сиятельному сеньору о своём охранном отряде, о том, какой рыцарский Орден они намерены создать.

Внезапно со двора раздался истошный вопль. Как потом выяснилось, крестьянин, разгружавший воз сена, неосторожно засадил вилы в ногу своего товарища. Реакция графа была для Гуго совершенно неожиданной: его сиятельство совершенно не изменился в лице, не вздрогнул, даже головы не повернул, но взгляд его мгновенно хищной птицей метнулся в ту сторону, откуда раздался крик. Гуго понял, что перед ним настоящий воин с прекрасной выдержкой и мгновенной реакцией. Граф заметил, что рыцарь перехватил его взгляд, несколько бесконечных мгновений они молча пристально смотрели друг на друга, пока улыбки на их лицах не стали одинаковыми — хищными и весёлыми. Так, порою, проявляют дружелюбие опытные и бывалые мужчины.

Граф на минуту отлучился, выяснить, что там произошло, а, вернувшись, сразу же заговорил:

— Доблестный рыцарь, вы стали для меня настоящим Божьим посланником. День и ночь я молил Господа о встрече, которая изменит мою жизнь. Впрочем, о себе сейчас не хочу говорить. Ваш Орден. Когда-нибудь я вступлю в ваш Орден, — произнеся эти слова, граф стал совершенно неподвижен, словно окаменел. Голос его был почти равнодушным, но каждое слово звучало с поразительной глубиной и значением. — Вы лишь один из моих многочисленных вассалов и, к тому же, один из самых небогатых. Не обижайтесь, мой друг, говорю это лишь за тем, чтобы подчеркнуть значение следующих слов: я готов служить под вашим началом, готов считать вас своим командиром. Ещё не сейчас. Графство Шампанское нельзя оставить с той же лёгкостью, как и замок Пейн. На то, чтобы уладить все наследственные вопросы, уйдёт, может быть, несколько лет. Впрочем, кое-что я смогу сделать для вас уже в течении ближайшей недели. Я подарю вашему братству несколько замков и сам буду следить за тем, чтобы доход с этих замков регулярно переправляли вам, в Святую Землю. Отныне братство Пресвятой Богородицы никогда не будет зависеть от случайной милостыни. Ваш Пейн я возьму под своё особое покровительство, о Теобальде позабочусь, как о сыне. Что ещё? Де Сент-Омер, говорите, ищет покровительства при дворе графа Фландрии? Повелитель Фландрии — мой друг. Я пошлю к нему своё посольство. Во Фландрии вашему братству окажут больше, чем просто гостеприимство. А при моём блистательном дворе вам, дорогой Гуго, совершенно ни к чему вертеться. Здесь вы увидели бы слишком много чуждого для себя. Я и так, кажется, несколько разочаровал вас изысканностью своих манер.