Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик

территории в Англии, Германии, Нидерландах, Бельгии, Франции и Северной Италии. На рис. 9.7 показано нарастание в германских землях суммарного количества основанных городов и пожалованных рыночных привилегий с 1100 по 1500 г. После 1200 г. число новых городов, основанных за десятилетие, выросло с менее чем 10 до примерно 40. За основанием городов следовало все больше пожалований права устраивать рынки. Такие рыночные привилегии имели реальное экономическое значение. Например, в годы сразу после их получения в городе, как правило, строились новые здания[492]. Это умножение числа городских центров и рынков (вспомните о «базарных днях» оромо) способствовало повышению уровня рыночной интеграции растущего городского и пригородного населения средневековой Европы.

Рис. 9.7. Учреждение рынков и основание городов в германских землях с 1100 по 1500 г. Графики показывают рост как урбанизации, так и рыночной интеграции[493]

К XIV в. в Англии действовало около 1200 еженедельных рынков, и, по словам историка экономики Гэри Ричардсона, «почти каждый человек жил неподалеку от хотя бы одного рынка»[494]. В сельской местности большинство домохозяйств находились в двух часах ходьбы (7 км или меньше) от хотя бы одного рынка, а 90 % — в трех часах (10 км или меньше).

Теперь вернемся к данным по оромо (рис. 9.3). 90 % англичан XIV в. оказались бы в левом верхнем квадранте этого графика. Это значит, что большинству людей было привычно вступать в обусловленную кооперацию с анонимными партнерами, и, подобно оромо в наиболее интегрированных в рынки общинах, они были психологически готовы к созданию добровольных объединений, которые для обеспечения общественными благами заключают четкие соглашения (договоры) и контролируют их выполнение. Однако, в отличие от средневековых англичан, оромо не могут с легкостью переехать в ближайший город, влиться в добровольные объединения или даже просто купить участок земли в пригороде. Вместо этого они живут в неразрывной связи с патрилинейными, полигинными кланами. Земля передается от отца к сыну, а договорные браки крепят экономические и политические союзы между кланами. Как мы уже видели, жизнь в таких институтах, основанных на родстве, формирует особый психотип[495].

В городских сообществах средневековой Европы успех купцов, торговцев и ремесленников зависел — отчасти — от их репутации беспристрастных, честных и справедливых людей, а также от их трудолюбия, терпения, точности и пунктуальности. Такие репутационные системы способствовали культивированию социальных стандартов, мотиваций и систематических искажений внимания, подходящих для обезличенных сделок. Я подозреваю, что эти изменения как в психологии людей, так и в репутационных стандартах общества являлись важной составляющей быстрого роста доступности кредита, которая способствовала коммерческой революции[496].

Эти формирующиеся наборы ориентированных на рынок обезличенных социальных норм постепенно породили то, что историки называют lex mercatoria или «обычное торговое право». Эти своеобразные нормы, а затем и законы были странными в том смысле, что они начали устранять из обмена межличностные отношения, все больше игнорируя классовые, семейные или племенные различия участников обмена, контракта или соглашения. Эти люди предполагались справедливыми, готовыми к кооперации и честными почти со всеми, но особенно с собратьями-христианами. Постепенно распространение lex mercatoria создало культурный контекст, правила и ожидания, позволявшие людям вступать в экономический обмен с кем угодно в изоляции от всех их межличностных отношений и сопутствующих социальному взаимодействию эмоций. Сын мог покупать хлеб по лучшей цене даже у дочери того, кого ненавидела его мать, а незнакомые люди из отдаленных городов могли ко взаимной выгоде вступать в сделки и кредитовать друг друга, используя письменные соглашения[497]. Конечно, речь идет о медленном эволюционном процессе, который и сегодня движется вперед маленькими шажками, поскольку ему противятся определенные аспекты человеческой психологии и интенсивные институты, основанные на родстве. Спустя много столетий после конца Средневековья рыночные нормы все еще не стерли до конца различия в религии, расе, поле и сексуальных предпочтениях, которые продолжают влиять на возможность трудоустройства, заработок и тюремные сроки.

Однако, чтобы понять процесс распространения рыночных норм в средневековой Европе, нам необходимо признать роль, которую играли новые добровольные объединения, такие как города и гильдии, а также относительно больший индивидуализм их членов. Предоставленные сами себе, своекорыстные люди могли эксплуатировать готовность незнакомцев дать им кредит или отсрочить платеж. Однако, как мы видели, чтобы лучше ориентироваться в этом новом социальном мире, люди вступали в гильдии, братства, наделенные хартиями города и множество других объединений. Член, нарушавший свои коммерческие соглашения с незнакомцами, ставил под угрозу репутацию всего объединения и мог быть за это из него изгнан. Поскольку все эти объединения конкурировали между собой, у них имелись серьезные стимулы не только для социализации своих членов, но и для контроля за соблюдением правил, наказания нарушителей и возмещения ущерба пострадавшим. Конкуренция между добровольными организациями благоприятствовала тем из них, которые наиболее успешно внушали своим членам нормы lex mercatoria, поскольку наказание нарушителей и выплата компенсаций обходились недешево[498].

В Средние века сильнее всего процветали те городские сообщества, которые поддерживали, усиливали и отстаивали эти неформальные нормы при помощи эффективных формальных институтов и законов. Этому процессу способствовало распространение добровольного объединения другого типа — университета. После случившегося в XI в. повторного открытия в Западной Европе Юстинианова свода римского гражданского права группа иноземных ученых-юристов основала в Болонье корпоративное объединение, или universitas, основной целью которого были совместные штудии и обучение новых членов. Вскоре университеты начали появляться в разных частях Европы, достигнув Парижа и Оксфорда в начале XIII в. К 1500 г. по всему христианскому миру существовало более 50 таких университетов, конкурирующих между собой за студентов и профессоров. Университеты готовили юристов, теологов и специалистов в области словесности, логики и риторики, а также математики, музыки и астрономии. Все это создало географически мобильный класс людей, общающихся между собой на латыни и разбирающихся как в церковном, так и в гражданском праве[499].

Исторический анализ показывает, что университеты стимулировали экономический рост в своих городах. Появление получивших университетское образование специалистов, по-видимому, усиливало этот эффект. Этот новый социальный класс не только был грамотен, но и все лучше умел выводить абстрактные принципы из хаоса прежних обычаев или законов, формулируя затем структурированные правила и решения для своих городских сообществ. Формальные законы оживляли и еще больше стандартизировали уже существующие обычаи, связанные с обезличенной коммерцией и торговлей[500].

Раннее развитие коммерческого и договорного права в Европе важно потому, что в других сложных обществах вроде Китая они не получили существенного развития вплоть до XIX в., несмотря на то что там были более развиты прочие отрасли права и философия. Интересно, что китайские кланы и купцы